“Дау”. Режиссер Илья Хржановский
Проект Ильи Хржановского “Дау” перешел, наконец, в предфинальную фазу. Есть сайт, где можно зарегистрироваться, купить за три доллара билет и посмотреть какой-нибудь из фильмов проекта. После перформансов в Париже, власти которого не позволили создателям “Дау” построить большой мост до центра Помпиду, начались дискуссии, волны их поднимаются и опадают до сих пор, и будут, видимо, подниматься и опадать, пока на сайте проекта не покажут последний фильм. Затем о “Дау” благополучно забудут.
Но он, конечно, попадет в какую-нибудь книгу рекордов за длительность съемок, количество привлеченных к проекту людей и нетипичный подход к самому процессу: условная полная свобода в условных жестких границах. Участники проекта несколько лет жили на определенной территории, должны были не произносить современных слов вроде “интернет” и “смс” и носить советские вещи середины прошлого века, вплоть до нижнего белья. Но сценария как такового не существовало, и разговоры и поведение героев развивались так, как в этот момент казалось нужным актерам.
Когда начинают говорить о “Дау”, как правило, поднимается несколько тем. Это масштаб и атрибутика – отснятые метры, потраченные деньги мецената Адоньева, дотошный подбор реквизита и прочие сведения для рубрики “интересные случаи на съемках”. Это нетипичность фильма, невстраиваемость его в привычные кинорамки – то, то позволяет коллегам-критикам рассуждать о демиургическом мире, построенном Хржановским, а также о том, как всасывает в себя этот мир, от которого трудно оторваться, о небывалой игре деталей и темпоритме.
А еще это – зло, которое либо провоцировалось миром “Дау”, либо ему позволялось там происходить. В одной из сцен, как рассказывают, бандиты, игравшие сотрудников НКВД, по-настоящему избили тех, кто играл сотрудников института. В другой сцене нацист Тесак убивает на камеру свинью – это была его идея, режиссер на нее согласился. В третьей – настоящий следователь Владимир Ажиппо дает актрисе настоящую пощечину и заставляет ввести себе в вагину горлышко стеклянной бутылки – до съемок Наталья Бережная не знала, что ей это предстоит.
Тщательно собираемый реквизит погиб вместе с разрушенным в конце съемок институтом – стал не нужен. В фильмах “Дау” старые вещи погружают в советскую атмосферу и какое-то советское состояние – особенно усердствуют в этом смысле тяжелые белые трехступенчатые пепельницы, которые постоянно оказываются в кадре.
В сцене секса в фильме “Наташа” грубые чулки, теплые кальсоны, лифчик на трех пуговицах погружают в мысли о различных антуражах одинаковой физической любви. Кстати, Люк Биже, сыгравший французского ученого и сексуального партнера Наташи, рассказал, что перед этой сценой его так напоили, что потом он ничего не помнил – в “Дау” играют не только в вещи, но и в людей.
Как будут себя вести люди, если задать им образы и предоставить их самим себе? Стэнфордский эксперимент, но без научной подоплеки, наблюдение за тем, что включается в людях в такие моменты, но без рефлексий на тему, что уже включилось в тех, кто решил это организовать. Был такой рассказ “Живая мебель” авторства Ефима Зозули, и его герой, господин Икай, сидел на диване, сделанном из живых людей, смотрел на обои, сделанные из людей, и по хлопку эти обои начинали смеяться. Как-то Икаю сказали: “Вы скоро увидите, можно ли людей превращать в мебель, и думать, что это – культура”. И был эксперимент Марины Абрамович, когда она предлагала посетителям выставки делать с ней то, что им придет в голову, и люди проявили себя не лучшим образом. Но есть нюанс – Марина Абрамович проводила эксперимент на себе.
Герои фильмов очень много говорят о любви. В “Наташе” буфетчицы (Наталья Бережная и Ольга Шкабарня), хлебнув после работы шампанского, тут же впиваются друг в друга вопросами: “А ты любила когда-нибудь?” Нора (Радмила Щеголева), жена Дау, на ту же тему мучительно говорит со своей злой матерью (Лидия Щеголева) в фильме “Нора. Мама”. И сам Дау (Теодор Курентзис) в фильме “Три дня” с горечью обсуждает со своей давней возлюбленной (Мария Нафпльоту), что она, конечно, его половинка, и они были созданы друг для друга, но он не готов остановить свой эротический поток.
