Алексей Бартошевич: «Шекспира ставили и будут ставить»

Сцена из спектакля “Ричард II”. Фото предоставлено театром “Тень”Наш первый разговор о Шекспировском юбилейном годе с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем начался весной. Осенью мы беседовали об английских впечатлениях: лондонских и стратфордских спектаклях. Сегодня подводим итоги 2014-го – Года Шекспира.

– Еще до календарного юбилея вы тревожились о том, как бы торжества не стали формальными и не нанесли урон классику. Волновались, чтобы зритель не пресытился Шекспиром и театр, чего доброго, не захотел бы взять тайм-аут и отдохнуть, наконец, от приевшегося за год юбиляра. Тревоги оказались напрасными.

– Шекспировский год прошел совсем недурно, а временами – очень интересно. Особенно первая его половина. Стоит вспомнить о шекспировских фестивалях. Не только в Москве и Петербурге, но и во Владимире, Ярославле и во многих городах нашей страны. Проще всего отнести этот ажиотаж к нашему пристрастию к “датским” мероприятиям, всякого рода юбилеям – старой советской традиции. Но в этой традиции нет ничего дурного: Шекспир дает вполне приличный повод попраздновать и порадоваться. Если говорить о спектаклях, результаты можно часто назвать весьма скромными, неровными в качественном отношении. В количественном же отношении – разного рода акций в честь Шекспира оказалось неимоверно много. Среди них чисто филологические собрания в университетах, в ИМЛИ. Конференции, собиравшие аст-рономическое число докладчиков. У нас в Институте искусствознания состоялась огромная конференция, организованная шекспировской комиссией Академии Наук (которую я имею честь возглавлять) и Московским Гуманитарным университетом. Приехали ученые со всей России и из-за границы, из бывших республик. Мы проводили ее в разных помещениях института, иначе бы не справились со всеми докладами. Как обычно, особенно интересным стало собрание переводчиков. Вы не можете себе представить, какие острые дискуссии, какие драмы развертываются, когда переводчики начинают спорить о том, как перевести 13-ю строку 151-го сонета! Это серьезные профессиональные разговоры, а не обычная пустая болтовня. Я ужасно люблю присутствовать на обсуждениях, когда переводчики оценивают работы друг друга. Тем более что в последнее время, да и в предыдущие годы, напор, количество новых переводов Шекспира и радует, и озадачивает. Я уж не говорю о многочисленных переводах “Гамлета”, их с каждым годом все больше.

– Никто не может запретить переводить “Гамлета”, однако, не сомневаюсь, что стОящих, наверное, наберется немного.

– Вы правы. 99 процентов мути (часто не очень здоровой), но есть и замечательные опыты.

– Назовите, пожалуйста, конкретное имя.

– Первое имя, которое приходит в голову – Григорий Кружков. Он прекрасно перевел “Короля Лира” и “Бурю”. Знаю, что театры заинтересовались его работами, в частности, “Королем Лиром”. Это важно. Кружков один из лучших переводчиков не только Шекспира, а вообще английской поэзии.

– Я бы вспомнила целый ряд выставок в Петербургском театральном музее, в ГЦТМ имени А.А.Бахрушина. В Санкт-Петербурге на вернисаж пришли актеры-исполнители шекспировских ролей. Например, Татьяна Тарасова – незабываемая Джульетта из очень значимого спектакля режиссера Евгения Шифферса (к великому сожалению, судьба этих “Ромео и Джульетты” оказалась очень короткой).

– В Бахрушинском музее в этом году, помимо прекрасной выставки фотографий английских шекспировских спектаклей из лондонского музея Виктории и Альберта, устроили фестиваль “Только Шекспир”. Организовал его актер Театра на Таганке Эрвин Гааз. Там были лекции, доклады, дискуссии. И спектакли. Профессиональные, полупрофессиональные, вовсе самодеятельные. Но довольно интересные. Сам Эрвин Гааз устроил любопытный вечер, где показал моноспектакль по “Венецианскому купцу”. Эта пьеса, в которой очень нуждается русский театр.

