Алексей ВОТЯКОВ: «Когда режиссеру и сценографу легко договориться»

Главный художник Магнитогорской драмы Алексей Вотяков пришел в театр еще при Валерии Ахадове, сразу после окончания Художественно-графического отделения местного университета. Позже поехал учиться в аспирантуру постановочного факультета СПбГАТИ. За его плечами десятки спектаклей. Вотяков изум-ляет своей фантастической работоспособностью. Судите сами. Только в этом сезоне сценограф оформил спектакли: “Разговоры после прощания” Я.Реза в Театре на Малой Бронной, “Свои люди – сочтемся” А.Н.Островского в РАМТе, “Где зарыта собака” А.Слаповского в петербургском театре Комедии имени Н.П.Акимова, наконец, “Золушка” Е.Л.Шварца в Екатеринбургском ТЮЗе. И это неполный список. Алексей Вотяков предан своему театру, но его постоянно зовут в столицы и регионы. Он нужен режиссерам известным и начинающим. Вотяков – всегда соавтор, из породы сценографов с режиссерским мышлением. Придуманное им пространство будит фантазию постановщиков. “ЭС” беседует с Алексеем Вотяковым после окончания спектакля “Женитьба”, еще одной его премьеры нынешнего сезона, выпущенной Алексеем уже в качестве режиссера.

 

– Существует огромное количество версий этого шедевра. Когда вы брались за пьесу, вас это не смущало?

– Я очень люблю этот текст, чрезвычайно нежно отношусь к Николаю Васильевичу Гоголю. Каждое соприкосновение с его прозой или драматургией оказывалось для меня знаковым. Еще ребенком прочел “Вия”, “Страшную месть” и был ошарашен на всю дальнейшую жизнь. Так получилось, что я не раз оформлял гоголевские постановки: делал декорации и костюмы к спектаклю Виктора Крамера “Суперфлю” (копродукция питерского театра “Балтийский дом” и флорентийской группы “Метастазио”), участвовал в проекте “Гоголиада” Мариинского театра (Максим Кальсин ставил оперу “Коляс-ка”). В нашем театре была “Ночь перед Рождеством”, спектакль Сергея Пускепалиса шел очень долго, мне эта работа казалась удачной. Позже оформлял “Игроков” в Омской драме с Михаилом Окуневым в роли Ихарева – спектакль Юрия Муравицкого до сих пор в репертуаре.

Почему я остановился на “Женитьбе”? Во-первых, нужна была комедия. Во-вторых, мне показалось, что пьеса хорошо раскладывается в труппе. Главная победа в том, что удалось увлечь работой наших артистов и довести потихоньку дело до выпуска.

– В вашем спектакле много метафор, символов. К примеру, “памятник палеолита” – Венера виллендорфская.

– Меня интересуют архетипические вещи. В фильме “Молодой папа” тоже появляется эта Венера, к ней испытывает страсть кардинал. Это древний символ женственности, притягивающий и одновременно пугающий. Хотелось поиграть куклами. Сначала я задумал страшный финал, ведь Гоголь пугает и смешит одновременно. Потом отказался от пугающей концовки и решил сделать все легче, проще.

– Почему ваш Подколесин выпрыгивает из окна?

– Он не готов жениться, ему нравится оставаться женихом. Когда рядом появляется женщина, человек волей-неволей меняется. А Подколесин не хочет становиться другим, ему важно быть собой.

– Вы хотели бы в дальнейшем связать свой путь с режиссурой? Не смущает ли вас отсутствие режиссерской школы?

– Я не могу назвать себя полноценным режиссером. У меня большой постановочный, сценографический опыт, и, наверное, я могу выстроить и собрать спектакль. Меня как художника зовут придумывать пространство, которое кто-то будет обживать. Моя школа – это работа с самыми разными режиссерами, людьми, владеющими полярными технологиями, отношением к профессии, требованиями к зрелищу.

Скажем, Вячеслав Кокорин замечательно работает с актерами. Он величайший педагог, придумавший свою систему. Кокорин говорит, что это школа Михаила Чехова, но это и школа самого Кокорина с его тренингами, способами раскрытия актера.

Григорий Козлов работает совсем по-другому, но он тоже мастер. Его любовь, внимание способны раскрепостить исполнителя.

Главное в методе замечательного режиссера Камы Мироновича Гинкаса – разбор, его личное отношение к материалу (мне повезло: Гинкас пригласил меня оформлять его “Чайку” в Сеуле).

