Новое грандиозное батальное полотно с эпическим размахом сняла Агнешка Холланд – один из ярчайших режиссеров современной Европы. “Горящий куст” или, точнее, “Неопалимая купина” – многочасовая лента для телевидения Чехии. Продюсер фильма – HBO Europe. Невероятно бесстрашный фильм для нынешнего вязкого времени слюнявой политкорректности и продажной “реальной политики”.

Бесстрашие гражданина мира и режиссерская смелость дают ей право и силу дидактично, последовательно, внятно воссоздать историю. Время, когда надежды чехов на свою “оттепель” – “Пражскую весну” – будут закатаны гусеницами тех самых танков, которые та самая Прага в 1945-м встречала с цветами.

Агнешка Холланд крупно снимает булыжники. Они не стареют. Ноги на тротуаре. И юношу. Он останавливается, откладывает подальше в сторону портфель, берет ведерко, что принес с собой, и выливает содержимое на себя. Чиркает спичкой..

Кто жил в то время – помнит, вероятно, имя этого мальчика: Ян Палах. Мы слушали о нем по “Голосу Америки”, а сейчас в зале хочется зажать уши от его крика. Кричит горящий заживо человек, полыхает огромным кустом…

16 января 1969 года, когда Чехословакия успела смириться и привыкнуть к танкам на улицах, около четырех часов после полудня у Национального музея на Вацлавской площади появился молодой человек. По показаниям свидетелей, он снял пальто, взял бутылку из пластмассы, которую принес с собой, вылил ее содержимое на свою одежду и чиркнул спичкой. Сразу загорелся, бросился бежать, но после нескольких шагов упал на землю и начал кататься по тротуару. Прохожий набросил на него пальто, огонь потушил, но ожог был уже велик. Имя его узнала вся Чехия, вся Европа, весь мир. В портфеле, который он оставил на тротуаре перед музеем, были письма: Палах сообщал, что он член группы, которая намерена формой самопожертвования протестовать против несвободы и политического бесправия в Чехословакии.

Агнешка Холланд показывает, как по-разному читают послание студенты и чекисты Чехословакии. Всех задевают его слова. А мальчик медленно умирает в больнице…

На экране – три часа разматывания клубка: чекисты ищут сообщников Палаха, боятся, что новые дети подожгут себя, так как Палах написал, что он – первый факел. За ним будут другие. Пока советсткие танки не уйдут. Чекисты решают свои задачи. Брат Палаха – свои: у брата жена, ребенок, старая мать, которой только еще предстоит узнать, что сталось с младшеньким ее – Яном.

Будут университетские товарищи Палаха решать, как вести себя. Будет мерзость клеветы – оболгут погибшего мальчика, будет попытка судить клеветников. Поиски адвоката. Адвокат будет колебаться, откажется, но устыдится и согласится – станет представлять интересы матери, потерявшей сына.

Смотреть страшно, так как на экране происходит главное: режиссер демонстрирует в деталях, как мерзок и жалок человек, как он труслив и открыт для любого компромисса, лишь бы только не лишиться минимального комфорта, который у него есть. Люди в кадре не злодеи и не предатели. Они просто трусы. И никто не хочет вступиться за честь мальчика, принесшего себя в жертву идеалам свободы.

Такого простого осознанного жертвоприношения во славу своей страны я на экране не видела со времен “Легенды о Сурамской крепости” Сергея Параджанова. Там нужно было защитить Грузию от внешнего врага, и Сурамская крепость была последним оплотом, но никак не держались камни – она рассыпалась. И гадалка сказала, что в стену крепости должен быть замурован юноша, и тогда она будет стоять. И юноша сам пришел и замуровал себя. Только чтобы родина была свободна.

Трудно представить сегодня, чтобы кто угодно где угодно принес в жертву собственную жизнь во славу своей страны и ее свободы. Советская психиатрия в том самом 1968-м году, когда против ввода танков в Прагу на Красную площадь в Москве выйдет горстка потестующих, введет понятие “сверхценной идеи”. Когда свобода важнее главной ценности – жизни. И объявит борцов за свободу шизофрениками, запрет в психоневрологической клинике имени Сербского в центре Москвы и будет лечить. Лечить от желания быть свободным! Вы только вдумайтесь!

Сорок пять лет прошло, а фильм о тех днях оказывается актуальным, как актуальным оказывается Гомер, когда читаешь его “Одиссею”, как текст о себе и своем возвращении домой.

Режиссеру удается избежать сакрализации Палаха, и тогда на передний план, как в христианстве после распятия Христа, – выходит не юноша, пожертвовавший жизнью, а тот самый народ, ради которого принесена жертва.

