Пугала – подобие человека

Фото Ханса Сильвестра
Фото Ханса Сильвестра

Статья “Пугала – подобие человека” предназначалась так же, как и два опубликованных в № 15’2021 “ЭС” текста Ирины Уваровой, для сборника материалов лаборатории режиссеров и художников театров кукол СТД РФ “Кукла” (2008). Однако к тому времени статья о пугалах уже была однажды напечатана в журнале “КукАрт” (№ 5, 1994) – любимом издательском проекте Ирины Уваровой.

Почему же у автора возникло желание републикации (к слову сказать, так и не состоявшейся) текста почти через полтора десятка лет? Надо, очевидно, пояснить.

“КукАрт” родился в начале девяностых (1992) и просуществовал до 2006 года. Как многие издания этого времени, яркие, талантливые, радостно свободные, он открыл новые и возвратил многие старые темы и имена. Думаю, что можно переадресовать слова, сказанные редакцией “КукАрта” в связи со смертью Сергея Образцова, самому журналу: он поднял престиж кукольного искусства “на такую высоту, какая куклам до него не доставалась нигде и никогда”. Но издательский процесс шел трудно, журнал выходил нерегулярно. Создававшийся буквально “на кухне” “КукАрт” целиком зависел от финансовой поддержки благотворителей. Официально учредителем значились Международная конфедерация театральных союзов и Лига свободных кукольников. В первом номере “КукАрта” был анонсирован одноименный фестиваль в Царском Селе, и формально с 1993 года журнал сопровождал фестиваль.

А фактически Ирина Уварова с меняющейся командой помощников создавала самостоятельные, независимые авторские “сборники” (так они обозначались тогда в редакционных манифестах) по образу и подобию столь ценимого ею журнала Доктора Дапертутто “Любовь к трем апельсинам”. Всего вышло одиннадцать номеров “КукАрта” (последний – сдвоенный), и каждый отвечал за какой-либо поворот общей темы: кукла и Италия, кукла в литературе, домашний кукольный театр, кукла и авангард, “уральская зона” кукольного театра 1970-х. Но, конечно, прежде и более всего: кукла и Мейерхольд (для И.П.Уваровой здесь была высшая точка проявления и Театра в целом, и кукольного театра в частности).

“КукАрт” издавался небольшим тиражом. Не стоит доверять фантастическим цифрам, которые иногда указывались на его обложке, они редко совпадали с реальностью – в некоторой преувеличенности масштаба издания (так, тираж первого номера был обозначен аж в 5000 экземпляров) сквозила веселая мистификация нищих девяностых. Все выпуски “КукАрта” практически сразу стали библиографической редкостью.

Конечно, этим, в первую очередь, и объяснялось желание заново напечатать самое ценное из того, что ранее публиковалось в “КукАрте”.

Пятый номер журнала был посвящен манекенам, восковым фигурам, статуям-автоматам и огородным пугалам. В редакционной статье аккуратно вводились эти не самые очевидные родственники кукольного театра: “Разве все это не кукла? Отчасти – да, но и не так, чтобы очень. И мы дали ей название рабочее и условное: лже-кукла”. Возвращаясь в 2008 году к “лжекуклам”, Ирина Уварова обозначала и важность, и по-прежнему малую изученность темы как в этнографическом, антропологическом, культурологическом, так еще более в искусствоведческом и театроведческом планах.

Статья о пугалах возникла под впечатлением от выставки французского фотографа Ханса Сильвестра, не раз представлявшего в московских галереях свою серию “Чучела мира”. Однако несомненно смысл ее шире – это генезис и эволюция пугала/чучела: от обрядовой куклы, “идолища поганого”, защищающего и устрашающего одновременно, к современному арт-объекту. Много ли этой проблематикой занимались с тех пор?

Сейчас давний текст Ирины Уваровой дает повод задуматься и о другом. Обращаясь к собственным, детским и взрослым, воспоминаниям и тут же предлагая их аналитическую интерпретацию, автор по сути применяла метод “включенного наблюдения”. И делала это часто не только в работах, посвященных фольклорным явлениям (например, молдавской Маланке), но и при описании современных театральных спектаклей. Подобный двойной анализ – самого зрелища и себя как зрителя, меняющегося во времени, зависящего от внешних обстоятельств, – актуален для сегодняшнего театрального процесса. В этом отношении у Ирины Уваровой тоже есть чему учиться.

Ольга КУПЦОВА

Страшила был пугалом, причем иностранным. Поэтому в книжке “Волшебник Изумрудного города”, читанной мною в свое время, меня не удивил способ изготовления Страшилы, столь отличный от производства родимых пугал. В самом деле, как делали Страшилу? Да просто: взяли кое-какую одежду, набили соломой, на морде чего-то изобразили, не по-нашему; но мало ли чего не бывает в Америке, у них вон и домики летают.

Между тем сама постановка вопроса давала основания сравнивать объекты, представляющие два мира, а может быть, и две системы, системы деления пугал, разумеется.

