У маленького кинотеатра ФилмФорум в Нижнем Манхэттене, ставшего культурной достопримечательностью Нью-Йорка, полувековой юбилей. Карен Купер – бессменный директор легендарного кинотеатра.

25 лет из этих пятидесяти я пишу о невероятных показах в ее кинотеатре, зазывая туда друзей. Карен об этом понятия не имеет. Строгая женщина, она смотрит придирчиво, пристально, словно на экран, и ты чувствуешь себя персонажем неснятого о ней фильма. Она просто и прямо отвечает на вопросы, не подбирая слова. Человек с устоявшимися принципами, ясной жизненной позицией, она давно выверила свою систему ценностей, потому ей просто говорить.

– Я пришла вас поздравить и поблагодарить. Ваш кинотеатр стал важной частью моей эмигрантской жизни: здесь я впервые услышала с экрана русский язык. Откуда это внимание к дальней стране?

– Мои бабушки-дедушки с обеих сторон откуда-то, где сходились границы Австро-Венгрии и Российской империи.

– Карпаты?

– Не знаю, и они сами не только не знали название местечка, откуда они родом, но даже не могли узнать, в каком году бабушка родилась. Приехали сюда в 1895-м и поселились на Манхэттене – в Ист-Сайде. Папа и мама родились и выросли в Нью-Йорке, я росла в Квинсе и переехала на Манхэттен в ту самую минуту, когда смогла.

Я ненавидела Квинс. Мы были бедными, потому я училась в простом колледже, никаких Айви-лиг. Изучала литературу, театр, живопись. Кино было в самом низу списка моих интересов, но по окончании колледжа мне посчастливилось получить работу в одном киножурнале. Там я встретила молодого человека, который создал ФилмФорум и вскоре понял, что не может им заниматься. Это отнимало массу времени, а он хотел жениться, найти приличную работу, вырваться из бедности и жить, а не тянуть нищий бизнес.

В 1970 году некто Питер Файнштейн с другом придумали киноклуб, в котором показывали то, что не показывали большие кинотеатры. Через пару лет друг устал, а потом и сам Питер. Тут-то и попала ему на глаза заметка Карен в киножурнале. Он встретился с ней и предложил взять себе этот “бизнес”. Девочка, которая никогда не занималась никаким бизнесом, согласилась. И вот – кинотеатру 50 и гости идут к Карен с подарками и благодарностью.

Для меня это место на Вест Хаустон – важная часть моей жизни в Америке. Не будь его – не было бы той меня, что есть сегодня. 25 лет назад я прочла на афише слово “Параджанов”, вошла и задала устроителям вопрос, откуда они знают это имя. Вышла, написала первую заметку о кино и отнесла в редакцию новорожденной газеты “В новом свете”. Мне посчастливилось в кинотеатре многое увидеть и даже представлять фильм любимой Агнешки Холланд – польского режиссера, создавшей полотно о вторжении советских танков в Прагу в 1968 году.

– Смотри, что Питер дал мне тогда: эту тетрадь и печать. Вот и все. Это был 1972 год, мне было 24 года, и так я начала свой бизнес.

– Невероятно: нет ни одной записи шариковой ручкой – все сделаны чернилами.

– Посмотри на печать, – Карен дает мне подержать печать. – Это ВСЁ. Тетрадь – записная книжка, где люди, ходившие на просмотры, оставляли свои имена, адреса и телефоны, чтобы мы могли им сообщить о новом фильме. Тогда не было никаких канцтоваров – только резиновая печать. У нас был крошечный чердак, где умещались штук 50 складных стульев и 16-миллиметровый проектор, размером с большой тостер, куда заправляли пленку…

Карен ловко исполняет пальцами процесс – как и куда вставлялась пленка, и я киваю, так как помню каждый изгиб проектора. Мы с ней погодки, наши дети – ровесники, учились в одной школе.

– Я сидела при входе и продавала билеты, чтобы заплатить после показа киномеханику.

