Если долго (м)учиться

Петр Скворцов в фильме “(М)ученик”“(М)ученик”. Режиссер Кирилл Серебренников

Начать думать про своего героя, так и этак его поворачивая, Кирилл Серебренников предлагает еще до первых кадров – с названия. “(М)ученик” – так все-таки мученик или ученик? И если ученик, то чей?

Неприятный подросток Вениамин (Петр Скворцов) в первых кадрах ведет себя, как многие неприятные подростки: не смывает за собой в туалете, редко посещает душ, не интересуется, откуда берутся деньги, и упорно молчит в ответ на все материнские попытки до него достучаться.

Мать, превосходно сыгранная Юлией Ауг, – тоже из числа миллионов заполошных матерей-одиночек, работает на трех работах, не особенно умна, доверчива, сына любит, но очень раздражается от того, что не может его понять. При этом смотрела пару передач о подростковой психологии и в беседах с Вениамином говорит про возможную неконтролируемую эрекцию и предлагает рассказывать ей обо всем. Но когда Веня пробует объяснить, что плавать в школьном бассейне ему мешает не эрекция, а религиозные убеждения, отмахивается: “Да какие у тебя религиозные убеждения!”.

Идея фильма Серебренникова пряма и проста: фанатизм нехорош, он приводит к смерти. Любой фанатик – и тот, кто ведет за собой толпу, и тот, кто становится частью толпы, – похож на подростка: черно-белым мышлением, страстью к своему выбору, ненавистью или презрением к тем, кто этого выбора не сделал, отсутствием страха смерти и прочими беспокойными состояниями, характерными для 13-15 лет. Взрослые тут те, кто управляет ведущими и ведомыми, оставаясь в стороне и хорошо понимая, на какие кнопки нажать, чтобы те послушно двинулись в нужную сторону.

В “(М)ученике” таких взрослых нет. Там с ними вообще проблема – поэтому безумный фанатический цветок расцветает в душе Вениамина все ярче. Он носит с собой Библию, цитируя ее по каждому поводу (режиссер заботливо указывает, откуда именно взяты цитаты). Он требует запрета открытых купальников – оттого и отказывался ходить в бассейн. Он вступает в жесткий конфликт с учительницей биологии (Виктория Исакова), приходя на урок об эволюции в костюме обезьяны, а на занятии, где планируется тренировка по надеванию презервативов на морковку, вообще раздевается догола, протестуя против контрацепции, ибо сказано: “Плодитесь и размножайтесь”!

Учительница биологии Елена Львовна – так называемая “прогрессивная”. По диплому она не просто педагог, а педагог-психолог, ходит в джинсах, ездит на мопеде, носит на лице ухмылочку, выражающую ее отношение к косным коллегам. Коллеги и правда застыли в советском времени, как в янтаре: пока не увидишь на кофточке исторички георгиевскую ленту, не поймешь, в каком году дело происходит. Тем более что и школа провинциальная, приморский городок.

Если бы снять оранжево-полосатую ленту, вернуться в прежние времена, о которых так тоскует историчка, то школьный фильм мог бы выглядеть так: прогрессивная Елена Львовна борется со школьной администрацией, с директором (Светлана Брагарник), которая призывает ее одеваться скромнее и не говорить на уроках о любви, а старшеклассники Елену Львовну любят и поддерживают.

Но сюжет фильма не двумерный. И хотя борьба учительницы с администрацией наличествует, старшеклассникам на это, по большому счету, наплевать, они в борьбу не включены, у них какие-то свои, неинтересные режиссеру, занятия. И это подчеркнуто одеждой: все приходят на уроки в светлых рубашках, хотя формы в школе нет, один Вениамин – в черной майке. Он – тень, он – дьявол, а они – барашки.

А еще в одной точке сходятся четыре времени. Учителя и директор остались в СССР, Елена Львовна осталась в девяностых, одноклассники Вениамина остались в нулевых, а сам Вениамин, судя по всему – предвестник не самого приятного будущего. Застой и нулевые – времена не энергичные, поэтому директор и одноклассники ничего особенно не делают. Елена же и Вениамин вступают в битву, причем учительница недолго пытается быть взрослой, да у нее и не получится, поскольку в образ подростка-бунтаря ее постоянно загоняет администрация. Этот образ даст возможность насладиться пощечиной, которую Елена залепит Вениамину в финале: “А теперь подставь другую щеку, я и по ней ударю!”.

