ЛАУРЕАТЫ 69-ГО БЕРЛИНСКОГО МЕЖДУНАРОДНОГО КИНОФЕСТИВАЛЯ

«Золотой медведь» – «СИНОНИМЫ», режиссер Надав Лапид

«Серебряный медведь», Гран-при жюри – «МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ», режиссер Франсуа Озон

«Серебряный медведь» за лучшую режиссуру – АНГЕЛА ШАНЕЛЕК («Я был дома, но…»)

«Серебряный медведь» за лучший сценарий – МАУРИЦИО БРАУЧЧИ, КЛАУДИО ДЖОВАННЕЗИ, РОБЕРТО САВИАНО («Пираньи Неаполя»)

«Серебряный медведь» за фильм, открывающий новые перспективы (приз имени Альфреда Бауэра) – «КРУШИТЕЛЬ СИСТЕМЫ», режиссер Нора Финшайдт

«Серебряный медведь» за лучшую женскую роль – ЮН МЭЙ («Прощай, мой сын»)

«Серебряный медведь» за лучшую мужскую роль – ВАН ЦЗИНЧУНЬ («Прощай, мой сын»)

«Серебряный медведь» за особый художественный вклад – оператору РАСМУСУ ВИДЕБЕКУ («Угоняя лошадей»)

Приз ФИПРЕССИ (основной конкурс) – «СИНОНИМЫ», режиссер Надав Лапид

Приз экуменического жюри (основной конкурс) – «БОГ СУЩЕСТВУЕТ, ЕЕ ИМЯ – ПЕТРУНИЯ», режиссер Теона Стругар Митевска

Последний сезон Дитера Косслика на посту директора Берлинале был отмечен странным отсутствием состязательного драйва и таким случайным конкурсом, что в итоге не могло не отразиться на критериях экспертных оценок.

Золотым призером стала израильская геополитическая комедия “Синонимы” режиссера Надава Лапида – кино профессионально изысканное, эффектное и маргинальное уже на первичном, сюжетном, уровне.

Герой “Синонимов”, молодой красавец-израильтянин (в этой роли прямо-таки блеснул Том Мерсье), приезжает в Париж с решительным намерением стать французом. Французским он не владеет, таскает с собой словарь и подбирает синонимы к родным словам, чтобы наладить общение с новым для него миром.

Возможно, маргинальное, переходное – это и был тренд 69-го Берлинале, рубежного между эпохой Косслика и последующей эпохой, календарное начало которой отнесено на будущий год, к 70-му юбилею Берлинского МКФ. Его будут готовить куратор фестиваля в Локарно Карло Шатриан и Мариэтт Риссенбик, ранее занимавшая пост в компании German Films,– оба они назначены содиректорами Берлинале. Любопытно, это дань идее гендерного равенства, что овладела умами в процессе поначалу скандального движения “me too”? Или такое решение принято из иных соображений? Поживем – увидим.

Вернемся, однако, к фестивалю.

В нынешнем сезоне конкурс был минимально политизирован и социально не озабочен так истово, как в прежние годы. Именно за приверженность политике и социалке в ущерб художественности критиковала пресса доктора Косслика, и напоследок он уступил, попридержал свой общественный темперамент, но, как можно догадаться, шедевры художественности не хлынули бурным потоком на берлинские экраны.

И все-таки оставалась отдушина весьма актуального свойства – очередной круг борьбы за гендерное равенство, на который Берлинале отреагировал сполна и в подборе конкурсной коллекции, и в формировании большого жюри во главе с Жюльет Бинош.

Гендерный дискурс явно или скрыто присутствовал в большинстве конкурсных фильмов, а встречались и такие, где вопрос об искомом равенстве был представлен в полемическом ключе. Самый яркий вклад в полемику внесла картина известной македонской режиссерки (настала пора произносить это слово и в женском роде!), лидера национального кинематографа Теоны Стругар Митевски “Бог существует, ее имя – Петруния”.