– Насколько я помню, шекспировская конференция входила в программу “Балтийского дома”.

– Сам фестиваль назывался “Шекспировские страсти”, и как часть программы в него вошли две конференции. Одна проходила в Доме Актера, другая, театроведческая, была устроена в Театральной Академии. На первую конференцию организаторы мудро позвали преимущественно режиссеров. И тех, кто ставил Шекспира, и тех, кто не ставил (например, Андрея Могучего). Я получил большое удовольствие почти от всех выступлений. Я вообще люблю, когда режиссеры рассказывают о тех спектаклях, которые они ставили, ставят или будут ставить. Хотя рассказы не всегда впрямую соотносятся с теми результатами, к которым они приходят, и не всегда похожи на то, что выходит из-под их режиссерских “перьев”. Это особый жанр. Не забыть монологов Анатолия Васильевича Эфроса. Когда он говорил о “Ромео и Джульетте”, это было захватывающе, но при этом редко похоже на то, как выглядел его спектакль, поставленный позднее.

– Я тоже помню, как Эфрос мог часами со сцены рассказывать о своих замыслах. Его выступления были сродни его спектаклям и вызывали восхищение.

– Когда-то в ГИТИСе на режиссерском факультете я вел семинар, и режиссеры-первокурсники и те, кто постарше, должны были приходить и рассказывать мне свои концепции, свои интерпретации шекспировских пьес. Как правило, это оказывалась полная чушь или детский лепет, но иногда бывало чрезвычайно интересно.Сцена из спектакля “Макбет”. Фото В.ЛУПОВСКОГО

– Давайте перейдем от теории к практике. Какие спектакли “Балтийского дома” показались вам наиболее значимыми?

– Самым интересным и самым спорным, безусловно, стал “Макбет” Люка Персеваля. У меня к этому спектаклю совсем иное отношение, чем у большой части публики и многих моих коллег. Спектакль вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, как шекспировед я должен бы задать вопрос: где же здесь шекспировский характер, где здесь трагедия властолюбия? Где здесь шекспировский Раскольников, которому в голову взбредает такая предницшеанская или доницшеанская идея, что, раз Бога нет, то все дозволено и что он – не тварь дрожащая и право имеет? И так далее. Здесь Макбет Леонида Алимова не отвечает ни одному требованию, которое мы привыкли предъявлять к образам шекспировских трагедий. Макбет в спектакле Персеваля – толстый, неуклюжий, нелепый, пьющий. Он живет не в шекспировской Шотландии, а на нашей собственной, родной почве. У него совсем нет силы воли, чтобы осуществить то, что он собирается сделать – вернее то, что велит ему сделать жена. Никого он убивать не может, но, главное, и не хочет. Корона ему не слишком нужна. Никакого честолюбия в нем нет и в помине. Напротив, он упорно ищет повод, чтобы не принимать решений, не действовать: а вдруг как-нибудь само собой рассосется. Этот человек мало чем похож на ренессансного ubermensch-а. Скорее он напоминает сегодняшнего человека вообще, российского человека в особенности.

– Я слышала, что питерский “Макбет” – не первое обращение режиссера к этой пьесе.

– Мне довелось видеть гамбургский вариант “Макбета” Люка Персеваля. Он – совсем другой. В Питере режиссер вовсе не копировал свой немецкий спектакль. Там был сильный, циничный Макбет, с нескрываемыми политическими амбициями. В “Балтийском доме” ничего этого нет, есть Макбет – симпатичная тряпка, совершенно расплывающаяся на глазах. Возможно, от алкоголя, а возможно, потому, что Макбет пребывает в полубреду и все время хочет охладиться с помощью ведра с водой, куда он то и дело опускает голову, надеясь избавиться от похмельного синдрома. Единственное средство, которое может его пробудить – секс. Только он может заставить Макбета проснуться и совершить убийство. Супруга пользуется этим средством, не скажу с охотой, но с несомненным усердием и ловкостью. На какое-то время он просыпается, начинает действовать, а потом снова погружается в дрему, полумистическое абсурдистское пространство, откуда возникают обнаженные ведьмы…

Спектакль начинается с большой паузы, в ней движутся персонажи и, дойдя до какой-то черты, растворяются в воздухе.