Очень интересно работает Лев Эренбург, обладающий способностью подключить актера к работе как равного, соавтора. Подготовка к спектаклю построена на этюдах. Столько этюдов, сколько делают его артисты, видимо, не бывает ни в одном театре. Но когда он ставил у нас “Грозу”, времени было не очень много, и он был вынужден отталкиваться от того, что сочинили сами исполнители.

В процессе работы важно запустить “шарик”, а он потом к тебе прикатится. Сочинение спектак-ля – всегда акт сотворчества. Такой принцип работы исключает вопросы: “что я здесь делаю?”, “что я здесь говорю?”. Все понимают направление, в котором мы движемся.

– Как получилось, что вы начали ставить спектакли?

– Случайно. Я делал с Егором Перегудовым “Скупого” в РАМТе. Моя приятельница дала мне почитать в самолете “Время женщин” Елены Чижовой. Я попросил Максима Кальсина (главный режиссер Магнитогорского театра имени А.С.Пушкина. – ред.) прочесть роман, но он его не вдохновил. Тогда я предложил: “Давай я сам сделаю”, и он легко согласился. Материал всем артистам понравился. Спасибо Льву Эренбургу – за время постановки “Грозы” он сумел объединить коллектив в “банду” в самом хорошем смысле. В спектакле “Время женщин” участвовали почти все те, кто играл в “Грозе”, включая актеров, которых можно назвать локомотивами, как, например, Надежда Лаврова, умеющая фантастически придумывать, сочинять на площадке.

– …в вашем спектакле потрясающее трио трех старух (хотя актрисы много моложе своих бабушек-героинь) – Надежда Лаврова, Елена Соловьева и Марина Крюкова.

– Мне кажется, многие художники могли бы заняться режиссурой. Вопрос: зачем им это? По затратам, по энергетике – режиссура гораздо более нервная, тяжелая, неблагодарная работа. Привлекает она, конечно, свободой, художник зачастую ее лишен. Ты придумываешь одно, а режиссер – другое, и не всегда возможно эти два взгляда объединить. Художник сочиняет пространство спектакля, у него в макете актеры уже играют вовсю. Когда ты сам ставишь, режиссеру легко договариваться с художником.

Другое дело, что очень трудно писать инсценировку. Я явно затянул первый акт. В прозе много подробностей, “завиточков”.

– Если их убрать, уходит дыхание времени – лучшее в романе. Мне показалось, что Егор Перегудов в своем спектакле в “Современнике” от многого отказался, и получился крен в сторону мелодрамы.

– Мне понравился его спектакль, но не все концы с концами связались.

– Какие из недавних работ вам особенно дороги? В вашей последней работе в РАМТе, “Свои люди – сочтемся” в постановке Егора Равинского – простая, вроде незаметная на первый взгляд, сценография. Шкаф во всю ширину сцены, в котором внезапно открываются окна и окошечки, где можно что-то спрятать, или спрятаться, что очень важно в этом холодном доме.

– Да, я получил удовольствие от спектакля, потому что очень люблю и уважаю этот театр, ценю и люблю многих актеров. С Михаилом Шкловским я сделал три работы и всегда рад с ним сотрудничать. Мне очень дорог “Тупейный художник” (режиссера Михаила Станкевича) в “Табакерке”, его Олег Павлович уже снял с репертуара, но для меня как для художника это очень важный спектакль. Там композитором был Александр Маноцков, он стилизовал барочную оперу “Китайская огородница”. Это была очень интересная работа. Я делал театр в театре, причем этот “крепостной” театр строился на старинных приспособлениях, коловоротах. Ну, и помимо всего, счастье создавать спектакль по Лескову, одному из самых любимых моих писателей. Спектакль пришел посмотреть Алексей Владимирович Бородин, и это, вероятно, сыграло свою роль в приглашении меня на “Своих людей” Островского.

– Где работается легче, в Москве или в провинции?

– Это зависит от театра. Есть театры, где актеры много заняты в сериалах, и собрать их вместе нелегко. Но, скажем, в РАМТе хоть и играют артисты востребованные, но для них театр важнее, чем работа на стороне.

– В РАМТе художественный руководитель Алексей Владимирович Бородин создал атмосферу творчества. Вы как художник знаете, какую большую роль в коллективе играет Станислав Бенедиктович Бенедиктов.

– Согласен полностью. Вдвоем Бородин и Бенедиктов – это сила.

– Вы работаете, как на перекладных. Выпускаете пять, шесть, семь премьер в год. Не многовато ли?

– Я стараюсь, чтобы не было проходных работ, пытаюсь в каждый спектакль вкладываться по максимуму.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»

№ 6 за 2017 год.