Мы трижды переезжали, пока не осели тут, в Виллидж. И как только кинотеатр становился чуть больше – он требовал больше денег, а не приносил доход.

– И теперь ты живешь и работаешь там, где росли твои дедушки-бабушки.

Я слушаю ее и думаю, что вот это и есть Америка, когда достаточно тетрадки, печати, чердака, складных стульев и маленького стрекочущего аппарата, чтобы взрастить в любви самый престижный просмотровый зал страны.

Картины идут тут двух видов – старое добротное кино со всего света, которое грех забывать, и новое. Старину Карен отдала критику Брюсу Голдштейну, он формирует программу классики. А новое Карен отбирает вдвоем с Майком Маджиоре – сотрудником, который с ней рядом четверть века. Они летают по всем важным кинофестивалям и отбирают для показа то, что считают достойным.

Иногда фильмы, отобранные ими, удостоены наград, иногда нет. Решения жюри им не указ. Но когда фильм, отобранный и показанный ими, выходит на “Оскар”, они ликуют. Горюют, когда не удается получить для показа то, что хотелось.

Карен сама пишет аннотации, пояснения того, что зрителю предстоит увидеть. Буклеты у нее по-прежнему выходят на бумаге и всегда лежат внутри кинотеатра и у двери снаружи – для бесплатного распространения. Подходи – бери – читай – и приходи – смотри.

В году пятьдесят две недели, каждый новый фильм неделю на экране, то есть ей нужно найти пятьдесят достойных новых фильмов для нью-йоркской премьеры. В кинотеатре царит “диктатура вкуса”, как называл это Бабель. Карен зовет себя просто “директором”, хотя все знают, что она мать, душа, верховный судия и ангел-хранитель этого места.

Кроме фестивалей “сверху”, приходят фильмы “снизу” – от авторов, продюсеров, агентов. С предложениями знакомится небольшая команда ее сотрудников. Форум имеет удивительную репутацию: если фильм там был – это знак качества фильма.

В Нью-Йорке сейчас живет порядка миллиона русских, и каждый десятый в городе говорит по-русски. Я пишу о Форуме, напоминая выходцам из СССР, что у нас есть редкая возможность увидеть шедевры мирового кино на большом экране, чего мы были лишены в СССР. Либо смотрели на кинофестивалях, в Доме кино, либо в каких-то копиях с потерей качества, либо не в цвете, либо с неверным переводом. Намеренно – по цензурным соображениям, либо не намеренно – по безграмотности переводчика, когда название сигарет “Lucky Strike” могли перевести, как счастливая забастовка.

Спасибо, что классика у тебя всегда доступна и за то, что кинотеатр не давал забыть, что советскому кино есть чем гордиться.

Карен, словно игрок в карты, который ходит с козырей, выложила на стол две цветные открытки с рекламой новых российских фильмов, идущих сейчас: “Дылда” режиссера Балагова, о тяжкой послевоенной жизни, и “Гражданин К” американского режиссера Алекса Гибни о драме Михаила Ходорковского. Отреставрированный фильм Элема Климова “Иди и смотри” шел с середины февраля до начала марта. Здесь прошла полная ретроспектива Параджанова. Были показаны “Мать и сын” и “Александра” Александра Сокурова, “Брат” Алексея Балабанова, “Трасса” и “Тюльпан” Сергея Дворцевого, “Блокада” Сергея Лозницы, “Сказка сказок” Юрия Норштейна, “Елена” и “Левиафан” Андрея Звягинцева, “Двенадцать” Никиты Михалкова, “Сталкер” Андрея Тарковского и так далее.

– Многие годы ты не давала американцам забыть, что русские существуют. Сама того не подозревая, ты сделала много для них. Что русские могли бы сделать для тебя? Скажи – я передам.

