Балетовед, балетный критик, историк танца Елизавета Яковлевна Суриц празднует 25 февраля круглую дату. Она окончила театроведческий факультет ГИТИСа в далеком 1949 году, работала в Театральном музее имени А.А.Бахрушина, затем старшим редактором Центральной театральной библиотеки. С 1964 года и по сегодняшний день Елизавета Яковлевна – сотрудник Государственного института искусствознания. Автор многочисленных – блестящих – книг и статей, автор и редактор самых солидных энцик-лопедических изданий, в том числе французских, американских, английских. Ее статьи публиковались в американских журналах “Ballet Theatre” и “Ballet Revue”. Она – член редколлегий российского журнала “Балет” и американского “Dance Chronicle”.

Только в 2012 году у Суриц вышло две книги – “Балет московского Большого театра во второй половине XIX века” и “Артист и балетмейстер Леонид Мясин”.

“Экран и сцена” поздравляет Елизавету Яковлевну с юбилеем!

 

 

Елизавета Яковлевна Суриц – дочь Якова Сурица, видного советского дипломата, посла в Берлине (1934–1938) и в Париже (1938–1940), работавшего в Европе в самое трудное для дипломатии время. В Германии к власти пришел Гитлер, во Франции власть попеременно делили между собой мюнхенцы и Народный фронт, из Москвы же приходили самые разные сигналы. До осени 1939 года существовала официальная политика, ее проводил нарком иностранных дел Литвинов, близкий друг Сурица; негласно существовала и антифашистская коминтерновская политика, ее формулировал Димитров; наконец, и это было главным, существовала и тайная политика, ее определял Сталин, готовивший неожиданное сближение с гитлеровской Германией, объявленное в августе 1939 года. Все это надо было понимать, обо многом – догадываться и не совершать ошибок, губительных, непоправимых, стоивших не только карьеры, но и жизни. Судя по всему, посол Суриц справлялся с опасной ситуацией превосходно, но опять-таки, судя по всему, опасностями своего положения с дочерью не делился, предпочитая, чтобы она меньше интересовалась политикой, а больше – культурой. Он был мудрым человеком, посол Суриц, и у него росла мудрая дочь, прекрасно использовавшая гуманитарные возможности, которые она получила. Она стала – и до нынешних дней остается – самым осведомленным и самым просвещенным в нашей среде свидетелем, исследователем, историком-балетоведом. И самым цивилизованным, если иметь в виду не только манеру общения с коллегами, но и манеру писать и манеру мыслить. А пишет она много, поразительно много, и всегда по делу. Три главные темы увлекают ее долгие годы: московский балет XIX века, балетные искания 20-х годов XX века, американский балет середины XX века. Иначе говоря, академический балет, экспериментальный балет и заново рождающийся балет, три разные школы, три разных предмета исследования и три исследовательских метода, во всех трех случаях – современных. И рядом с этим или, может быть, над всем этим, две выдающихся фигуры, два великих москвича, предмет постоянного интереса и постоянных занятий Елизаветы Суриц – Александр Горский и Леонид Мясин; два балетмейстера-революционера, о которых мы много знаем (отчасти и от самой Суриц), но балеты которых почти не идут на нашей сцене.

И тут у Суриц-историка в полной мере проявили себя замечательные качества, которые она унаследовала от Сурица-дипломата: ответственное отношение к документам, ясность мысли и особая интуиция, в равной мере необходимая и дипломату, и искусствоведу. Книги Суриц – яркий пример строгого документального, архивного балетоведения и живой балетоведческой аналитики, основанной на точном видении предмета и на некоторых допустимых, вполне необходимых догадках.

И так раскрывается высокий, хотя и очевидный смысл того дела, которому всю жизнь служит историк балетного театра Елизавета Суриц. Вырвать прошлое из забвения – задача подлинного историка, неотменяемая миссия живой культуры, тем более в нашей профессии и в наши дни, когда так распространено ложное превосходство над прошлым и когда можно услышать – из уст бравирующих невежеством коллег – самодовольную сентенцию: я этого не видел, или я этого не видела, значит этого не было.

Было! И быльем не заросло.

Довольно давно, более шестидесяти лет назад, я познакомился с молодой Лилей Суриц у нас в ГИТИСе, на театроведческом факультете, на первом занятии семинара балетной критики, который вел – к сожалению, недолго – Владимир Ильич Голубов-Потапов и где занимались еще три способные девушки, к сожалению, давно от нас ушедшие. Лиля только недавно – и навсегда – вернулась из заграницы (из Бразилии) и прочитала нам свой текст – то ли рецензию, то ли описание, то ли эссе – посвященный балету “Шахматы”. Разумеется, мы ничего не знали ни об английском балете, ни о балетмейстере Нинон де Валуа, ни о композиторе Артуре Блиссе. И то, что мы услышали, нас поразило. Поразило строгой яркостью литературного стиля – качеством, которое стало определяющим для лилиной манеры. Сколько прошло лет, а я кое-что помню – так точно по-русски было написано об этом по-английски парадоксальном спектакле.

