На экране – камерное пространство сцены. На подмост-ках за канатами-лучами – портреты героев. Из “партера” к ним часто обращается ведущий. Это “рассказ даже не о богах, а о тех, кто был до богов, – о титанах, чьи лица увидеть нельзя, они, как скалы, эти лица”, – говорит Михаил Левитин. У него, конечно, дар жизнеописания. И кажется, будто спектакли начала прошлого века он видел своими глазами. Ни одного театроведческого штампа. Снайперская меткость характеристик: “Актеры предавали охотно” (это в связи с Сергеем Радловым). Образность и афористичность речи: “Труппа Театра Руставели – бесконечная, как Грузия. И никого нельзя выгнать, все свои, родня!” Каждая серия цикла – мастер-класс по ораторскому искусству.

В чем же секрет? Что лежит в основе этого гипнотизирующего рассказа?

Прежде всего, конечно, артистизм Левитина. Он мало поддается описанию. Разъять его музыкальную, интонационно выстроенную речь на части почти невозможно, да и не нужно. Каждая программа – моноспектакль, творимый на наших глазах. Спектакль-импровизация, спектакль-полет. Мимика выразительна, жесты скупы. Мизансцены разыгрываются со сдерживаемой и оттого еще сильнее ощутимой экспрессией.

Талант Левитина – еще и в лаконизме, безошибочном выборе “оптики”, когда удается уловить самую суть человеческой натуры и художественного языка. Вот, к примеру, о молодом Крэге: “Он учился страшно многому. И еще не знал, что он делает. Не знал, зачем уходит в эти металлы, в эти конструкции. Но шел он на самом деле к цельному спектаклю, к освоению пространства”.

Программы цикла “Под небом театра” полны удивительных, во многом жизнеопределяющих фактов биографий героев. Раритеты документальной хроники и отрывки из спектаклей становятся органичным – образным и деликатным – продолжением повествования. Перед глазами – судьба Леся Курбаса, вдохновенный рассказ о том, как он стрелялся из-за любви, был ранен и всю жизнь носил пулю в сердце, так как достать ее было невозможно. О его театре “перетворыня”, не равном театру представления и перевоплощения, ведь в этом дивном украинском слове есть то, что отсутствует в русском, а именно – пересоздание, внутренняя перемена в человеке.

Телевизионный цикл “Под небом театра” можно назвать занимательным театроведением. Вот только занимательность – слишком легкомыс-ленное слово по отношению к тому, о чем и как говорит Левитин.

Это будоражащее театроведение. Как много можно понять про “сверхшута” Николая Евреинова, если знать, что в три или четыре года он удрал из дома вместе с цирком, его вернули, а он потом всю жизнь учился ходить по канату. И научился. Как много становится ясно про стихийную природу спектаклей Сандро Ахметели, когда слышишь про его частые, странные уходы в лес и возвращения оттуда исцарапанным, истерзанным: “Он мог сидеть под ливнем и не чувствовать, что это ливень!”

Цитировать Михаила Левитина хочется бесконечно. Вот бы и в театральных вузах историю сценического искусства преподавали в жанре бесед о судьбах больших художников.

Все серии цикла тайным образом связаны друг с другом, в них много общих тем-ниточек, вольно и невольно пересекающихся судеб. Мейерхольд при пожаре выносит из дома только партитуру “Носа” Дмитрия Шостаковича. Сергей Эйзенштейн берет в эвакуацию чемодан, в котором лишь архив Всеволода Мейерхольда. Михаил Левитин чуток ко всем мосткам, что соединяют во времени островки культуры, островки человеческого.

Драматургия левитинского рассказа – в драматизме самой жизни. Взлет “скачками вверх” и трагический (часто лагерный) исход. О том, что до сих пор ранит, сказано с жаром, даже с гневом: “Какая страстная работа велась по уничтожению собственного национального театра!”

“Под небом театра” – это размышления, часто парадоксальные, но пропущенные через собственный многолетний опыт руководства театром: “Что такое успех? Для театра успех – это постоянный поиск, это риск потерять успех”. Впрочем, на многие вопросы ответов нет. “Как удалось такого человека, как Мейерхольд, подчинить неправде?” Или: “Что есть театр, эта роскошь? Кто это все придумал и наделил людей страстью по отношению к этому искусству? Или, действительно, это все театр только для себя? Танец в одиночестве под небом театра?” Левитин честен: “Я не знаю”. И в этом незнании – ни доли лукавства или попытки уйти от ответа.

Истории первооткрывателей режиссерской профессии раскрываются как хроники жизни одной большой семьи. Своей семьи. Так о режиссерах может рассказывать, конечно, только режиссер. “Под небом театра” – образчик не только блистательного театроведения, но человековедения. Свои программы Михаил Левитин посвятил другу и режиссеру, который про театр и человека понимал многое. Петру Фоменко.