– Андрей, вы не скрываете, что одним из любимых фильмов вашего детства были “Пираты ХХ века”, зато Шерлок Холмс подвиг вас однажды сменить сигареты на трубку. Теперь культовый персонаж Конан Дойля прописался в вашей режиссерской судьбе.
– Первое, что я сделал, когда мне предложили заняться Шерлоком Холмсом, – отказался. Хорошо помню, как ехал встречаться с продюсером Рубеном Дишдишяном; вся Москва тогда пестрела баннерами: “Смотрите Шерлока Холмса Гая Ричи”. С другой стороны, такие предложения поступают не часто, рождая в первый момент нечто среднее между страхом и ужасом: уж больно грандиозно то, что предстоит осилить. Но и отказаться было невозможно. Я понимал, что, кроме потрясающего материала, тут есть и возможность в наше до чрезвычайности заполитизированное время позаниматься профессией, просто профессией, этюдом, фантазией на тему, где имеешь дело с жанром, где не спрятаться за привычным. И конечно, в этом был и вызов: сможешь – не сможешь, осилишь – не осилишь.
– На всякий случай давайте уточним: какой жанр вы имели ввиду?
– Вообще-то, Артур Конан Дойль был одним из тех, с кого начинался классический детектив. Другое дело, что детективы бывают разные – политические, мистические, любовные, иронические, криминальные, но в данном случае восемь разных историй про Шерлока Холмса соединены в нечто цельное, связанное с культовым персонажем.
– И все же вы не сразу приняли столь заманчивое предложение, полагая, что сначала надо придумать своего Шерлока Холмса.
– Разумеется. Сейчас не буду раскрывать, какого Шерлока Холмса, но ведь на самом деле речь об уникальном литературном герое, который послужил поводом, как минимум, для двух сотен экранизаций. Так что трудно сказать, чего же еще мы не знаем о великом сыщике, чем он может еще удивить. Есть Шерлок Холмс от Василия Ливанова, есть от Руперта Эверетта, Бэзила Рэтбоуэна, Джереми Бретта, Бенедикта Камбербэтча, Роберта Дауни-младшего, наконец…
– Вы, кажется, целое исследование провели…
– Разумеется, я изучал историю вопроса, но понял, что за дело можно приниматься только тогда, когда придумал именно наших персонажей. В конце концов, детективные истории сами по себе могут быть действительно разными, но помимо того, что это детектив, тут должно еще кое-что присутствовать. То, что именуется body movie, то есть история про двух людей, когда одного не представить без другого – как Дон Кихота без Санчо Пансы, Робинзона без Пятницы, а Лёлека без Болека. И пока не придумаешь, чем они отличаются от прежних, чем интересны могут быть и актуальны твои Шерлок Холмс и доктор Ватсон, ничего не выйдет. Когда же я для себя определил характеры, понял, на чем можно строить отношения и конфликт, как развивается их дружба, тогда и пришло понимание, про что история будет интересна.
– В чем вам видится ее актуальность?
– Для меня Холмс не только сам по себе занимательный персонаж, но за ним читается эпоха, которая, как мне кажется, пересекается с нынешним временем. “Шерлока Холмса” Конан Дойль писал в преддверии наступающего ХХ века, мир стоял на пороге грандиозных перемен и потрясений, уходило время империй, на смену шли новые государственные устройства, а человек считал себя всемогущим, потому что время невиданных войн и технологических катастроф было еще впереди. Они указали человеку на его место, но потом он снова возомнил себя богом. То время мне очень напоминает происходящее сейчас, а Шерлок Холмс, как мне кажется, абсолютный продукт той эпохи.
Чем меня не устроил отличный “Шерлок Холмс”, сделанный на ВВС, так это тем, что герой запросто перемещен из одного века в другой. Для меня же великий сыщик неотделим от XIX века, от викторианской эпохи, от громадной империи, на глазах теряющей былое могущество. Это была эпоха Дарвина, ставящая под сомнение все, что казалось до сих пор незыблемым, но это было и время, когда мир начали окончательно захватывать машины, давая пищу грандиозным фантазиям Герберта Уэллса. Мне кажется, как раз то время дало толчок тому, что сейчас называют социализацией или урбанизацией человека, и, на мой взгляд, сейчас человек беспомощен так, как не был беспомощен никогда.
– Какие артисты были вам нужны в такой ситуации, что вы искали в претендентах на главную роль?
– Это непросто сформулировать. Во-первых, я искал артиста на роль героя нелепого, ершистого, нестандартного, ведь и сам Конан Дойль не считал его “душкой”. Он написал, если и не плохой, то все же достаточно тяжелый характер. Шерлок Холмс был одиноким холостым мужчиной, был деспотом для близких, отказывался от миллионов, жил в мире, где остальные ему лишь ассистировали. Даже миссис Хадсон… Даже Ватсон, который, что ни говорите, навсегда останется только летописцем деяний великого сыщика.