Пробегают и исчезают дети в коронах…

– Мальчики в коронах – в спектакле это не только убитые принцы, но и неродившийся потомок Банко. “Знаком расплаты” назвала эту метафору Александра Тучинская, писавшая о спектакле в “ЭС” № 12 за 2014 год. Этого “Макбета” трудно принять, он требует напряжения.

Мы с вами говорили о проблемах перевода Шекспира. Для Персеваля перевод очень важен. Когда-то для его “Отелло” переписывали текст, современные драматурги и критики находили сходство трагедии с новыми пьесами. “Макбет” переведен Томасом Брашем, и в его переводе слышны отголоски абсурдистской драмы. Недаром же Персеваль включает в монолог Леди Макбет фрагмент из Беккета.

– На вопрос: “Шекспировский ли это “Макбет”?” – ответ может быть такой: а много ли шекспировских героев вы видите вокруг? Конечно, Персевалю можно адресовать много укоров. Но я решительно не понимаю этого коллективного пожимания плечами по поводу спектакля “Балтдома”. Не только потому, что в чисто театральном отношении он замечателен, но и по грустно-современному его смыслу.

– “Макбета” Люка Персеваля все время противопоставляют спектаклю Эймунтаса Някрошюса. Хотя бить одно произведение другим мне кажется странным. Когда мы с вами обсуждали “Макбета” Някрошюса, вы говорили о пустых небесах, на которых, кроме железа и камней, ничего и нет. “Miserere” кажется криком отчаяния. Если сравнивать два этих “Макбета”, персевалевский спектакль мне кажется еще более трагичным, страшным, безнадежным. Ведь все герои ужасны. Кто может вызвать жалость? Банко? Дункан?

– Все друг друга стоят. Там нет ни людей, ни Бога. “Макбет” – очень сильная режиссерская работа. Спектакль Персеваля много говорит о том, чем и как мы живем.

– У вас наверняка есть любимый “Макбет”?

– Я очень люблю “Макбета” Тревора Нанна с Йеном Маккелленом и Джуди Денч. Это один из самых замечательных шекспировских спектаклей, которые я видел. Пожалуй, назову еще финского “Макбета” Камы Гинкаса.

– Может быть, стоит поговорить о комедиях Шекспира.

– Безусловно. Почему-то принято считать, что эти комедии ставить легко: повесил фонарик и гуляй, как душе угодно. А при случае сошлись на Бахтина с карнавальной культурой. Я могу представить себе режиссера, посвятившего свою жизнь идее фикс – поставить “Гамлета” или “Макбета” и движущегося к этой цели всю жизнь (как это было у Мейерхольда, положим, который так Гамлета и не поставил). Но я решительно не могу представить себе режиссера, который смыслом своей жизни сделал бы постановку “Укрощения строптивой”. Не верю, что это возможно. Настоящий Шекспир – это “Гамлет”, “Макбет”, “Кориолан”, “Отелло”. А “Укрощение строптивой”, “Сон в летнюю ночь”, “Бесплодные усилия любви” – это так, ренессансное веселье, к которому мы давно потеряли вкус и ключ.

Если посмотреть на историю театра ХХ, а теперь уже и XXI века, то замечательных постановок трагедий можно насчитать гораздо больше, чем cтоль же замечательных постановок комедий. Какая-то стена стоит между нами и шекспировскими комедиями, какая-то непреодолимая дистанция между нашим миром и фантастическим, лучезарным миром комедий Шекспира, между современными людьми и этими диковинными существами, которые смотрят на нас по ту сторону разделяющей нас дистанции. Нам трудно бывает ощутить в шекспировских героях, с их радостью, открытостью миру, людей, похожих на нас самих. Как будто они диковинные, экзотические птицы или рыбы, на которых мы смот-рим через толстое стекло вольера или аквариума. Мы любуемся их радужными одеждами, но нам и в голову не приходит допустить, что это и есть мы сами. Казино онлайн представляет лучшие игровые автоматы на сайте http://slotmachine24.info.

