Суд Светланы А.

Фото предоставлено фестивалемXXVIII Международный театральный фестиваль “Балтийский дом” представил спектакли из Литвы, Эстонии, Нидерландов и России. В афише сошлись режиссерские имена Иво ван Хове, Эймунтаса Някрошюса, Оскараса Коршуноваса, Анатолия Праудина, Константина Богомолова, Марфы Горвиц, Андрея Прикотенко, Дамира Салимзянова, Юрия Смекалова. Одним из первых на огромной сцене театра “Балтийский дом” был сыгран “Цинк” по Светлане Алексиевич в постановке Эймунтаса Някрошюса, вильнюсская премьера прошлого сезона.

 

Спектакль Эймунтаса Някрошюса, выпущенный в Молодежном театре Литвы, куда режиссер вернулся спустя четверть века, назван “Цинк”, а в буклете фестиваля “Балтийский дом” в скобках указано еще и обозначение этого химического элемента в таблице Менделеева – (Zn). “Цинк” создан на основе книг Светланы Алексиевич “Цинковые мальчики” и “Чернобыльская молитва”, где цинк ассоциируется исключительно с грузом-200, а не с микроэлементом, играющим не последнюю роль в организме человека. Театр и режиссер настаивают: “Начало и конец уместились в короткой химической формуле – Zn”.

Две книги из художественно-документального цикла современной белорусской писательницы Светланы Алексиевич, недавнего лауреата Нобелевской премии по литературе, стали в спектакле Эймунтаса Някрошюса тем мрачным фоном, на котором разворачивается история их автора, в том числе судебный процесс 1993 года над ней. Тогда в народный суд Центрального района Минска поступило два исковых заявления. Бывший афганец, инвалид, утверждал, что Алексиевич написала об Афганской войне и лично о нем ложь, за клевету должна публично извиниться и расплатиться немалой суммой. Мать погибшего в Афганистане офицера радикально и трагически разошлась с автором книги “Цинковые мальчики” в оценке советского патриотизма. Тот суд не закончился ничем, истцы не явились на судебное разбирательство, но через полгода было подано два новых иска, и суд все же имел место. Фрагменты его стенограммы оказались кульминацией литовского спектакля.

Светлану Алексиевич играет Алдона Бендорюте, Маша из “Трех сестер” и Суламифь из “Песни песней” в постановках Някрошюса. В черном брючном костюме с бусами на груди и большой сумкой через плечо она с характерной пластикой, присущей лишь литовским актрисам, или, возможно, лишь актрисам Някрошюса, с упрямым усилием тянет за собой на веревке громоздкий бобинный магнитофон, пристроенный на перевернутой табуретке. Ее Светлана А. умеет слушать и по-детски реагировать междометиями, порой удивительно невпопад, но всякий раз очень естественно (правда, в субтитрах перевода все эти “ух”, “ой” и “брось” выглядят диковато). За ее спиной и перед ее взором, словно в детской игре, артисты или персонажи, не разберешь, гремят железом, развешивают географические карты, изображают лопасти вертолетов, извлекают из раскручивающихся на веревках палок шум мотора, рассказывают о Памире-Ташкенте-Кабуле и всепроникающем песке-песке-песке. Краснеет задник, мелькает перед глазами серое-черное-красное, серое-черное-красное, раз за разом оборачивающееся очередным трупом. Игрушечные слоники, подаренные на счастье маленькой Светлане (ее играет Ева Канюшайте, в голубом платье и белых колготках, со смешными хвостиками волос и тоже в бусиках – художник по костюмам Надежда Гультяева), разрастаются до размеров мирного афганского каравана, которому, как и всему здесь, суждено быть расстрелянным.

Светлана А. в самых невероятных и напряженных позах выслушивает одну надрывную историю за другой (их точно стоит читать не в рецензионном пересказе), они подаются в спектакле максимально сдержанно – охапка магнитофонной пленки растет. Поза говорит об интервьюере-писателе больше, чем ее гипотетические вопросы, здесь опущенные. Так, одну из матерей, обретшую после Афганистана вместо сына почти незнакомого человека, вскоре попавшего в тюрьму за убийство, – женщину, бессильно приникшую спиной к стене, Светлана А. слушает тоже стоя. Она наклонилась к ней под углом в 45 градусов, вытянулась в черную струну, изо всех сил длинной рукой прижимая чужое плечо к вертикальной плоскости, не давая рухнуть, отпуская лишь пошарить в заветном месте в поисках бутылки, чтобы снова вернуться к горечи воспоминаний.Фото предоставлено фестивалем

На суде неопрятная куча магнитофонной ленты окажется в очерченном круге, куда потом по очереди станут делать шаг истцы, чтобы выкрикнуть очередной обвинительный монолог (“По какому праву Алексиевич торгует нашими погибшими сыновьями?”, “Мы детей потеряли, а у нее слава”). В почти непрерывно звучащую музыку Альгирдаса Мартинайтиса периодически врывается звук беснующейся толпы, устроившейся поодаль на стульях, так что жрец правосудия, размахивающий двумя усмиряющими флажками, вынужденно превращается в судью на ринге. Сама же героиня расположилась сбоку – с неизменной тягой к документальности она записывает и фиксирует происходящее, иногда прямо на планшете сцены. Лишь однажды ей, как ошпаренной, придется запрыгнуть на свой магнитофон – в страхе, что ее физически растерзают (“сейчас заминируем рот, чтобы не говорил больше”).

На дальнем плане этого судилища видны столбы фонарей, напоминающие виселицу, вместо ламп у них – плотно свернутые пожарные шланги (из одного в какой-то момент сооружают петлю), и контур огромной звезды – сценография Марюса Някрошюса.

Пережив испытание судом, Светлана А. выставит на авансцену стул, накроет белой тканью и, аккомпанируя себе хлопками в ладоши – ритм вскоре становится изнурительным, – перейдет к попытке осознания другого чудовищного события, Чернобыля, готовая сохранять свидетельства, которые ни слушать, ни читать почти невозможно. Одна из самых невыносимых историй – четырнадцать дней умирания молодого пожарного, ликвидатора аварии, и борьбы за него 23-летней беременной жены (этот монолог и в “Чернобыльской молитве” дан первым) – в спектакле статична.

Он и она разыгрывают странную шахматную партию, вместо фигур на доске – одинаковые белые и черные конусы. В сущности, двигает фигуры, жмет на шахматные часы только он, она ведет с трудом дающийся рассказ, а где-то в глубине сцены, в темноте, то и дело вспыхивают и разбрасывают искры маленькие бенгальские огни. Когда все белые фигуры на доске оказываются впритык к черным, герой умирает. Светлане А. остается только молчать и в бессилии закусывать рукав пиджака.

Книги Светланы Алексиевич – мозаика журналистских интервью и публицистические раздумья над последствиями черных событий. Спектакль Эймунтаса Някрошюса получился в свою очередь театрально-публицистическим, но берет он все же эмоциональным воздействием.

Мария ХАЛИЗЕВА

Фото предоставлены фестивалем

«Экран и сцена»
№ 20 за 2018 год.