Долгое прощание

Фото А.ИВАНИШИНА
Фото А.ИВАНИШИНА

В декабре на афише МХТ появилось новое для русского театра имя: Сергей Клычков. Расстрелянный в 1937 году, забытый, а когда-то известный как поэт круга Сергея Есенина и Николая Клюева, Клычков был еще и самобытным прозаиком. Его художественный метод, взошедший на крестьянском фольклоре, слыл среди современников архаичным, зато потомками был оценен как “магический реализм”. Один из трех его романов, “Сахарный немец”, выбрал для своего дебюта на сцене Художественного театра Уланбек Баялиев. Для “овеществления” причудливого языка Клычкова, играющего с устаревшими диалектизмами, приправленного мистицизмом, режиссер сам создал инсценировку его исповедального романа, сохранив авторскую интонацию повествования от третьего лица.

Ряды солдатских сапог выставлены по центру пустой авансцены – эстафета от убывших пришедшим на смену. Пустое пространство у задника – мир сюрреалистических явлений. Ширмой дощатых створок отделен узкий подиум авансцены, на нем происходит большая часть действия – с режущим пространство звуком ширмы разъезжаются, открывая картинки жития персонажей, подобно диапроектору (художник Евгения Шутина). Этот модуль – модель России эпохи Первой мировой – обращается то в деревянный барак, где месяцами изнывают от холода и вшей солдаты в ожидании приказов, то в стены вагона-теплушки, курсирующего между фронтом и тылом, то в избы деревни Чертухино, откуда ушли воевать почти все бойцы отряда, которым пришлось командовать Миколаю Митричу Зайцеву по прозвищу Зайчик.

В протагонисте угадывается сам автор – родившийся в семье старообрядцев богоборец (или богоискатель?), прошедший Первую мировую, познавший скорбь от разрушения уклада крестьянской русской жизни, но сохранивший в себе веру в ее сказочную ипостась. Оторванный от идиллии детских волшебных миров и семейных радостей зауряд-прапорщик Зайцев чужд уставному существованию, автобиографический анекдот о его рождении в малиннике служит предметом недоумений для подчиненных, а его стихи ротный Палон Палоныч Тараканов называет стихохушками.

Зайчик получает отпуск и с этого момента для своих однополчан покидает сей мир – под обстрелом неприятеля он не находит штаб, где должен отметиться, и попадает в списки естественно убывших. А все его последующие скитания по тылу в поисках прежней жизни подобны полету души неприкаянной, до поры не оставившей тело.

В мирном Чертухино числящегося погибшим ожидают сплошные потери. Вышла замуж его нареченная Клаша. Пелагея, жена его фронтового товарища Прохора Пенкина, соблазнила свекра и покончила с собой. Гадалка пророчит Зайчику смерть от воды. А от дьякона Афанасия он впервые слышит о том, что Бога больше нет, одни боженята, – и необратимым становится прощание с душой (слова солдатской песни “Как душа с телом расставалась”, с которой начинается спектакль, оказываются пророческими и для традиционного уклада русской жизни, и для Зайчика). Из тыла, ввергнутого в грех войной, зауряд-прапорщик сбегает обратно на фронт, где получает повышение – ротный сходит с ума от пьяных разговоров с Зайчиком о боге и черте, освобождая для него место. Новоявленный командир, рискуя быть подстреленным германцами, идет за водой, но противник его щадит. Увидев, что то же самое делает немец, Зайчик внезапно убивает его, окончательно победив в себе душу.

Раритетный ансамбль актерских работ – от недавнего выпускника Школы-студии МХАТ, обаятельного стажера Валерия Зазулина в роли Зайцева до многоопытного Алексея Агапова (Тараканов и Митрий Семеныч) – создает галерею полнокровных образов (по несколько на каждого). Столь скрупулезная работа с исполнителями идет, кажется, от упоения режиссера литературным материалом. Крестьянскому повествованию от третьего лица находится точная интонация, лишенная крутого сюжета история захватывает, в том числе, благодаря философской канве. Постановка пленяет нарочито наивной театральностью – ямщик Митрий Семеныч, удирая от реквизиции, размахивает вожжами меж двух разъехавшихся створок, скрывающих гипотетическую лошадь и повозку; родители укладывают Зайчика спать, вертикально прислоняя к доскам под иконками; руки земных женщин превращаются в васнецовские черные крылья сирина или белые крыла алконоста, у дьякона-расстриги из куафюры складываются рожки. “Сахарный немец” привораживает звучанием песнопений и звонами колоколов (музыкальный руководитель Алена Хованская). Точны и изобретательны траектории телесных движений персонажей – всякая фронтовая поза будто снята с военной фотографии, страстная любовь Прохора Пенкина и Пелагеи исчерпывающе выражена откровенно чувственной хореографией, цыганка (Надежда Жарычева) гадает по ритмам судьбы, отдаваясь ее волнам, создаваемым колышащимися спинами «статистов» (сценическое движение – Леонид Тимцуник) . Единственное, чего мне не хватило в этом трогательном зрелище на невеселую тему – это, пожалуй, юмора.

Светлана ПОЛЯКОВА

«Экран и сцена»
№ 2 за 2020 год.