Отечественные образцы, известные мне с детства, имели совсем иное устроение. Национальная традиция видела в них не добропорядочных фермеров, естественно охраняющих плоды своего труда, – Страшила из этих! – но совсем иной человеческий тип. Наши пугала похожи на бродяг, на пропойц, на юродивых, то есть на субъектов, которым решительно нечего терять, включая пропитые собственные цепи, уж тем более нечего охранять. Первое пугало, с которым у меня в незапамятные времена сложились отношения, состояло, как и положено у нас, из палки с перекладиной, в одежде столь драной, что даже человек ею б погнушался. Старая шляпа, горестный всплеск пустых рукавов придавали ему отчаянность опустившегося интеллигента. Подвижность его лохмотьев носила нетрезвый характер. Не знаю, пугал ли он птиц, детей мог испугать определенно, и я ходила к нему, привлеченная страхом. Тогда ли был читан “Изумрудный город”? Но мне не дано было пройти бесполезной тропой сравнения, а значит, непонятым осталось главное: одним способом создаются интраверты, другим – экстраверты. Вторые должны быть благообразны, внутри других воткнута ужасающе неудобная палка. Кто в нашем театре ставил “Аистенка и пугало”, тот поймет, о чем я.

Несколько лет назад на Каширке показали выставку, меня всполошившую. Фотограф Ханс Сильвестр, снимавший то цыган, то мавров, а то и след инков, счел необходимым отснять пугала разных стран. Почему?.. Одно было несомненно. Этот странный человек не обслуживал прихотливую экзотику, у него был обширный скрытый план серьезных и ответственных действий. Какие люди живут на земле? Какие животные обитают рядом с ними? Люди выращивают лошадей, культивируют парк, играют в шары. Никаких передовиков производства, хотя бы и заграничного. Создание Пугала – это тоже деятельность странного свойства. Может быть, он первооткрыватель, Колумб пугал, особенно американских.

Пугала есть артефакты, изделия, куклы. Но само их происхождение диктует им особенную непреднамеренность. Вряд ли их безымянные создатели имеют в мыслях своих образ пугала, потом воплощенный в материале. Нет! Пугало возникает каким-то иным способом, полутворчества что ли, и в том его загадка. Тайна происхождения налицо, Сильвестр это понял. Современное американское пугало – это и есть Страшила, набитый чем-то комбинезон б/у. Оболочка, облипавшая человека, набита сеном, соломой.

На диком Западе обитают респектабельные пугала, они носят вполне сносную куртку, щеголяют в джинсовке, заламывают на ухо берет и пользуются велосипедом, хотя и ржавым. Таков опыт “натурального макета” человека, создаваемый, я подозреваю, не столько для того, чтобы оставлять в дураках невинных пташек. Тут же реализуется какая-то творческая потенция, свойственная не-художнику, стремящемуся оставить свое подобие, дублировать, удвоить себя.

В коллекции пугал теоретики могли бы обнаружить приверженность создателей этого вида декоративно-прикладного искусства к различным направлениям. Романтизм, реализм и, разумеется, сюр. Сюрреализм, протягивающий руку абсурду. А мне запомнилась фотография, оказавшая бы честь развитому символизму: белый полиэтиленовый призрак в тумане. Не ежик в тумане, а фантом. Шекспировская ведьма. В пустых рукавах гремят консервные банки. Их звук до сих пор у меня в ушах, хоть фотографии Сильвестра и беззвучны.

В Калифорнии подруга Наташа повезла меня в путешествие, показывая лучшее, что есть в прекрасной стране исполинских кактусов, старых испанских миссий для крещения индейцев и таких просторов, будто ты оказался на более обширной планете. Наташа была озадачена, когда я вылетела из машины, увидев большую семью пугал и собравшись заключить ее в объятия. Они стояли за проволочным забором, они были побольше людей. Их плотно набитые оболочки были кое-где перетянуты веревками, и это чуть меняло их вид, придавая позам неуклюжих созданий некоторую оживленность. Это были настоящие американцы, ей богу. Одно из них имело лицо, нарисованное на круглой тряпичной голове под шляпой. Тщетно было бы искать на нем печать глубокого интеллекта, но родовое обаяние Страшилы было налицо. Бессовестно приставая к Наташе, я заставила ее сделать кучу фотографий, пока она не взмолилась: в Америке не принято топтаться у чужого забора, даже если ты одержим высокими идеями. Не принято пялиться на чужое пугало (если ты не воробей), пока хозяева не свезут его на выставку умеренного авангарда.

Я не умею фотографировать, поэтому запоминаю пугал наизусть, где каких увижу. Помню исполинские полупрозрачные мумии в Коломенском (кто-то наматывал полиэтилен на палку, и у него со зрением и восприятием было что-то, как у Эль Греко). Помню двух мелких бесов на эстонской грядке – беленького и черненького, они зябли на холодной заре и кутались в детские пальтишки. А когда моя кошка топтала укроп в приоконном ящике, меня научили поставить ей пугало собаки. Тут есть логика по крайней мере. Но где же логика в том, чтобы птицу пугать человеком? Хочется в пугале видеть допотопную богиню с грозной осанкой и нелепо раскинутыми лапами, а с нею как-то связаны птицы. Птицы – в скворечнике, скворечник – домик для маленькой куклы – и все бесконечно. И все бесконечно в мире. Он сильно изменился – пугала изменились тоже. Еще раз вспоминаю тех, каких увидела в Калифорнии у забора, подобия людей кажутся мне увиденными с равнодушной летающей тарелки, наверное, она летает и думает: это и есть люди, они живут на планете Земля.

Ирина УВАРОВА-ДАНИЭЛЬ

«Экран и сцена»
№ 17 за 2021 год.