Разговоры о любви есть, но самой ее нет, она оборачивается жестокостью. Нора пытается получить от матери хоть толику тепла, но видит все разрушающую женщину, которая вламывается в и без того шаткую семью, пытается прессовать недоумевающего и ускользающего зятя, а потом изводит зашуганную дочь, называя ее поочередно котенькой и тварью.
В “Наташе” ночь с иностранцем и удивление его нежностью закончится визитом в кабинет сотрудника госбезопасности. “Ешьте, вы думаете, я хочу вас отравить? Я бы мог вас просто кулаком убить” – Наташа сразу готова покориться, но Ажиппо методично ломает ее, заставляя раздеться догола, макая лицом в парашу и принося ту самую бутылку – и в конце она смотрит на него почти с любовью, то ли пытаясь притвориться и защититься, то ли из-за “стокгольмского синдрома”.
“Три дня” – тонкий фильм, где все роли играют те, кто играть умеет, и в результате в нем видны и печаль о потерянной любви, и верность от отчаяния, и боль, и слабость. В одной из сцен Дау оказывается переводчиком в беседе своей любимой и своей жены, переходя с языка, на котором он говорит легко и вольно, на язык, на котором он говорит плохо, и сперва переводит дословно, и все ждешь, когда и кому он, наконец, соврет. Эта история, единственная из показанных, может существовать отдельно от проекта, единственная что-то рассказывает о главном герое – ради него все сначала и затевалось. А еще она заставляет задаваться вопросом – когда есть специально и хорошо обученные люди, зачем мучить необученных?
Впереди еще много фильмов, и, судя по анонсам на сайте, многие из них об отсутствии любви и/или ужасе власти. А в целом “Дау” – проект вычурный, тяжелый, местами жуткий, а местами, если честно, скучный – эксперимент с постоянной импровизацией дает и свои прорывы, но чаще разговоры звучат натужно.
Конечно, на больших премьерах, в театрах с закоулками, где стены изрисованы граффити, фильмы показывают в кабинках, а в соседней кабинке сидит настоящий шаман, все работает на восприятие кино. Но когда показ идет честно, просто зритель и просто экран, тогда и реакция оказывается более-менее честной. Поэтому в бурных спорах, действительно ли гений и злодейство есть две вещи несовместные, первое понятие в отношении к “Дау” выглядит сомнительно. А вот второе – нет.
Режиссер в интервью недоумевал и ускользал – как же так, в насилии обвиняют фильм, который против насилия. Речь шла и о фильме “Наташа”, и о фильме “Вырождение”, где среди прочего Тесак убивает свинью, взгляд которой, как писали те, кто видел фильм, долго им потом снился. “Дау” – точная проверка своего отношения к злу и искусству. Здесь трудно занять промежуточную позицию – если на словах еще можно наприводить примеров про мерзости больших артистов, вспомнить, что актеры могли уйти с площадки в любой момент, то в душе выбор все равно будет жесткий – да или нет. Можно ли бороться с насилием с помощью насилия, можно ли показывать тоталитаризм с помощью тоталитаризма, верно ли, что если убить убийцу, то убийц станет двое.
В связи с “Вырождением” часто вспоминают сожженную корову и лошадей, которых сбрасывали с колокольни на съемках “Андрея Рублева”. И есть две реакции на это. Николай Бурляев: “Потом я еще узнал, что на съемках убили лошадь. Правда, ее взяли из живодерни. И все же я тогда думал: а стоит ли столько крови лить? Но когда уже сам как режиссер снимал фильм о Лермонтове, то понял, насколько был прав Андрей. Нужно показать жестокость, чтобы подвести зрителя к осознанию ее бессмысленности”.
И Кира Муратова: «Я многажды слышала, что Тарковский сжег корову. Думала – разговоры, сплетни. Но вот недавно показали по телевидению фильм о Тарковском. И я увидела этот кадр, который не вошел в “Рублева”: бегущую, горящую, как каскадер, корову. Тарковский для меня перестал существовать. Все. Больше мне нечего сказать».
Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена»
№ 9 за 2020 год.