Эту дистанцию, эту пропасть режиссеры слишком часто пытаются заполнить дурацким балаганом, бессмысленным и безответственным самоутверждением. Я приведу только два примера. Начну с “Укрощения строптивой” в Театре Наций – работы очень симпатичного, живого и одаренного Романа Феодори. Я уверен, что Чулпан Хаматова (пусть это не сходится с обычными представлениями о ролях, которые она играет – насмерть испуганных и смертельно отважных девочек) могла бы сыграть Катарину в сто раз интересней, чем она это сделала. Там придумано, если я правильно понял, что Катарина – вовсе не строптивица, а милая послушная простушка, наивная школьница, которой по воле сюжета и по мужланской тупости Петруччио приходится стать дьяволицей. Придумано недурно, но ведь не сделано. Человеческая история отношений Катарины и Петруччио не получается, только моментами проскальзывает нечто, что я ощущаю, как возможность того, как могла бы сыграть эту роль изумительная актриса.

Еще красноречивее история в “Сатириконе”, где “Укрощение” поставил Яков Ломкин, артист этого театра: совсем, увы, не знаю его как актера, но если шекспировский спектакль – его главное режиссерское достижение, то я ни театр, ни Константина Аркадьевича с этим событием не поздравляю. Жанр спектакля определен как “балаган”. Но есть балаган и Балаган. Есть Балаган, когда слово пишется с большой буквы, и у него большая история. Мы можем вспомнить знаменитую статью Вс.Мейерхольда и Ю.Бонди “Балаган” в журнале “Любовь к трем апельсинам”, где само это слово возвращает нас к великой народной театральной традиции, площадной комедии. А есть “балаган” с маленькой буквы – набор бессмысленных шаблонных, нелепых трюков. К сожалению, “Укрощение” в “Сатириконе” сделано именно в этом духе. И снова об актерах. Агриппина Стеклова – одна из лучших актрис “Сатирикона”, одна из лучших актрис Москвы. С настоящей страстью, потрясающей искренностью. Моментами, вопреки тому, что делает режиссер, я говорю себе: “Ах, как она могла бы сыграть эту роль!” Но всякое человеческое чувство изгнано со сцены. А история Катарины и Петруччио, как ни банально звучит, – история любви, история сшибки двух сильных и ярких характеров. Только об этом можно и нужно ставить “Укрощение строптивой”. Временами проскальзывающие живые сцены тонут в наборе эстрадных приемов, словно взятых напрокат у Петросяна со Степаненко. Досадно, что это происходит в театре, где мы привыкли видеть высокие образцы гротеска. Образцы, которые демонстрировал нам сам руководитель театра и в комических и в трагических ролях от сеньора Тодеро до Ричарда III. Надо признаться: сатириконовская публика ревела от восторга, но я не думаю, что в данном случае это критерий, по которому следует судить. Я испытывал два чувства – неловкости и печали. За хороший театр и за недурного драматурга.

– Иногда с грустью думаешь о том, что кардинально меняется сама природа комического. На протяжении долгих зимних праздников было страшно включать телевизор: оттуда лился водопад пошлятины, грубых, двусмысленных шуток. Безудержное веселье вызывало зубовный скрежет. И вдруг по “Культуре” показали старый фильм 1956 года “Хозяйка гостиницы” с Ольгой Викландт и Михаилом Названовым! Как это было смешно и очаровательно. На каких тонких нюансах строились отношения героев! Однако невозможно жить прошлым. Давайте вспомним, завершая наши беседы о шекспировском годе, о чем-то позитивном.

– Какое удовольствие я получил на спектакле театра “Тень”! Этот прелестный, крошечный театрик, куда невозможно попасть, где на спектакли записываются чуть ли не на два года вперед. В фойе выставлено столько “Золотых Масок”, что они висят и по вертикали, и по горизонтали, образуя внушительный угол. И все “Маски” абсолютно заслужены. Всякий раз, приходя к ним, испытываю то, что можно назвать театральным счастьем.

