Поэзия для голодных

Фото А.ИВАНИШИНА
Фото А.ИВАНИШИНА

Самая современная литература и драматургия для Сергея Женовача – по преимуществу столетней давности. В Студии театрального искусства и в МХТ идут в его постановке Михаил Булгаков, Николай Эрдман, Даниил Хармс, – и вот теперь Юрий Олеша. Премьера на главной сцене МХТ основана на его романе “Зависть” и пьесе “Заговор чувств” и носит название последней.

Поставленный с постоянными соавторами режиссера – сценографом Александром Боровским и художником по свету Дамиром Исмагиловым – новый спектакль визуально отсылает к авангарду, но имеет в виду и неустроенность, античеловечность той эпохи. На авансцене возведена стена из фанерных золотистых панелей, некоторые выкрашены в яркие цвета – считываются и Малевич, и даже Мондриан. Поднимаясь, та или другая панель демонстрирует утлое пространство – закутки под лестницей, узкие темные углы, сутолоку и неуют коммунального житья, а опускаясь, ассоции-руется с замедленным ножом гильотины, который отсекает человека от других и того и гляди раздавит. Когда же сцена вдруг открывается вся, на ней обнаруживается диагональная конструкция – трибуна-трап, Родченко и Татлин курят где-то рядом. Но человеку и тут места нет – продуваемый сквозняками и бездомный, он что на трибуне, что под ней лишен частного пространства; ему тут ничто не соразмерно и все отчуждено.

В трехчасовом спектакле много слов и мало действия, а то, что есть, скорее неизменная экспозиция. Три героя обильно выражают себя в речах. Тот, кто наименее говорлив, вызывает и наибольшую симпатию зала – тем более что роль успешного главы пищевого треста Андрея Бабичева играет Михаил Пореченков. Кто еще мог бы с большим обаянием “петь по утрам в клозете”, светить в зал фирменной простодушной улыбкой и прекомично по-медвежьи делать гимнастику, лучась довольством и здоровьем.

Двое других соревнуются в словесных излияниях. Один дает эдакого Мефистофеля из подворотни – грязная подушка в руках, пузцо, котелок, инфернальные посверкивания глаз, многозначительность и таинственность, ненависть к брату и призывы к братоубийству из самых возвышенных побуждений. Это Иван Бабичев в исполнении Артема Волобуева. Другой же – его конфидент и последователь, занятый более всего нытьем, мечтаниями и хамством – тощий и дрожащий, как пламя свечки, вечно бочком или распластываясь, ссутуленный, то застенчивый, то истерично-воинственный. Это Николай Кавалеров, ничего не пишущий поэт, подобранный Бабичевым-удачником и живущий у него из милости – его играет Алексей Краснёнков.

Время иначе расставило акценты в истории про конфликт века нынешнего и века минувшего. Невозможно уже сочувствовать поэту, который не воспевает (прозой) ничего, кроме своего безмерного аппетита, неудовлетворенности и зависти; оскорбляет пригревших его – и Андрея, и вдовушку Анечку (Юлия Чебакова рисует пародию на фам фаталь) и отказывает в сочувствии всем, кроме себя. Иван Бабичев и вовсе выглядит мелким провокатором, сплетником, бесом, вводящим в искушение обывателей и подначивающим Кавалерова на убийство своего брата. Какая за ним правда и страсть, кроме все той же обиды и зависти – нет ответа. Эти двое – отражения друг друга, трусливые и велеречивые тени. Изменения, развития, действия оба они не знают, производят либо истерику, либо змеиный шепот. Центр их притяжения и ненависти – Андрей Бабичев, чьи жесты и голос для трибуны, а улыбка для плаката. Он в спектакле оказывается не просто единственным добряком, тружеником  – досадует даже на юную Валю (Софья Райзман), которая отрывает его от дела, требуя любви. Кажется, что и ее он держит из той же щедрой и безразличной милости, что и Кавалерова. Андрей Бабичев тут и есть единственный поэт. Пусть предмет его грез – им созданная ангельски-розовая телячья колбаса, но бескорыстие, масштаб и утопичность его идеи не сравнимы с нытьем Кавалерова и шипением братца Ивана. Накормить весь мир – можно ли смеяться над этой идеей в стране голодных. И очевидна участь этого победителя, веселого хозяина жизни – лет через десять после описанных в “Зависти” 1927-го года событий. Детская радость не ведающего своего будущего Андрея для ведающего зрителя более щемяща, чем пакостный сумбур вместо триумфа, который устроили ему завистники на презентации его продукта. Конфликт их выглядит выморочным и разрешается ничем.

Есть в многонаселенном спектакле еще один герой, дробящийся на множество лиц. Это обыватель – теснящийся по углам, завороженно глядящий в рот Ивану, аплодирующий речам с трибуны народец. Старательно принаряженный в оставшееся от НЭПа, сердобольный, жестокий – разный. Люди доверчиво рассказывают Ивану, пообещавшему исполнить все мечты, свое заветное. Кто-то желает смерти соседу, чтоб занять его комнату, кто-то – счастья и славы родным, а кто-то – тишины, дачного покоя и малины на террасе. И вот эти чувства без всякого заговора только и внятны залу. Тени давно вырубленного вишневого сада мерещатся за головами советских мещан.

Наталья ШАИНЯН

«Экран и сцена»
№ 9 за 2021 год.