– Прежде всего хочу сказать, что русские уже сделали для нас, и что мы – американцы – до сих пор не знаем и не понимаем в большинстве своем: они помогли выиграть Вторую мировую войну против нацизма. Думаю, американцы не знают, что 20 миллионов русских погибли, а в массе американцев вообще нет знаний о том, что во время войны мы были союзниками. Кто-то, конечно, знает, но большинство игнорирует это. Они не понимают, как велик был вклад русских в дело мира, в то, что вторая половина двадцатого века была для нас мирной. Как много мы выиграли от вклада русских в эту войну.

Никто не знает, как много людей в СССР лишились жизни до и после войны – из-за сталинских репрессий, – и эта цифра, наверное, никогда не станет известна, но в войне – мы знаем. А уж после этого спросить, что русские могут сделать для меня – это чрезмерно. Спасибо.

Много лет назад я показывала фильм русской женщины режиссера-документалиста Марины Голдовской “Власть Соловецкая” о ГУЛАГе. Это был очень важный фильм для меня, потому что он рассказывал о реальности, о которой мы, американцы, ничего не знаем. Как и новый фильм “Дылда”, который рассказывает об ужасных психологических страданиях людей, переживших войну.

Мы не знаем ничего о том, что было, когда война официально окончилась, но продолжалась внутри человека, во многих невидимых аспектах.

– Ты показывала фильм “Блокада” Сергея Лозницы, помнишь?

– Конечно.

– “Дылда” – отчасти продолжение, то есть ты понимаешь прошлое этих героев.

– Знаешь, Лозница сделал новый фильм, который я очень хотела показать, но у меня его перехватили – “Государственные похороны” – о похоронах Сталина. Я пыталась его получить, но, увы. Думаю, он прекрасный кинематографист.

Похороны Сталина я уже немного показывала, когда устраивала премьеру фильма Евгения Евтушенко “Детский сад”. Это кино на материале его воспоминаний о том, как он рос в годы войны. Он приехал в Нью-Йорк, и мы провели прекрасную пресс-конференцию, на которой была масса прессы, и было потрясающе. Много народа пришло на просмотр. Евтушенко вообще был очень яркий и интересный человек. В фильме “Детский сад” – похороны Сталина. Но не так страшно, как у Лозницы.

О войне интересно говорит Юрий Норштейн. Ты знаешь его – ты писала о нем, когда мы устраивали показ его фильма “Сказка сказок” вместе с фильмом Левана Габриадзе “Резо”. И ты сама работала в анимации – я знаю. Я бы хотела посмотреть твой фильм о кукле Освенцима.

Еще мы показывали Александра Сокурова. Хорошо помню его фильм “Солнце” – о японском императоре. Фильм Андрея Тарковского “Сталкер” мы открывали для Америки.

– Спасибо тебе за отца и сына Габриадзе. Фильм “Резо” русским трудно увидеть – Россия находится в состоянии конфликта с Грузией, а зритель помнит лучшие времена, когда фильмы Резо Габриадзе знала и любила вся страна.

– Фильм Левана Габриадзе прекрасный, но у таких фильмов обычно трудная прокатная судьба, так как они не укладываются в стандартный формат, к которому зритель привык. Но когда я сложила два фильма вместе – “Сказку сказок” Норштейна и “Резо” Левана Габриадзе – все получилось. И прокат прошел очень хорошо.

– Я видела – весь город был здесь. Многие приехали из других городов – повидаться с Леваном и посмотреть фильм на большом экране.

– “Дылда” тоже идет хорошо, хоть фильм депрессивный для американского зрителя. Иногда для меня самой это неожиданность – когда фильм для узкого круга привлекает большое число зрителей. О Ходорковском тоже хорошо смотрят.

– Я впервые пришла сюда, когда на экране была неделя Параджанова. Тебе удалось раздобыть и отреставрировать его ранние фильмы, которых я в СССР не видела. Так началось мое знакомство с ФилмФорумом,

– В этом месте я должна отметить моих коллег, с которыми работаю многие годы. Это, прежде всего, Брюс Голдштейн, отвечающий за репертуар фильмов минувших лет. Забытых или незаслуженно не замеченных. Параджанов – его выбор. Старое и новое кино у нас – два разных мира.

