Поход в Берлинскую филармонию – это опять немножко медитация. Особенно если вы идете на концерт, где будут Шенберг и Равель – то есть для слуха много колкого хрусталя и виньеток металлической фурнитуры (в хорошем смысле).

Вопрос, с какой стороны проляжет ваш путь, но так или иначе не избежать аллей или хотя бы кромки рощи Тиргартена (в переводе “зоосад”), старинного городского парка.

Перед закатом, как раз в тот момент, когда вы уже влачитесь в сторону музыкального забытья (перед закатом Тиргартен розовеет), влажные стволы осин и ив впитывают яркие лучи холодного солнца, и бежево-коричневая в течение всего дня кора деревьев почему-то (несомненно, есть научное объяснение) приобретает теплый и нежный оттенок топленой в молоке малины. Цвет этот преломляется в цепенеющем с каждой минутой влажном воздухе; в нем воцаряется зазеркальная прозрачность – опасность.

Подобный эффект некогда описал русский историк растительного мира Матвей Ланской. Впрочем, и не один прозаик отправлял своих героев во влажные мерцающие розово-бардовым сиянием кущи Тиргартена – столь прекрасные декорации для сомнительных преследований, далеких от матримониальных планов и несомненных убийств.

Если посмотреть с какой-нибудь верхней точки, хотя бы с воздушного шара (падким до приключений туристам предлагают полеты над Берлином), на парк так, что за спиной у вас Бранденбургские ворота и проспект Унтер-ден-Линден, а впереди семидесятиметровая колонна “золотой Эльзы”, то левее вы увидите червленой позолоты архитектурную брошь, выполненную в конструктивистской манере – с острыми углами. Эта “брошь” и есть здание филармонии.

Построенная по проекту Ганса Бернхарда Шаруна филармония торжественно открылась 15 октября 1963 года. Рядом с ней – стеклянные “лепестки” Новой национальной галереи, чуть дальше – целый “букет из стекла и металла”: кинематографическое пространство Берлинского кинофестиваля. С Марлен-Дитрих-Плац в центре – удивительные акустические аллюзии в этом названии: и блестки, и звон, и элегантная выправка.

Ассиметричный зал филармонии рассчитан почти на две с половиной тысячи мест. Сцена находится в центре зала – на манер арены, которая окружена разноуровневыми террасами зрительских лож. Полагаю, зрители, привыкшие к более традиционной архитектуре музыкальных залов, поначалу теряются. Обозначение места на билете и таинственные группки цифр и букв, примостившиеся на панелях над многочисленными входами в зал, – о, все это кажется одной большой шифровкой. И представляется, что на содержащееся в ней послание может отреагировать только ум ушлый и способный к декодированию символов. Но, следуя предлагаемым векторам, вы, в конце концов, угнездитесь на своем месте. Акустика феноменальная.

Берлинцы зовут оперу Караян-цирк – тут соединение нескольких смыслов: дирижер принимал участие в разработке концепции зала, а здание внешне отчасти напоминает шапито. Есть что-то очень милое и, кажется, очень берлинское в этой шуточке – пронзительное сочетание сарказма и почтения, с которым тут умеют оценить поистине высокое искусство.

Серия концертов Михаэля Баренбойма (скрипка). Василия Петренко (дирижер) и Берлинского филармонического оркестра стала истинной радостью для публики. Это грандиозный спектакль – музыкальный и психологический. Центральная часть – концерт для скрипки с оркестром, опус 36, Арнольда Шенберга. Известно, что динамика тем в нем феноменальная. И для слуха, тяготеющего к атональной музыке, истинный релаксант. Причем, парадокс тут покажется неочевидным только на первый взгляд: все иглы мира выставлены в партитуре напоказ в их пугающем хладнокровном блеске, и, значит, бояться нечего, ничто уже не прячется в лабиринтах подсознания. Все вывернуто – слушайте.

И смотрите на зазеркалье звуковой символики – декодировке поддается, если вы имеете к тому вкус. А мы имеем. И не зря шли в филармонию через лес, который будто из детективов Клода Шаброля. Вышли прямо на детектив Шенберга.

Премьера концерта состоялась в декабре 1940 года, дирижировал Леопольд Стоковский. Михаэль Баренбойм представляет трактовку, в которой трагизм предстает отчасти в эксцентричной форме. И для слушателя это становится переживанием очень большим, очень серьезным.

Вторая сюита из балета “Дафнис и Хлоя” Мориса Равеля. Можно ли было рассчитывать на столь буйный “десерт” после необъятного “главного блюда”…

И какая “блистательная психотерапия в этой изощренной псевдо-сентиментальной музыкальной вакханалии” – смело выразился критик, сидевший рядом со мной. И кто бы с ним спорил. Контрасты программы просто безупречны. Были исполнены также увертюра к “Розамунде” Франца Шуберта и “Вальс” Равеля.

После концерта ночной парк Тиргартен вам не будет страшен: слишком много сияния в голове слушателя, покидающего “шапито” филармонии. Справа – лесная чернота. Только мерцает мрамор барочных скульптур, когда мимо проносятся бравые автобусы, освещающие темноту своим стремительно скрывающимся за поворотом теплым уютом. Слева, дальше по улице, архитектурные вымыслы посольских зданий: тут рядом квартал дипломатических представительств. И лишь одна мысль – не поехать ли скорей ночным поездом в Лейпциг? Где Михаэль Баренбойм и Василий Петренко будут музицировать на следующий день. А потом и дальше. Истинному меломану всегда нужен проездной билет.