Вадим ГАЕВСКИЙ

 

 

 

Текст всегда выговаривает автора, близко знакомит с ним. Простота и ясность письма обнажают логику стройно текущей мысли. Прежде чем стать аспирантом Елизаветы Яковлевны Суриц, много лет была читателем ее книг и журнальных текстов, с непреходящей радостью остаюсь им. Всегда удивляло, как легок слог ее книг и как он, наперекор обычаю, подробен, дотошно научен в статьях. Газетно-журнальную работу Елизавета Яковлевна оставила давно, интернет-версий тех статей не существует, и за чтением обширной библиографии Елизаветы Яковлевны надо идти в книжный магазин – и делать это быстро, тиражи балетных книг нынче крошечные, а ценителей текстов Суриц много, в букинистический, в архивы, читать статьи доинтернетовской эры и заод-но учиться жить в архивах – нет ничего лучше для понимания современности. Плюс – надо соответствовать высокому классу работы Елизаветы Яковлевны с документом, если записался в ученики. Так же увлеченно его любить, уметь прочесть, проанализировать и преподнести со всеми сносками и выверенным переводом.

Текст учителя – открытый урок. Хочешь научиться – возьми, сколько понял и готов впитать. Сосредоточенность на вопросах искусства, без декораций общественно-политического контекста, красивых терминов и прочих отвлечений от сути – магистральная линия текстов Елизаветы Яковлевны. Есть предмет: балетный спектакль, направление или человек в искусстве. Талант описания спектакля, явления, судьбы (в том описании часто заложена сдержанная и в то же время ясная, как день, оценка) сопряжен с верностью документу и спокойствием диагноста, который твердо движется по шкале времени, не впадая в грех новомодных идей, концепций и сиюминутных взглядов на события. Легкость письма не поверхностна, очевидна красота авторского усилия, как усилия танцовщика, стремящегося к совершенству исполнения и находящегося в вечном постижении идеального текста, письменного или хореографического. “Самая светлая голова среди здешних дипломатов”, – рекомендовал посол США в Германии Уильям Додд Якова Сурица, полномочного представителя СССР в Германии середины 1930-х годов, отца Елизаветы Яковлевны. Как повезло истории советского и мирового балета, что наследственность выдающегося дипломата реализуется в балетном искусствоведении.

Заниматься наукой в аспирантуре Елизавета Яковлевна не заставляет. На инициативы откликается охотно, на вопросы отвечает подробно, не ленясь воспользоваться и стремянкой, прислоненной к полкам обширной, во всю стену, рабочей библиотеки в потолок. Дарами ее телефонной справочной (в век медиа нет ничего ценнее своевременной и дельной информации) пользуется очень широкий круг людей мира танца со всего света. Проштрафившийся, загулявший аспирант будет защищен и оправдан на переат-тестации или на заседании отдела в ГИИ, где Елизавета Яковлевна служит много лет. Научный руководитель с железной презумпцией невиновности и верой в перспективность выбранной темы – мечта любого приготовишки. Только приготовишка должен знать: после компетентной защиты в верхах, после подробных и ясных советов, писать и думать он будет сам. И рецензия собственно диссертационного текста от Елизаветы Яковлевны выдаст ту планку ответственности ученого, которая только и нужна качественной науке, как бы ее ни понимали в министерствах.

Широта балетоведческих интересов Елизаветы Яковлевны – тоже урок. Мир танца – открытая система, связи в ней прихотливы, порой запутаны и очень увлекательны. Интерес к очень разной хореографии и предостерегает от ошибочных выводов и поверхностных суждений: лучше видишь сад расходящихся тропок от одного явления к другому. Участники “Русских сезонов”, американский танцевальный модерн, балетное наследие русской эмиграции в Великобритании, история Большого театра, пластические студии Москвы и Ленинграда 1920-х годов, Горский и Голейзовский – какова амплитуда, поддержанная многолетней регулярной работой в редакторских группах энциклопедий и словарей! Не-склонность к пригвождающим выводам вкупе с талантом ясного описания тоже питает авторитет Елизаветы Яковлевны: читатель, перед которым, сохраняя всегда верную и спокойную интонацию, развернули картину прошлого во всех живых и необходимых подробностях, сам делает выводы.

Преподнести такому количеству читателей урок ясного видения, тихонечко разжигая азарт самостоятельного познания – бывает ли счастье искусствоведа и ученого другим?

Я помню о стержне хронологического подхода, когда увлекаюсь частностями и концепциями, Елизавета Яковлевна. Нас, благоговеющих лентяев, вокруг вас много. Хочется верить, и из нас будет толк. Всё не зря.

Екатерина ВАСЕНИНА