Смотрела фильм, едва ли не с первого кадра примеряя рассказанную в нем историю на себя, на нас, и параллельно фиксировала: все архаические общества страдают сходными болезнями энд предрассудками и почти не поддаются реформированию. Я мало что знаю про Македонию, разве что страна эта – православная. И не потому ли история героини фильма запросто могла бы случиться и у нас? Да уже и случалась много-много раз, и будет случаться, просто в иных предлагаемых обстоятельствах. Не со Святым Крестом, как в фильме, – так с чем-нибудь другим, совсем не сакральным, стоит лишь женщине ненароком заступить на мужскую территорию.

Сюжет фильма на одном из поворотов едва не сорвался в религиозные распри, и становилось не по себе за судьбу героини, а еще за то, что фильм, не дай бог, уйдет в сторону от наметившейся “повестки”. Поначалу путало название, рождая ложные ожидания – к примеру, серийного сюжета про самозваных святых и их культы.

Героиня тридцати двух лет, незамужняя, безработная, убого одетая и мало привлекательная, при этом светящаяся внутренней силой, вполне могла бы замутить авантюру вокруг своего якобы божественного происхождения и сформировать преданную паству. Но по ходу фильма становится ясно, что название продиктовано программной полемикой режиссера с сексистским миром мужского шовинизма, жестко диктующего женщине, что ей можно и чего нельзя.

Собственно, сыр бор в фильме разгорелся из-за того, что наивная не по возрасту женщина, не зная броду, вступила на территорию, каковая в этих краях считается исконно мужской.

И огребла по полной.

Но были и предвестники случившегося громкого скандала.

Петруния пошла на швейную фабрику наниматься на работу. Не с улицы, а через знакомых, с подачи матери. Босс, молодой карьерный мужик, ищет секретаря. Домашние решили, что дочь имеет основания попытать счастья. Все-таки у Петрунии высшее гуманитарное образование, она историк. До сих пор не нашла себе работу по специальности. В этом городке нет спроса на историков. Да и таким нелепым перестаркам, как Петруния, так и хочется отказать.

Актриса Зорица Нушева, не жалея себя, отыгрывает и свою депрессию, и несложившуюся молодость: тяжелое тело, тяжелая походка, крестьянская стать. Ее красивое с крупными чертами лицо, не тронутое косметикой, излучает простодушное неведение, что есть множество не таких уж и хитрых способов с любыми данными создать шармирующий образ и произвести позитивное впечатление на работодателя. Все-таки принимают по одежке – золотого правила никто не отменял. А нашей героине не подсказали, что наниматься секретаршей к боссу в платье типа “домашний халат” – дело заведомо проигрышное.

Зато босс все ей выложил открытым текстом, грубо и даже раздраженно, не щадя женского самолюбия, напротив, желая уязвить и унизить: мол, у тебя нетоварный вид, какого черта ты пришла, на что рассчитывала. Он чеканит ей, что выглядит она на десять лет старше своего возраста, ни разу не интересна как женщина. Для убедительности брезгливо хлопнет Петрунию по толстой ляжке, уверенный, что в ответ не схлопочет по физиономии.

Иго мужского шовинизма расцветает об руку с бессознательным женским согласием “знать свое место”. Прошлогодняя вспышка яростного феминизма, как к ней ни относись, мощно актуализировала движение борьбы за равенство полов. В движение встроились международные общественные организации, кинофестивали – Берлинале в их числе.

По реакции публики, да и по своей личной реакции на фильмы, где тема женского равенства берет полемические высоты, констатирую: женская солидарность, закодированная мемом “me toо”, была не взбрыком запоздало взбесившихся старлеток на пенсии, как утверждали особо заинтересованные лица. Она перекопала “поле пола”, на котором властвуют мужчины и терпят зависимые женщины.

Волна, прокатившаяся по мировым медиа, сдвинула с места, перетасовала удобную для мужчин расстановку сил. Гендерная риторика, гендерный подход – актуальный лексикон многие выучили. Но чаще всего игра в слова лишь уловка, кулиса, а за кулисами все катится по привычной модели.