Дать неприятному Вене по морде очень хочется. Но у него целых две защиты. Первая – привычная и понятная: переходный возраст, детей надо понимать, он сам не ведает, что творит. Именно таких убеждений, кстати, придерживается поначалу Елена Львовна, пока Вениамин не выводит ее из себя.

А вторая – Библия: никто в школе не решается с ней спорить. Учителя и охранники привычно крестятся, когда батюшка, ведущий уроки Закона Божьего, освящает спортивный зал, макая кропило в пластмассовое ведро. Для них вера – что-то вроде новой парторганизации; велят – значит, будем делать. Поэтому им проще принять фанатичного Вениамина, чем атеистку Елену Львовну.

Вениамин меж тем набирает обороты – находит себе среди барашков агнца-хромоножку Гришу, называет его своим учеником. Меняется его речь – все чаще он говорит о себе не как об ученике или слуге господнем, а как о боге, имеющем право повелевать и карать. Например, все ту же Елену Львовну – надо же ей заткнуть рот, поэтому было бы неплохо, чтобы произошел “богоугодный несчастный случай”. Или того же Гришу, который не готов убивать и решается противоречить своему кумиру.

“(М)ученик”, появившийся из одноименного спектакля, поставленного Кириллом Серебренниковым по пьесе немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга, сделан прямолинейно, зато бьет по большинству болевых точек и бьет достаточно сильно. После таких ударов сложно удерживать в голове и черное, и белое одновременно: думать, например, о том, был ли у Вениамина шанс не стать радикалом-одиночкой – рвался умереть за свою веру, но в результате за веру убил.

Обезумевший старшеклассник – не более чем функция, и перед ней оказываются беспомощными все. Мама, чей инстинкт велит защищать сына и оправдывать все, что он делает, а значит, не понимать. Учителя, которые обладают какими-никакими знаниями о том, как устроены подростки, но теряются перед особым случаем – а значит, тоже не понимают. Батюшка, который пытается привлечь Вениамина в лоно церкви, но тот туда не идет, поскольку не хочет смиренно жить ради веры, но хочет немедля ради нее умереть; и батюшка понимает, что мало что может сделать, и самоустраняется. И те, кто смотрит фильм, поочередно ставя себя на место тех, кто общается с Вениамином, и абсолютно не понимая, как бы они поступили.

Тем более что болевых точек немало. Это не только радикальная религиозность, которая заставляет думать и о жестком церковном нашествии на нашу нынешнюю страну, где не получается мирно святить куличи на Пасху и обращаться к Богородице в трудную минуту; встает вопрос то об отмене бэби-боксов, то о запрете абортов, то о “двушечке” для Пусси Райот. Это и гомофобия. И антисемитизм. И война против не своих, которую Вениамин отчаянно разжигает, на все находя свою цитату в безотказной Библии. Но когда въедливая Елена Львовна находит альтернативную цитату, подросток не спорит с ней, потому что не умеет, и начинает визжать, истерить и придумывать иные способы защиты: “Она меня трогала, и несколько раз – там”.

Подростки бесконечно сложные существа. Но для того, чтобы их понять и одновременно им не поддаться, надо быть взрослым. И для того, чтобы самим не превратиться в фанатичных, злых, легко управляемых подростков, тоже надо оставаться взрослым. Знать свои ценности. Не быть жестоким. Помнить о том, что у всего есть не только две грани. Держать в голове все возможные варианты развития ситуации. Например, видеть, во что за каких-то тридцать лет превратилась – и наше кино это жестко демонстрирует – дорога, ведущая к храму. Но суть ее не поменялась, хотя замечать это становится все труднее.

Жанна СЕРГЕЕВА

Петр Скворцов в фильме “(М)ученик”

«Экран и сцена»
№ 20 за 2016 год.