Я занимаюсь новым вместе с моим коллегой Майком Маджиоре. Мы вдвоем собираем всю программу нового кино. У Майка прекрасный вкус, и он много разъезжает по кинофестивалям. К пятидесятилетию мы издали два буклета о наших фильмах: один – Брюса, один – наш с Майком. Посмотри – тут много интересного. Но нет ни слова о том, как рос наш бизнес.

– Как тебе удалось выжить в Манхэттене?

– Люди приходили и приносили нам деньги.

– Ты имеешь в виду членские взносы почитателей?

– Нет. Членов нашего киноклуба 6000 человек, и это прекрасно, но для такого огромного мегаполиса, как Нью-Йорк, совсем немного. Нам помогают выживать спонсоры – частные лица, несколько корпораций.

Корпорации традиционно консервативны, они поддерживают симфонические оркестры, балет, музеи, большие театры. То есть те виды искусства, где нет ничего противоречивого и нет предмета для конфликта, дискуссий, разных мнений. Поддержать кино для них сложно, особенно когда они не знают, что будет на экране через неделю. Так приходится опираться на финансовую поддержку людей, которым действительно нравится то, что я делаю, и которые понимают, как это важно.

Каждый серьезный фонд считает своей миссией поддержку искусства, но у фондов есть сомнения в том, что кино – это искусство. Они предпочитают театр, танец, музыку, а кино моментально отсылает к понятию Голливуд, что уже не искусство, а находится в категории развлечений и в поддержке не нуждается. А поддержка очень важна. Мы живы только благодаря щедрости отдельных людей. Иначе нельзя выжить, когда предоставляешь экран фильмам, которые заведомо рассчитаны на узкую аудиторию, а потому не принесут прибыли спонсорам.

Не специалистам трудно объяснить, какого калибра фильмы не имели финансового успеха в прокате. Это всегда прекрасно, когда фильм окупается и приносит доход, но нужно помнить о тех, кому не удалось. Вот, например, сейчас мы показываем новый фильм Вернера Херцога о таком писателе, как Брюс Чатвин. Он умер в 1989 году, но в свое время повлиял на многих, а сейчас забыт. Прекрасный писатель, но фильм о нем не так увлекателен, как фильм Херцога, где он шел по следу мужчины, изучавшего огромного медведя гризли.

– Да-да, помню. Потом мужчина исчез, и Херцог обнаружил, что гризли его сожрал вместе с одеждой, потому и не осталось следов.

– Да, это очень разный уровень концепта. Мы даем сейчас французское экспериментальное кино, где автор даже не снимает, а из ранее отснятых кадров складывает свою личную историю. И я признательна семье Островских, которые стали спонсором показа. Они, кстати, выходцы из России. Я не настолько глупа, чтобы надеяться, что будет прибыль с проката такого фильма.

С другой стороны, у нас выходит фильм о прекрасном, любимом всеми докторе Оливере Саксе. Надеюсь, он соберет зрителей. Так как Оливер жил в Нью-Йорке, его знали и любили многие в городе, и я надеюсь, они придут посмотреть фильм и приведут детей, внуков, друзей. Он много лет жил неподалеку от кинотеатра. Написал и опубликовал много книг, и есть люди, которые хорошо его знали.

Но найти баланс, выпуская в прокат разные фильмы – эзотерические, рисованные, более популярные, – трудно. И выжить возможно только благодаря финансовой поддержке отдельных людей.

– Я знаю, как они выглядят: я видела лица твоих зрителей. Только у тебя в театре может быть спор после просмотра фильма Маргарете фон Тротта о Ханне Арендт, о том, насколько Барбара Зукова похожа на Ханну. В зале сидели две группы студентов Арендт, и одни кричали, что она была именно такой, а другие – что Барбара не похожа.