Мужское сообщество в македонском фильме плевать хотело на уловки. Хозяин – барин. Когда Петруния, наблюдая за крещенским ритуалом поиска деревянного распятия в ледяной воде, вмешалась в мужскую забаву, прыгнула в реку и достала крест, мужчины ошалели. Немая сцена в миг сменилась тотальной агрессией, с невероятной скоростью принявшей формы открытого преследования женщины со всеми выходящими. Ее взяли под арест, над ней глумились, ее унижали, шили ей нелепейшие обвинения. Кто-то из чиновников в экстазе праведного гнева плюнул ей в лицо. Нет, на костре Петрунию не сожгли. А могли бы, и все к тому шло, мужское беснование принимало опасный оборот. И тут опомнился местный священник. То ли испугался самочинной расправы над женщиной, то ли внял ее поведению и ее словам.

Петруния не срывалась на эмоции – она задавала вопросы: какие статьи Конституции она нарушила, какие законы преступила. Хаосу всеобщего безумия молодая женщина могла противопоставить только выдержку и личное достоинство, и она сделала это, повинуясь интуиции. Актриса же повиновалась, разумеется, сценарию и режиссеру.

Тут меня кольнуло что-то, похожее на когнитивный диссонанс. Конечно, я болела за Петрунию, восхищалась ею, но не могла не заметить литературность режиссерского решения этих сцен. А финал и вовсе показался мне смазанным. Священник отдал Петрунии крест – она его вроде бы выиграла, пусть забирает.

А та обернулась к церковнику и бытовым жестом, вполоборота протянула ему распятие: “возьмите крест, он мне не нужен”.

Страсти по Кресту в финале требовали, на мой вкус, иной интонации, отыгрывающей патетику названия: “Бог существует, ее имя – Петруния”. Название тянет за собой комменты, но я наступаю на горло своей песне, чтобы ненароком не встрять в дискуссию о феминистком толковании Священного Писания.

Кстати, популярная в кулуарах фестиваля “Петруния” не была замечена коллегией жюри, как и другие опусы в рамках борьбы за гендерное равенство. Жюльет Бинош встала над схваткой и королевским жестом раздавала призы исключительно за выдающиеся художественные достоинства.

Мимо призов пролетели многие из тех, кто, казалось бы, имел право на них рассчитывать. В их числе – историческая драма Изабель Койшет “Элиза и Марсела”, черно-белый невымышленный сюжет начала ХХ века о лесбийской паре, сумевшей обманным путем обвенчаться в церкви. Они подвергались гонениям, их карали, и не только за презрение к традиционной морали – за незаконную миграцию впаривали тюремный срок, но обе оказались стоиками, женщинами героико-романтического склада.

Фильм “Элиза и Марсела” любопытен как историческое свидетельство и сделан отлично, но сама феноменология – однополая любовь как уникальный духовный подвиг, как вызов молодых женщин, принявших и выигравших неравный бой с тогдашней строго ранжированной цивилизацией, – почему-то обернулась пирровой по-

бедой и даже скукой. Возможно, оттого, что в долгом нарративе нет второго плана, нет авторской рефлексии…

Именно она, авторская рефлексия, дает объем и яркие цвета спектра китайскому фильму “Яйцо”. Режиссер Ван Цюаньань, ветеран Берлинале, обладатель “Золотого медведя” за “Свадьбу Туи” (2007) и других призов, в новой работе остается на детально изученном и, видимо, любимом материале Внутренней Монголии.

Не отказываясь от космических пейзажей монгольской степи, от знаковых образов (отары овец, табуны лошадей, трудяги-верблюды), режиссер неожиданно вплетает в нарратив интригующий криминальный сюжет. Но для того только, чтобы дать своей не юной героине повод реализовать рискованный план стать матерью. Тут каждое лыко в строку: к месту окажутся и комедийные обертоны, и мифология, согласно которой Монголия – прародина динозавров. Тут работает мотив природной женской мощи, инстинкт продолжения рода. Женщина-пастух, просторная, как степь, использует парня, чтобы понести от него здоровое семя, о чем парень не догадывается.

