Сериал “Чернобыль”. Сценарий Крэйга Мэйзина, режиссер Йохан Ренк. В ролях Джаред Харрис, Стеллан Скарсгард, Эмили Уотсон, Джесси Бакли. США/Великобритания

Сериал “Чернобыль” окончательно реабилитировал этот жанр и доказал нам, что сериал может быть авторским кино. Еще 10-15 лет назад было немыслимо, чтобы кинокритики всерьез обсуждали какой-либо сериал, поскольку это всегда считалось низким жанром, а, скажем, “Королевство” фон Триера выглядело скорее курьезным анекдотом в биографии безумного Ларса.

“Чернобыль”, конечно, не первый, но окончательный аргумент в реабилитации сериального жанра. Если ты молодой режиссер, который хочет рассказать сложную историю с психологической драмой, нелинейным нарративом и динамикой характеров, нужно снимать вовсе не полный метр, а нужно снимать сериал.

Что называется искусством кино? Многослойность высказывания. В бытовой криминальной истории – студент заигрался с поисками идентичности и убил двух женщин – мы находим и психологическое измерение, и исследование национального характера, и метафизический смысл, и философию о природе человека и мирозданья. И такая параллель отнюдь не случайна: “Чернобыль” представляет собой именно такой многослойный полилог, как романы Достоевского. Каждый герой здесь претерпевает ряд испытаний, в результате которых меняет свой характер и даже судьбу.

Свое испытание переживает и советская страна, которая, согласно словам Горбачева, начала рушиться именно с чернобыльской катастрофы. Взорвалась не только электростанция, но и система лжи и лицемерия, лежавшая в основании советского проекта.

Наконец, “маленький человек” тоже проходит все горнила испытаний и вновь становится героем – он “должен пожертвовать собой и совершить подвиг, потому что больше никто этого не сделает”.

“Чернобыль” не только дезавуирует империю лжи, но и воспевает гимн советскому человеку, нашему коллективному супергерою, без конкретного лица и конкретного имени (официальное количество пострадавших варьируется от четырех до девяносто трех тысяч человек), который снова должен закидать трупами чернобыльский реактор и спасти весь мир.

УРОВЕНЬ ПЕРВЫЙ: ФИЛЬМ-КАТАСТРОФА

Зачин сериала снят по всем канонам голливудского фильма-катастрофы: происходит бедствие, масштабов которого поначалу никто даже не понимает. Зритель оказывается немало удивлен тем, что даже сотрудники атомной электростанции плохо представляют себе, что такое радиация и как работает управляемый ими агрегат.

Не удивительно, что амбиции и тщеславие начальника смены приводят к катастрофе, которая может уничтожить половину Европы. Конкретные злодеи провоцируют смертельную авантюру, а группа героев пытается спасти мир.

Можно спорить о достоверности деталей и предлагаемых обстоятельств: почему министр угольной промышленности всюду ездит с автоматчиками? почему во время сухого закона в СССР ликвидаторы пьют водку ящиками? – настоящая драма вовсе не в этом.

УРОВЕНЬ ВТОРОЙ: СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА

Подлинная трагедия разворачивается вовсе не вокруг самого взрыва и даже не вокруг глупости, зашоренности, злонамерений советских партийцев, а вокруг отношения властей к своим гражданам, до которых никому никакого дела нет. Людей здесь воспринимают просто как расходный материал.

“В Гамбурге детям запрещают выходить на улицу”, – говорит Щербина, выглядывает в окно и видит советских школьников, беззаботно возвращающихся домой из школы. Это тот кадр, после которого снимаются все вопросы о достоверности и исторической точности сериала. С данного момента зрителю не важно, через 50 часов началась эвакуация или через 56 часов. Любой, кто жил в Советском Союзе, безошибочно вспоминает такое вот отношение к человеку: в Гамбурге люди боятся выходить на улицу, а советских граждан никто и за людей не считает. Просто скот.

И еще 1 мая проводят демонстрацию в Киеве, на которой тысячи людей получают радиоактивное излучение. Такого в сериале нет, но есть в нашей памяти.

И тогда ты понимаешь, что Чернобыль – это хуже, чем Биркенау, поскольку концлагерь прагматично истреблял людей и был машиной предельного и безоговорочного зла, а Советский Союз даже за людей не считал тех, кого убивал, поэтому и ареола зла вокруг него нет.

В конце первой серии получившая дозу радиации птица падает на землю и умирает. Также гибнут и ликвидаторы аварии – бесшумно, безымянно и бессчетно. Уже со второй серии фильм-катастрофа, со своим атрибутами жанра, становится пронзительной драмой советского человека, которого используют как щебень для вечной стройки светлого будущего. Тонны щебня и песка – никто не считает. Здесь даже смерть не является событием. Никакой трагедии. Просто от четырех до девяноста трех тонн человеческого щебня было засыпано в чернобыльский реактор, чтобы спасти людей в Гамбурге.

“Роботы не могут выполнить эту работу, что мы будем делать?” – спрашивает генерал Тараконов.

“Мы используем биороботов. Солдат”, – говорит Легасов.

УРОВЕНЬ ТРЕТИЙ: МЕТАФИЗИКА

Четвертая серия кардинально меняет направление повествования. После кадров с заживо разлагающимися ликвидаторами аварии, шоковый порог уже не имеет значения, и мы попадаем в совершенно другую реальность после смерти, загробный мир. Из ада советской мясорубки попадаем в экзистенциальное пространство человеческой психики, где и место и время довольно условны. На экране – не только ужасающая трагедия Чернобыля, но и притча о тщетной судьбе всего человечества. Тлен бытия.

Три персонажа, отстреливающие собак, оказываются в зоне отчуждения, как три героя “Сталкера” Тарковского. Они находятся в мире без ориентиров, без горизонтов, без законов. Здесь больше нет границы допустимого и табуированного, живого и мертвого, реального и вымышленного, они буквально оказываются по ту сторону добра и зла.

“Наша цель – счастье человечества” – написано на транспаранте, свисающем с постройки. И звучит как строчка из дантевского “Ада” и значит то, что любое стремление построить рай на земле неизбежно и неминуемо заканчивается смертью. Каждая попытки построить человеческое счастье в истории заканчивалась катастрофой. Европейский гуманизм прямой дорогой ведет в газовые камеры. Вавилонская башня всегда становится четвертым реактором АЭС.

Стремясь улучшить человечество, мы увлекаем его в ад. Если кто-то обещает сделать вас счастливым, будьте уверены, что его имя Чернобыль. Потому что счастье человечества – это ад. Такова экзистенциальная философия сериала “Чернобыль”.

Как и любое серьезное произведение искусства, сериал Крэйга Мэйзина и Йохана Ренка взывает к чтению и перечитыванию, в результате которого мы постоянно что-то меняем внутри нас самих. Задача искусства заключается не просто в том, чтобы рассказать нам какую-то историю, донести до нас некие переживания и передать какие-то смыслы, а в том, чтобы поменять самого зрителя, трансформировать субъекта восприятия, переключить его в другую реальность. И этот катарсис наступает тогда, когда пройдя все круги чернобыльского ада, зритель обнаруживает самого себя в сталкеровской зоне своей души, где любое желание может быть исполнено и обернуться смертью для самого желающего.

Дмитрий ОЛЬШАНСКИЙ

«Экран и сцена»
№ 13 за 2019 год.