Осенью 1920 года Александра Экстер приезжает в Москву. Там ее давно ждали. Объявленную сразу после «Саломеи» премьеру «Ромео и Джульетты» все время откладывали. Состоялась она, в конце концов, только 17 мая 1921 года. К этому дню вышла и книга А.Я.Таирова «Записки режиссера» – ее продавали в театре.

На тыльной стороне обложки сообщалось: «Буквы, рисунки и обложка работы А.Экстер». Совершенно понятно: решение книги искалось во время репетиций «Ромео и Джульетты», что, разумеется, не могло не сказаться на ее дизайне, на ее образном строе. Так и произошло, книга оказалась удивительно связанной со спектаклем, стала его пластическим продолжением, в чем-то даже его комментарием.

Таировский текст Экстер разыгрывает как спектакль. Как спектакль, идущий в одной декорации. Только каждая картина – каждая глава – играется в разных проявлениях и трансформациях этой единой среды.

В «Ромео и Джульетте» пространство чрезвычайно насыщено, предельно напряжено. Всюду – непрекращающаяся игра форм, линий теней и света. Пространство непредсказуемо в своих проявлениях, в соприкосновениях и контрастах выражений, взаимодействиях масс, схождениях и расхождениях линий. Оно затвердевает и становится непод-вижным, но рядом – разрыв, формы искривляются, уходят в зияющие воронки пустоты.

Отсутствует единый источник света, одни формы как бы светятся изнутри. Другие освещены так, что трудно понять, завершенные это формы или нет, они точно выплывают из темноты, вырываются из бесформенности.

Пространство играло, лицедействовало, то и дело меняло свои маски. И потому казалось бесконечным, стремительно мчащимся куда-то сквозь сцену. Создавалось впечатление, что в каждом эпизоде оно – другое, совсем не похожее на то, каким было минуту назад.

В книгу Таирова Экстер приводит пространство, как будто только что покинувшее подмостки. В нем еще не угасли вихри, только что царившие на сцене, не утихли властвовавшие там ритмы. В чем-то всему этому стало даже свободнее и проще, конкретный сюжет и стремительность театрального действия уже не отвлекали от возможности ощутить жизнь собственно пространства. Понять его природу, стихию.

Экстер так и строит свое решение: десять шмуцтитулов (они предваряют разделы книги: «PRO DOMO SUA», «Дилетантизм и мастерство», «Внутренняя техника актера», «Внешняя техника актера», «Режиссер», «Роль литературы в театре», «Музыка в театре», «Сценическая атмосфера», «Костюм», «Зритель») фиксируют принципиальные состояния непрерывно меняющейся среды. В отличие от спектакля здесь нет никаких проявлений узнаваемой реальности. Здесь то, чего и Таиров, и Экстер в принципе, и добивались в «Ромео и Джульетте». Там единая установка сопрягалась с системой занавесов, раздвигавшихся по диагонали и параллельно рампе, падавших сверху. Они рождали необыкновенно важный эффект: пространство рассекалось, членилось, сжималось и расширялось. Занавесы вносили в среду доминирующий цвет – лимонный, фиолетовый, оранжевый, малиновый, и он активно сдвигал всю колористическую гамму, подчинял себе, преображал.

Таиров хотел в спектакле очищенности, абстрагированности эмоций, особенно в кульминационных моментах.

Очищенность, абстрагированность от конкретности – в этом принцип шмуцтитулов Экстер. Даже в тех случаях, когда главы названы предельно определенно – «Музыка в театре», «Литература в театре» и т.п. – в них никакой определенности нет. Только стремительно вонзающиеся друг в друга массивы линий, только едва намеченные низвергающиеся плоскости. Ни одной форме не дано стать завершенной, обрести узнаваемые абрисы.

Еще одно очень важное – и очень театральное, кстати! – ощущение. Ощущение мощной световой стихии. Не приходится сомневаться: источников света здесь множество, самых разных и в разных местах. Более того, совершенно очевидно: источники эти не закреплены жестко, они подвижны и разной силы.

Эффект, действительно, самый что ни на есть театральный. Такое часто бывает на сцене. Светом могут разрушаться, стираться даже конкретные формы, свет может преображать их до неузнаваемости, вовлекать их в бесконечный круговорот, играть с ними, как угодно. Свет способен обнаруживать признаки форм там, где их существование вовсе и не предполагалось.

Только в три из десяти шмуцтитулов Экстер вводит изображение человеческой фигуры. Причем, герой нигде не «входит» в среду, тем более, никак не противопоставлен пространству. Наоборот, вполне понятно, что он этим пространством создан, рожден.