Психологический триллер “Земля под моими ногами” немецкой режиссерки Мари Кройцер – женская история с лесбийским дискурсом, но здесь он играет скорее как знак женской солидарности в борьбе с мужской по составу корпорацией, неизбежно зараженной мужским шовинизмом. Обе героини – начальницы, они командуют мужской компанией, и им нужно держать ухо востро, чтобы не оказаться выбитыми из седла. Таков фон, на котором они живут, не расслабляясь, когда вдруг одна из них оказывается под угрозой необратимого стресса.

Обезличенные, стерильные интерьеры, режиссерская каллиграфия в рисунке мизансцен работают на психопатологию – ею пропитана атмосфера фильма. Нет, не молодая женщина-топ-менеджер, а страдающая параноидальной шизофренией ее сестра – именно она оказывается главным фигурантом сюжета. Тем самым скелетом в шкафу, который не желает хранить семейные тайны, выбивая у живых почву из-под ног.

Приз за лучшую режиссуру достался Ангеле Шанелек за фильм “Я был дома, но…” – нетрадиционную семейную драму про молодую вдову и ее детей. В стиле и строе картины, в ее несвязной связности, в приступах болтливости героини, обычно застенчивой и молчаливой, я уловила аллюзии на кино Киры Муратовой.

Разумеется, ожидаемым был амбициозный проект Агнешки Холланд “Мистер Джонс”, два года назад прогремевшей в конкурсе Берлинале с экофилософской драмой “След зверя”.

Новая работа Холланд опирается на документальный сюжет начала 30-х годов прошлого века, связывающий в роковой узел судьбу английского журналиста Гарета Джонса с эпохой окрепшего сталинизма и с предательством английской леволиберальной общественности. В фильме есть игровые фрагменты, реконструирующие Украину в годы голодомора. Есть Москва начала тридцатых, мрачный город, где поверженные смертным страхом люди потеряли дар речи. Исторически достоверный сюжет в стилистике антиутопии, навеянной образами Джорджа Оруэлла (он один из второсортных персонажей картины), прогибается под тяжестью грубого (на мой вкус) гротеска, теряя драгоценный импульс правды. Публицистический накал вредит художеству.

Разноречивые толки вызвал самый скандальный фильм конкурса – “Золотая перчатка” Фатиха Акина. Акина не упрекнешь в публицистичности, хотя его гиньоль вырос из локальных исторических реалий: 70-е годы прошлого столетия в Гамбурге, городе, где в те годы в эмигрантской турецкой семье родился будущий немецкий режиссер.

Район “красных фонарей”, притонов, прибежище инвалидов, бомжей, отставных проституток, прочего человеческого хлама – здесь охотится на свою жалкую добычу серийный убийца, патологический уродец, книга о котором легла в основу сценария.

Насилие, расчлененка, незахороненные останки, некрофилия – такое мы видели, но 150 оттенков непристойности коренным образом меняют дело. И это не все и не главное о первом впечатлении. Главное: сквозь жуткие образы и ракурсы безобразного проступает все еще постпораженческая, живая, кровоточащая реальность, про которую мы если что и знаем, то исключительно по фильмам Фассбиндера.

Фатих Акин прорывается к базису немецкого кино – к “Доктору Калигари”, к школе немецкого экспрессионизма. Некоторые критики полагают, что Акин не поднялся выше неудачной пародии на великие образцы. На меня картина произвела тяжелое, но сильное впечатление. Будто идеальный пейзаж немецкого урбанизма с лакированными газонами вдруг под моими ногами провалился в сточную яму.

Финал Берлинале с объявленным на последний день конкурса фильмом Чжана Имоу не случился. Более подробных разъяснений, чем чисто технические причины, не последовало. Увы, круговая композиция не удалась. Знаменитый китайский мастер путь к мировой известности начинал именно на Берлинале своим грандиозным дебютом “Красный гаолян” в 1987 году. Скорее всего, в нынешнем году “Золотой медведь” ждал именно Чжана Имоу. Но не сложилось…

А фильм “Одна секунда” – про приснопамятную культурную революцию. Она стоила Чжану Имоу десяти лет жизни.

Елена СТИШОВА

«Экран и сцена»
№ 4 за 2019 год.