Недавно ставший главным режиссером петербургского Театра Ленсовета Юрий Бутусов не спешит расстаться с Москвой, отдавая долги по ранее взятым на себя обязательствам. Да и в дальнейшем обещает, по крайней мере, приезжать в столицу всякий раз, когда в афише “Сатирикона” будет стоять его премьерный спектакль “Чайка”, где режиссер выходит на сцену на протяжении всех четырех действий, примеривая на себя то окровавленную повязку Треплева, то его монологи…
Можно сказать, что эта “Чайка” поставлена умудренным Треплевым, уже переболевшим детской болезнью левизны в искусстве и вдруг ощутившим прелесть художественной свободы: “дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души”.

Сатириконовская “Чайка” – один из самых свободных спектаклей и режиссера Юрия Бутусова, и вообще московской сцены последнего десятилетия, где бедные постановщики, еще не достигшие статуса легенд, годами пытаются либо создать “кассовый” спектакль, либо уложиться в прокрустово ложе “современного искусства”, чьи параметры туманны даже для адептов. В “Чайке” Юрия Бутусова об удобствах зрителя (спектакль с тремя антрактами заканчивается около полуночи) думают так же мало, как и о новизне высказывания.

Юрий Бутусов не боится сделать главной темой своей “Чайки” признание в любви к театру и людям театра (согласитесь, что объяснение в ненависти звучит куда более актуально). Не боится для своей постановки выбрать давно не мод-ную форму спектакля-репетиции, где все пробуют все роли, разыгрывают все сцены по нескольку раз, а режиссер то и дело вмешивается в действие, то проживая эпизод, то проговаривая куски текста, а то и вовсе заряжая исполнителей энергией сумасшедшего танца.

Полноправный соавтор режиссера сценограф Александр Шишкин создал для “Чайки” многофункциональное пространство, где каждый предмет конкретен и метафоричен, функционален и визуально выразителен. Дверные проемы, свободно огораживающие несуществующие комнаты. Свалка мусора в глубине. Огромный черный стол-подиум. Дачные качели-веревки, которые могут напомнить и о детском счастье полета, и о виселице. Огромные ширмы, затянутые бумагой, на которых так удобно рисовать и писать… Наконец, россыпи цветов и яблок, создающих натюрморты во вкусе сочной фламандской живописи.

Бутусов сочетает специально к “Чайке” написанную музыку Фаустаса Латенаса с его же маршем из “Трех сестер” Эймунтаса Някрошюса, а музыку румынских цыган с Адамо и Эллингтоном. Музыкальное пространство эклектично, как эклектична сама жизнь у колдовского озера, где все влюблены и все несчастны, но каждый страдает по-своему и наособицу.

Актеры “Сатирикона” играют с какой-то репетиционной свободой. Они то как бы отстают от своих персонажей и впопыхах бросаются их догонять, то забегают далеко вперед и, остановившись, испуганно оглядываются. Актер и его персонаж здесь не вполне адекватны друг другу, обретая внутреннее тождество лишь в кульминационные моменты действия. Хороши здесь все. И несчастный кривляка-шут Шамраев (Антон Кузнецов), и по-эстрадному элегантный доктор Дорн (Артем Осипов), и трогательный Сорин (Владимир Большов). На сцене резвится, дурачится, мучается и радуется большая компания давно сроднившихся друг с другом людей. В отношениях тут царит терпимость, которая возникает именно в таких давно сложившихся отношениях. Все с легкостью не замечают ни эгоизма красотки Аркадиной (Полина Райкина), ни фатовской самовлюбленности Тригорина (Денис Суханов), ни вздорности Полины Андреевны (Лика Нифонтова). Грозы здесь бурны и кратковременны. Любые взрывы заканчиваются примирением. И только Нина с Треплевым никак не могут поймать эту бездумную легкость отношений, внося тревожную ноту требовательной серьезности.

Дуэт Нины (Агриппина Стеклова) и Треплева (Тимофей Трибунцев) ведет драматическую ноту спектакля. Нина и Треп-лев – девушка с другого берега и мальчик-поэт – здесь единственные взрослые среди постаревших детей. Оба лишены и детского эгоизма, и детского легкомыс-лия. Оба лишены способности прощать и забывать. Оба могут искренне недоумевать: как же совместить всего Некрасова наизусть и упоение от приема публики в Харькове? Оба знают о своей обреченности, предчувствуют катастрофу и торопят ее. “Попали и мы с вами в круговорот…” – произносит Нина – Агриппина Стеклова с легким оттенком грустного удовлетворения, мол, вот и добились, чего хотели… а зачем?

Ясные и заразительные чувства этого лирического спектакля завораживающе действуют даже на неподготовленную публику, не читавшую чеховскую пьесу. Но вот за ясность мыслей режиссеру еще придется побороться: в ходе дальнейшей жизни спектакля неплохо бы яснее расставить акценты и жестко проредить
пеструю коллекцию повторяющихся сцен (хотя бы выкинув те, что не вносят новых поворотов и прочтений).
В заключение надо отметить, что нынешний сезон, подбирающийся к концу, оказался не только успешным, но и вырисовывающим какой-то новый виток жизни “Сатирикона”, чья афиша пополнилась Чеховым и Достоевским.

Ольга ЕГОШИНА

«Экран и сцена» № 9 за 2011 год.