– Да, помню. Зукова была совершенно прекрасна.

– Но где еще в Нью-Йорке могут собраться студенты Ханны, чтобы затеять такой спор?

– Сейчас выходит фильм “Древние леса”. Близко к России. Снят в Литве, в лесу. Сколько человек придет посмотреть его – кто знает? Где та Литва? А фильм редчайший – поэма, наблюдение – ты видишь последний уцелевший, старейший в Европе лес. Видишь просто птиц, белок, других зверей, муравьев, пауков, пчел – просто наблюдаешь за жизнью леса без людей. Его сделал биолог Миндаугас Сурвила, снимавший сказочную жизнь леса в течение 10 лет.

– Давай расскажем русским Нью-Йорка, как они могут поддержать Форум.

– В Европе государство поддерживает кино. Такие знаменитые кинофестивали, как в Канне, Берлине, фестиваль документального кино в Амстердаме – они все получают государственную поддержку. У нас тоже есть некоторая господдержка, но она не идет ни в какое сравнение с тем, что в Европе.

– Ну, во Франции просто родились братья Люмьеры и, как я знаю, был министр культуры, объявивший кино национальным достоянием Франции, которое нужно поддержать.

– Думаю, это вообще европейская традиция, когда правительство уважает и понимает важность искусства. Понимает его экономическую составляющую. Когда каждому ясно, что ничего не останется от Парижа, если в нем не будет музеев, куда едут люди со всего мира. А наше правительство продолжает жить на земле ковбоев, где каждый человек за себя, и все отпущено на волю индивидуума.

Национальный фонд поддержки искусства и Нью-Йоркский фонд искусств немного дают нам, но маленькие суммы – в лучшем случае это будет 100 тысяч долларов при нашем бюджете в 6 миллионов. Это очень грустно, на мой взгляд, но такова наша система. Мы зависим от богатых людей, которые дают нам деньги. Они, правда, могут эти суммы списать с налогов, что у нас отлично от ситуации в Европе.

– Сформулируй точнее для наших читателей, что это значит.

– Господа, если у вас есть деньги и вы американские налогоплательщики, то любая сумма, которую вы пожертвуете нашему кинотеатру, списывается с ваших налогов. То есть поддержать нас вам ничего не стоит – это будут те же деньги, которые вы бы заплатили в виде налога.

– Тебя не смущает, что деньги могли быть получены преступным путем?

– Нет. Если человек легально живет тут, и он законопослушный налогоплательщик – нет. У меня президент преступник, – чуть помедлив, горько добавила Карен. – И я могу это смело сказать

– Как ты отбираешь фильмы? Как вообще американец может оценить и “Сказку сказок”, и “Резо” при всей мере условности, когда рисованный рассказ ведется от первого лица, да еще рисованные герои включают Ленина и Сталина?

– Я вообще очень люблю анимацию, так как это еще один язык, еще один способ рассказать историю, которая не может быть рассказана другим способом. И в случае с Леваном Габриадзе – абсолютное попадание, так как о своем отце, мастере кукольного театра, художнике-кукольнике, следовало рассказать именно так.

– Но нужно уметь понимать другой язык, другую меру условности.

– У меня муж – мультипликатор.

– Значит, ты – хорошо образованная жена.

– Да. И много лет назад Юрий Норштейн был нашим гостем, был у нас в доме. Нам удалось поговорить. Так что его фильмы были мне известны, но было трудно показать их из-за формата. А когда я увидела “Резо”, то поняла, что если поставить их вместе в один показ – “Сказку…” Норштейна и “Резо” Левана Габриадзе, – будет полноценный показ. “Сказка сказок”, как известно, лучший мультфильм, который когда-либо был сделан.