В данном случае, это был проект, который они назвали «КукКафе “У.Шекспира”». Стоят пять столов. За каждым – три гостя. Это пять компаний. Им приносят блюда в соответствии с той пьесой, которую они заранее заказывают. Пьеса заказывается в соответствии с меню. Вечер ведет Майя Краснопольская, а поскольку это кафе, у стены стоит большой старинный буфет, и центральное пространство буфета занято маленькой сценой. На ней, собственно, и происходит спектакль. Это такие 5-10-минутные иронические кукольные представления на шекспировские темы. Иногда с подлинным шекспировским текстом, иногда с импровизированными вариациями на шекспировские темы. А потом гостям (публике, которая млеет от этих коротеньких спектаклей) приносят соответствующие блюда. Например, вам на стол ставят выложенный овощами, фруктами и конфетами на большой доске портрет Ричарда II. Все эти блюда создаются на маленькой кухоньке, там эти деликатесы готовят. Прелесть, да и только. Публика с удовольствием поедает фруктово-цукатного короля. А в это время кукольники “Тени” чудесно разыгрывают кусок из этой хроники, редкой гостьи на нашей сцене.

– Когда-то давно был отличный спектакль Юрия Копылова в Ульяновске с замечательным артистом Владимиром Кустарниковым. Этим летом на фестивале “Голоса истории” в Вологде в Кремле показали “Ричарда II”, поставленного Зурабом Нанобашвили. Больше примеров у меня нет.

– А в Англии это одна из самых популярных пьес классика. Кто только не играл Ричарда! Фрэнк Бенсон, Джон Гилгуд, Йен Маккеллен. Даже знаменитая Фиона Шоу в постановке Деборы Уорнер.

А потом публике театра “Тень” предлагается – вот уж бонус так бонус – прямо здесь, на месте, выбрать одно из тех названий, что у театра готовы (в скором будущем Майя Краснопольская и Илья Эпельбаум собираются “поставить” все 37 пьес Шекспира). Я порекомендовал им еще одну – по поводу которой существует почти столетний спор. Это анонимная пьеса “Сэр Томас Мор”. Она написана несколькими авторами, имена которых установили только в ХХ веке. Почти точно доказано, что одна сцена написана Шекспиром. Если “Тень” поставит эту сцену, они станут первыми, открывшими неизвестного Шекспира для русской публики. Но это дело будущего.

Тогда же, когда я был на спектакле, у них было готово 11 названий. Можно было выбирать любое из них. Я проголосовал за “Укрощение строптивой”, и публика меня поддержала. Молодые актеры “Тени” показали прелестный спектаклик о Катарине и Петруччио. Конечно, простодушный, фарсовый, но ведь это театр кукол, здесь фарсовые приемы более чем понятны. И при этом куклы были так человечны!

Спектакль “Тени” – одно из самых больших очарований, которые я получил в юбилейном шекспировском году.

– Опыт Майи Краснопольской и Ильи Эпельбаума, конечно, уникален. Но мне показалось интересным, что юбилей классика стал поводом для всякого рода праздников, вроде “Шекспировской ночи в театре”, карнавальных увеселений вместе со зрителями. Какие-то из этих опытов переросли в будущие постановки, какие-то остались одноразовыми акциями.

– Тогда уж нужно вспомнить “Шекспир. Лабиринт” – увлекательную “бродилку” Театра Наций. Очень жаль, если она не останется в репертуаре. Ну и, разумеется, говоря о достижениях шекспировского года, не забудем “Гамлет|Коллаж” Робера Лепажа с Евгением Мироновым – несомненное театральное событие. О нем мы говорили в первой нашей беседе.

У меня остается впечатление, что год кончился, а Шекспира, как ставили, так и будут ставить.

– Я тоже так думаю.

 Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ
«Экран и сцена»
№ 1 за 2015 год.