– Тем не менее, сколько можно понять, в вашей картине все же присутствует лирическая, даже любовная тема.
– Конечно. Тут ведь тоже своего рода феномен: у Конан Дойля эта женщина – героиня всего одного небольшого рассказа в “Похождениях Шерлока Холмса”; в другом – предстает мельком, словом, проходной персонаж. Но даже этого хватило кинематографистам, которые прямо-таки в нее вцепились, поскольку герой не может существовать вне лирической темы, женщина просто по факту обязана присутстствовать. Не зря же нас еще в институте учили, что особенно ярко герой раскрывается через отношение к природе, животным и женщинам.
– Для повествования Конан Дойлю очень важна еще и атмосфера той самой викторианской Англии, о которой вы уже вскользь упоминали.
– На самом деле мы пытались воссоздать собственное представление о той Англии, которая требовалась для нашего фильма. Рассказывают, что Игорь Федорович Масленников предлагал на съемках своего “Шерлока Холмса” по-играть в англичанство, и на экране мы увидели рафинированных, чопорных, подчеркнуто особых людей. Я открыл для себя немного иную Англию. Поискав и покопавшись, открыл для себя Англию Диккенса, Англию рабочих кварталов, Джека Потрошителя, борделей, матросов, ветеранов, возвращавшихся домой из заморских походов.
– Одно из ваших кастинговых решений показалось, не скрою, достаточно рискованным: трудно представить в роли Ватсона харизматичного Андрея Панина, увы, ушедшего, трудно представить в роли ведомого, а не ведущего. Насколько уютно было Игорю Петренко в этом раскладе?
– Во-первых, у обоих был уже немалый опыт совместной работы, они снимались рядом и в “Водителе для Веры”, и в еще немалом, как оказалось, числе фильмов, так что времени для знакомства и демонстрации показной вежливости им не требовалось. На самом деле Андрей мне сильно помогал, ему многое сразу было ясно в отличие от Петренко, который до сих пор говорит, что не понимает, как сумел остаться в картине, потому что не играл Шерлока Холмса, не играл того записного сыщика, каким его принято представлять. Но как раз это кажется одним из достоинств того, что он делал. К тому же взаимоотношения Шерлока Холмса и доктора Ватсона, на мой взгляд, это контакт автора и героя, и этим сказано все.
– К каким претензиям вы готовите себя после премьеры?
– В этом смысле я абсолютно спокоен. Самое главное – есть удовлетворение от работы, как мне кажется, что-то срослось и случилось. Во всяком случае, для меня история вышла хорошая, динамичная. Разумеется, не обойдется без претензий на то, что опять посягнули на святое; найдется немало любителей поискать в картине грехи недостоверности в костюмах, интерьерах и еще бог знает в чем. Но мы же любим не самого Холмса, а то, что испытывали когда-то при первой встрече с ним, распутывая вместе с великим сыщиком запутанные истории.
– Какой личный опыт вы приобрели на “Шерлоке Холмсе”?
– Не мне одному – многим нашим кинематографистам не хватает сегодня опыта работы в длительном проекте. Обычно фильм делается теперь галопом по европам, за год-полтора, а Конан Дойлем я занимаюсь уже четвертый год. Здесь была возможность серьезно заниматься сценарием, провести скрупулезный, вдумчивый, подробный кастинг. Не многие режиссеры, думаю, смогут похвастать и таким продолжительным съемочным периодом – 160 дней, практически 8 месяцев работы “в полях”. Не скрою, нам досталось по полной… Иногда жутко уставали, но Лондон Шерлока Холмса нам все же, хочу верить, в какой-то мере покорился.
– Каким был первый съемочный день вашего “Шерлока Холмса”?
– В первый съемочный день, как ни странно, мы снимали не Лондон, а Париж – Елисейские поля, строительство Эйфелевой башни. Все срослось, как это бывает не в первый день, а во второй-третий. Первый съемочный день всегда немного растерянный, все как бы примеряются, а когда вместе пройден небольшой отрезок, вот тогда и начинает приходить понимание, куда двигаться.
Но вообще первое время оказалось достаточно непростым. Так получилось, что мы запустились в сентябре, а у нас очень много натуры, много интерьеров. Интерьеры, естественно, планирутся на зиму, потому что натура – это в первую очередь массовые сцены, а массовые сцены – это та самая атмосфера, ради которой надо перемещать множество людей, порой до 300 человек. А есть еще лошади, повозки, кэбы, и все это надо синхронизировать. И вдруг дней через десять я понял, что, снимая картину про конкретных героев, еще толком не успел с ними поговорить. Но потом мы нашлись, все пошло, и это было грандиозно – 160 потрясающих съемочных дней.
– А вы бывали на Бейкер-стрит?
– Нет.
– И не тянет?
– Думаю, закончим картину, съезжу и посмотрю. Воссоздать настоящую Бейкер-стрит невозможно, а, главное, бессмысленно. Свою мы построили здесь, в Выборге – до нее от места, где мы с вами разговариваем, метров 600…