А выбираем мы обычно так: мы с Майком имеем разный вкус и делаем субъективный выбор. Потом обмениваемся мнениями и принимаем решение. У нас нет критериев – то есть мы не ищем какие-то определенные фильмы, посвященные определенной теме.

Мы смотрим, и фильм должен трогать эмоционально, должен озадачить интеллектуально, либо должен быть о предмете, о котором я ничего не знаю и могу узнать что-то новое. Если есть новый стиль, некое открытие, отличное от того, что гонят сутками по телевизору (соуп-драма или автомобильные погони – весь голливудский набор, который они делают очень хорошо), мы готовы подумать о показе.

Я способна оценить, как хорошо Голливуд рассказывает истории, но есть другие голоса, рассказывающие другие истории, – более личные, не рассчитанные на аудиторию в сотни миллионов зрителей по всему земному шару, но достойные того, чтобы быть услышанными. Это истории, обращенные к нескольким людям, и говорят они об очень важном, и это нужно сохранить, это не должно утонуть в океане поп-культуры.

– Как российское кино попало в круг твоего внимания?

– Мы разъезжаем по разным фестивалям, смотрим в Канне, Торонто, Берлине, Амстердаме и там можем многое увидеть. Плюс – читаем все важные журналы о кино, получаем много почты. Читаем новости о том, что снимается, что уже сняли. Интернет сделал мир очень маленьким. Если раньше я должна была получить тяжелую посылку с пленкой, зарядить ее в проектор, то сейчас это занимает минуты: открыл компьютер, нажал, посмотрел.

– То есть люди могут присылать тебе свое кино по почте?

– Конечно. Но мы очень избирательны. Попасть на наш экран сложнее, чем пройти по конкурсу в Гарвард. Потому что мы действительно отбираем лучшее. Но это мое личное, субъективное мнение. И мое решение.

– У тебя нет никакой цензуры?

– Никакой. Я хорошо знаю, что такое цензура – у меня есть скверный собственный опыт. Однажды я была звана в Прагу, посмотреть чешские фильмы – на Неделе нового чешского кино. Это было еще во времена, когда у власти были коммунисты. Я посмотрела несколько фильмов и выбрала один, не помню название, но мне сказали – этот фильм нельзя. Поскольку на экране актер, сбежавший из Чехословакии. Какой-то предатель. Я сказала: в Нью-Йорке никто ничего про ваших предателей не знает, и зритель будет просто смотреть кино. Но они уперлись: один фильм не дадут. И я пошла на компромисс – взяла его в пакете с десятком других фильмов, которые мне были не нужны. Сказала, что главным выберу какой-то другой, только дайте мне этот один, так как это был очень хороший фильм. Они согласились.

Я показала. Конечно, никто не знал, кто там предатель в фильме. Но я поняла потом, что не должна была соглашаться брать весь пакет, должна была настоять на своем – либо мне дают этот фильм, либо ничего не будет вообще. Но мне было неловко: они оплатили мой приезд. Так я поняла, как трудно им противостоять.

Мне же нечего было терять, кроме недели моего времени. Я же не теряла жизнь. Но хотела быть хорошей. Это стало для меня уроком, как легко сбиться с пути: пойти на один небольшой компромисс, на другой – и сам не заметишь, как уже покатился вниз. Туда, где теряешь собственную душу.

– Как люди приходят к тебе с фильмами?

– Как правило, приходят агенты по продаже фильмов. Они приходят на стадии поиска дистрибьютора. Если я возьму, и премьера пройдет на моем экране, они смогут потом сказать, что фильм признан достойным для ФилмФорума, и его легче будет продать другим кинотеатрам для показа по всей стране.

– Я знаю, как много в Нью-Йорке живет кинематографистов – выходцев из России и других республик. Я могу им сказать, чтобы они обратились к вам?

– Да. Но они должны написать мне краткую аннотацию – о чем фильм, так как я не могу все смотреть. И, конечно, фильм обязательно должен иметь субтитры.