Возникает впечатление, что, к примеру, в шмуцтитуле «Костюм» так пересеклись потоки света, так наложились друг на друга контуры плоскостей, что возник силуэт героя. Именно – силуэт: никаких индивидуальных черт, никакой человеческой определенности. И не вызывает сомнения, что перед нами – лишь один момент жизни пространства. В следующий – изменятся потоки лучей, исчезнет силуэт героя. И кто знает, когда вновь пересекутся лучи, когда вновь выплывут из темноты контуры плоскостей и когда снова возникнет узнаваемый силуэт.

Возвращаясь к «Ромео и Джульетте», вспомним: там все было точно так. Там воплотилась мечта Экстер о костюме, который был бы плотью от плоти декорации, жил с нею по одним и тем же законам. Только там могли обитать герои в таких одеждах. Они рождены были этим миром и отмечены его печатью.

Кажется, появлялись они и исчезали не потому, что так требовал сюжет, а оттого, что их выносило, выбрасывало своими вихрями пространство. Подобно брызгам они взлетали, загадочно вспыхивали и уходили в глубину бурлящей материи.

Но в сверкании их можно было ясно рассмотреть: они – не что иное, как осколки, частицы всего, что вокруг. И оттуда, из декораций, в них перешли завитки и изгибы, ровные плоскости и сегменты, длинные штрихи и зигзагообразные полосы…

Еще один момент в решении Экстер таировских «Записок режиссера» заставляет вспомнить «Ромео и Джульетту». Это – инициалы.

Используя достаточно давний и испытанный ход превращения человеческих фигур в буквы, Экстер совершенно не намерена была забывать о спектакле, готовившемся в это время в Камерном театре. И пластическое решение инициалов рождено не столько разными традициями, сколько идеями Таирова касательно сценического существования шекспировских героев. Идеями «театральных препятствий», «театральных шлагбаумов», расставленных «по пути любовного стремления Ромео и Джульетты друг к другу».

В «Ромео и Джульетте» «театром была ритмически разработана и вся его [спектакля. – Г.К.] структура, в том числе и сцена, состоящая из семи разновысотных площадок, на которых могло стремительно развиваться все наполненное бесчисленными препятствиями действие» (А.Я.Таиров. «Записки режиссера»).

В инициалах Экстер спектакль Камерного театра продолжает длиться. Если мысленно выстроить в один ряд все инициалы, то возникает зрелище не менее эмоциональное, не менее драматичное. И можно будет, на самом деле, увидеть, как буквально на каждом шагу шекспировских персонажей, действительно, поджидают преграды, препятствия, «шлагбаумы».

Никому из героев не удается преодолеть их легко и просто. От инициала к инициалу видно, чего это стоит, каких усилий требует, какой борьбы. В каждом инициале – предельное напряжение всех человеческих сил. Порой человеческому существу приходится «входить» в букву, раздвигать ее, разламывать, нести на себе. Или – слиться с ней, стать ее частью.

Экстер в данном случае поступает, как режиссер, ставящий каждый раз небольшую сценку или этюд. Конечно же, ей прежде всего важен исполнитель, актер, его пластика, его физические действия, работа с предметами, с реквизитом.

Что касается костюмов персонажей-инициалов, то, во-первых, они вовсе не намерены скрывать своего происхождения из «Ромео и Джульетты», а во-вторых, – и так всегда было с театральными костюмами Экстер – они играют, лицедействуют наравне и вместе с актером. И здесь фантазия Экстер безгранична, ничем не сдерживаема. Здесь разыгрывается целый спектакль тканей, если так можно сказать, спектакль самозабвенный и страстный. Длинные шарфы охватывают остовы букв, в пространство букв врываются летящие плащи, складки одежд рифмуются с геометрией конструкций букв…

Есть смысл вспомнить Абрама Эфроса, восторженно писавшего о «Ромео и Джульетте» в Камерном театре, поскольку все, сказанное им о спектакле, в равной степени относится и к пластике книги Таирова, созданной Экстер: «Она [Экстер. – Г.К.] хотела, чтоб это был кубистичнейший кубизм в барочнейшем барокко. Цветные массы материалов, блеск их поверхностей и фактур, то гладких, то шершавых, то прозрачных, то светоотражающих, игра объемов, стекающих каскадами ступенек или распускающимися складками, как створки веера, изломы мостов, друг над другом, в центре сцены, повторенными изломами балконов и площадок, умножались, удесятерялись движениями фигур в таких же сложно-фактурных, многоскладчатых костюмах, взвихренных и поднимавших на каркасах в воздух свои округлости, языки и спирали».

На обложке книги А.Я.Таирова указано: «Издание Камерного театра». Не будет преувеличением сказать: книга эта в определенном смысле стала частью репертуара театра, вошла в него наравне со спектаклями.