Режиссер и драматург проекта Андрей Стадников сотрудничает со студентами Мастерской Брусникина с самого начала их обучения в Школе-студии МХАТ. Студенты Мастерской оказались в сфере внимания театральной общественности уже со второго курса: начали показывать полноценные спектак-ли, и в скором времени вербатим “Это тоже я” в театре “Практика” или “Конармия” по Бабелю в Центре имени Вс.Мейерхольда стали пользоваться не меньшей популярностью, чем другие репертуарные постановки, в которых заняты профессиональные актеры. Студенты собирают аншлаги и на своих музыкальных вечерах: на театральных площадках Москвы с 2013 года показывают спектакль “Врубаем Высоцкого”, а в пространстве Студии “Воздух” проходят песенные вечера брусникинцев. Дмитрий Брусникин стремится развивать в каждом студенте личность, не заглушая ее проявления актерской техникой и профессиональными навыками. Совсем недавно, после получения дипломов, курс целиком был принят в труппу московского театра “Человек”, а Дмитрий Брусникин был назначен заместителем художественного руководителя театра.

Но вернемся к спектаклю “СЛОН”. Действие последовательно сменяет три пространства, и сам спектакль состоит из трех частей: первая происходит в небольшом зале – театр заключенных в Соловецком лагере особого назначения (отсюда и название-аббревиатура – “С.Л.О.Н.”). Здесь у каждого из юных героев, которых с азартом и необыкновенной энергией воплощают на сцене недавние студенты Школы-студии, есть своя история – жизни, любви, встреч, расставаний.

Вторая часть – промежуточная; интермедия. Зрители переходят в другое помещение, несколько больше первого, также освещенного лишь дневным светом. Зал полнится обрывками фраз, голосами, мерным звоном колокола. В центре комнаты распутывают соединенные в гирлянду металлические детали, похожие на большие скрепки. Актер в этом перформансе со звоном вынимает одну “скрепку” из конструкции, и по кафельному полу толкает в сторону другого. Атмосфера набухает металлическим эхом беспокойства.

В третьей части “СЛОНа” зрители перемещаются в самый просторный зал, смотрящий большими окнами на две стороны мира. Первые две части – “дневные”: в окнах светлое небо. На улице постепенно темнеет, и совсем скоро искусственный свет полностью заменит собой дневной. Финальная часть посвящена исследованию посттравматического синдрома войны, ее влияния на общество в целом и на конкретных людей в частности. Воздействие войны изучают через европейские фильмы, созданные в период c 70-х годов XX столетия и до наших дней. В спектакле цитируются сцены из шедевров европейского кинематографа: “Конформиста” Бернардо Бертолуччи, “Горькой луны” Романа Полански, сравнительно нового фильма “Мастер” Томаса Андерсона; лишь два из всех – “Бронсон” (режиссер Николас Виндинг Рефн) и “Голод” (режиссер Стив МакКуин) описывают жизнь заключенных. Все фильмы объединены не только темой войны, существует более глобальная общность – тема внутренней несвободы человека. Несвободы в обстоятельствах жизни, несвободы в отношениях.

Сцены отделяются одна от другой буквальной переменой угла наблюдения: актеры, как Хароны-перевозчики, передвигают в темноте платформы со зрительскими стульями. Публика оказывается спиной или лицом к действию, в центре зала или на линии периметра, бесконечно меняя точки обзора.

Вне пространства спектакля начинается гроза. Уютно загораются окна многоэтажек. По крыше барабанит дождь. Полумрак, тихие диалоги и статика сцен располагают к погружению в себя, к рефлексии. Не каждый к этому готов, зрители пытаются отвлечься: кто-то начинает перечитывать программку, кто-то достает смартфон. Сценки из незнакомых фильмов следуют одна за другой. В числе сюжетных линий есть и сквозная: встреча-любовь-расставание-встреча. Отношения двух героев развиваются в обратной перспективе, начинаются после разрыва. Зрители не увидят эту пару на сцене: все их разговоры – телефонные, они звучат из динамиков в перерывах между эпизодами из фильмов.

Герои – совершенно разные, но история к финалу получается единая, состоящая из бесконечной череды встреч и расставаний. В финале, после всех ссор, воспоминаний, бесконечных разговоров, разбросанные по залу зрители остаются в полной темноте. Кафе. Медленная музыка. Та самая пара встречается спустя многие годы разлуки; они тихо говорят о минувшей жизни, о том, что происходило с ними, кого они встречали и кого любили. Звучит мелодия Франка Синатры “Everybody loves somebody sometime” – каждый, непременно, кого-то любит. Фрагмент разговора повторяется раз за разом, и только через некоторое время понимаешь, что спектакль закончился. Зрители меланхолично и задумчиво расходятся в полумраке.

Первые две части “СЛОНа” все-таки можно счесть близкими к традиционному пониманию театрального спектакля: имеются сцена, действие, музыка, много света. Но третья часть – это перформанс, в котором нельзя проследить четкую сюжетную линию, он часто оставляет зрителя без звуков и высвеченных лучами софитов актеров. Зритель должен быть готов к созерцанию, но не красочного действия на подмостках, а того, какие эмоции вызывают в нем те или иные эпизоды и образы, – к самосозерцанию. Если удается, погружаешься в “пространство сновидения” и наблюдаешь, как и сам становишься частью этого пространства.