– И ты можешь взять его для показа, если он тебе понравится, даже если понятно, что его финансировали мутные люди? В кино традиционно отмываются деньги. Твою репутацию ничто не может разрушить? А могут ли они заплатить тебе за право показать фильм у тебя, взять просмотровый зал в аренду?

– А вот это – нет. Никто не может за плату пройти на мой экран. Мы отбираем только по одному параметру: качество работы. У нас в городе есть другие кинотеатры, где ты можешь заплатить и поставить фильм на экран на неделю; и у тебя в биографии будет, что фильм шел в течение недели на экране кинотеатра в Нью-Йорке. Это обязательное условие прохода на “Оскар”, например. Мы денег за показы не берем. Мы или поддерживаем картину и приглашаем ее к показу, или нет.

– Как “Дылда” попала к тебе?

– Надо спросить у Майка. Это его кандидат.

– Я увидел Кантемира Балагова в Канне, – сказал Майк. – Еще с первым его фильмом, “Теснотой”, а “Дылду” увидел раньше всех американских дистрибьюторов. И когда мы включили ее в нашу программу, то узнали, что Россия официально выдвинула картину на “Оскар”.

– А фильм о Ходорковском?

– Нам принес его режиссер Алекс Гибни, которого мы хорошо знаем. Ходорковского мы тоже знаем – показывали раньше фильм о нем режисера Кирилла Туши.

– Да, был такой комплиментарный фильм.

– Этот много жестче – об утрате иллюзий.

– Какие имена еще остались в памяти? Так, чтобы назвать, не заглядывая в архив?

– Андрей Звягинцев – мы показывали его фильмы “Елена” и “Левиафан”, Алексей Балабанов с “Братом”, Александр Сокуров – все его фильмы, Михалков – “Анна”, “12”, Юрий Быков, Сергей Дворцевой, Элем Климов…

– Что за минувшие годы стало важным событием для тебя лично?

– Большим событием стало то, что мы открыли детскую секцию. Теперь в субботу и воскресенье в 11 утра у нас на экране идет киноклассика для детей. Мы показываем им фильмы эпохи немого кино под аккомпанемент фортепиано, и настоящий тапер играет, когда на экране Бастер Китон. Есть и современные фильмы. Родители приводят детей послушать и посмотреть, как когда-то люди смотрели кино под живую музыку.

Дети прекрасно понимают юмор без слов – когда работает тело. Мы питаем надежду воспитать новое поколение зрителей, которые будут понимать, что такое киноискусство, как оно развивалось, как надлежит смотреть кино на большом экране в зале, а не на экране телефона. И видеть пучок света от кинопроектора в темноте кинозала.

В СССР поход в кино всегда был бегством от ужаса собственного быта, в котором у меня в Херсоне был сортир во дворе, печка в углу маленькой кухни (ее топили дровами и мелким углем “семечки”). А на экране все сияло и искрилось, и было непонятным, если случалось заграничное кино. А когда Союз покончил с собой, весь российский ужас оказался востребован экраном: его снимали, и эти фильмы – “чернуха” – приковывали к себе внимание.

Годы спустя ужас собственной жизни догнал в Америке, встал во всей красе на экране и получил статус “вещдока”. Но только так можно хоть что-то объяснить собственным детям, их американским друзьям про жизнь в СССР – показать, что такое “коммуналка”, “очередь”, пустые прилавки, советские танки на улицах Праги, Вильнюса, Тбилиси. И услышать потом, что это воспринимается, как Шекспир и его века. А когда кажется, что не достучаться, вдруг увидеть “Сказку сказок”, “Резо”, увидеть, как все плачут, совсем не понимая отчего, так как на экране – про ужас, но кино – невыносимо прекрасно…

 И еще – здесь фильмы измеряют не в “Оскарах”, Если фильм на экране, значит, его оценила “одна Карен”. И это высокая оценка.

Александра СВИРИДОВА

«Экран и сцена»
№ 10 за 2020 год.