У всех героев фильма реальные прототипы. Сама Агнешка Холланд – ровесница Яна Палаха – жила в те годы в Праге: училась во времена “Пражской весны” в пражском FAMU, принимала участие в студенческом движении, в декабре 1971 года была арестована и в СИЗО Рузыне провела два месяца.    Самосожжение Яна Палаха пронзило ее, и первое, что она сказала в интервью по окончании просмотра, было “Ян Палах сделал меня тем, кто я есть”. Не раз она признавалась, что провела в Чехии самые яркие пять лет своей жизни и навсегда запомнила советские танки. Запомнила, как Палах восстал, когда все смирились. Но она никого не судит. Только воспроизводит – медленно, покадрово – весь ужас рутины и быта тех лет и дней.

Студент философского факультета Карлова университета Ян Палах, совершивший самосожжение на Вацлавской площади, умер 3 дня спустя в клинике своего университета. Похороны Палаха 25 января 1969 года вылились в демонстрацию протеста. А дальше – чешский депутат-коммунист Вилем Новый по наущению советского КГБ выступил с публичной ложью о Палахе, что тот сотрудничал с зарубежной разведкой…

Убитая горем мать Палаха распрямилась, восстала и возразила им всем – гэбэшникам и коммунистам. Подала в суд на депутата. В этом месте центральным персонажем фильма становится адвокат матери и брата Палаха – Дагмар Бурешова, которая жива до сих пор. Историю о значении достойного поведения в несвободное время написал молодой сценарист Штепан Гулик.

Трудно поверить, что такой суд был возможен, но он состоялся. Самосожжение Палаха обсуждали газеты и телепередачи. На улицах стояли танки, а свобода слова еще как-то сохранялась. Одним из требований Палаха в прощальном письме было закрытие просоветской газеты. И все это звучало громко и вслух.

20 лет своей жизни Дагмар Бурешова была адвокатом преследовавшихся представителей оппозиции, а после 1989 года – ровно 20 лет спустя после гибели Палаха, после “Бархатной революции” – именно она стала первым министром юстиции свободной Чехословакии.

Агнешка Холланд скрупулезно восстанавливает и воссоздает реальность.

Весь съемочный период ее консультировал историк П.Блажек из Института исследования тоталитарных режимов. Ей важны атрибуты реальности, и она входит в родной дом Палаха во Вшетатах. Сцену самоссожения снимает в столичном трамвайном депо Стршешовице, где еще сохранилась перерезанная рельсами булыжная мостовая. Снимает настоящее пражское Ольшанское кладбище – сначала сцену похорон, а потом совершенно невероятное действо: ночью, в проливной дождь, чекисты занимаются эксгумацией. Власти устали оттого, что у могилы Палаха стали собираться те, кто устал от советских танков. Гроб извлекают, увозят, и режиссер Агнешка Холланд снимает как свидетель обвинения, в деталях, как гроб втаскивают на тележку крематория и… вспыхивает пламя. Палах сгорает дважды – живым телом, а потом – погребенным во гробе.

Эпилог картины, повествующей не столько о героизме одиночек, сколько о том, как режим ломает всех, стучит в окно дня сегодняшнего, дабы напомнить чехам об ужасах тех лет в тот момент, когда коммунисты возвращаются к власти – на местных выборах в Чехии в прошлом году компартия получила пугающее количество голосов. А достойных антикоммунистических фильмов невероятно мало.

Агнешка Холланд говорит: “Важно осознать, что многие современные проблемы в посткоммунистических странах, например, коррупция в Чехии или национализм в Польше, являются результатом тоталитарного опыта. Не думаю, что мы можем говорить, что нас это не касается, наоборот, мы должны осознать, что живем в продолжении этого опыта. Другой вопрос, что опыт коммунистического давления и моральной коррупции еще не получил должного художественного отражения. Это неправильно – и со строго исторической, и с человеческой точек зрения; этот опыт должен быть как-то выражен, это нужно нашим странам”.

Фильм исследует анатомию бытия при тоталитаризме – как в центре Европы нормальные люди медленно деградируют, подчиняясь советскому оккупационному режиму. Избитая полицией на антисоветской демонстрации, адвокат Бурешова с ужасом видит, что русских нет: чехи сами бьют чехов.

Чехи сами подбрасывают убитой горем матери Палаха фотографии обнаженного тела ее сына, чтобы запугать ее до смерти, – только бы не было суда. Чехи следят за ней и звонят ей по ночам. Молчат в трубку. Именно мелочи делают картину достоверной. Масса людей оказывается втянутой в этот необъявленный диспут о ценности свободы, и каждому надлежит сделать свой выбор на том месте, где его застал ужас самосожжения Палаха. И каждый делает…<

 Гибель юного Яна Палаха ставит перед выбором всех и каждого, и страх оказывается настолько велик, что почти все делают выбор в пользу предательства, лжи, бессовестности. Так спокойнее…

Поступок Палаха до сих пор оценивают по-разному. Большинство считает его героем, но многие до сих пор твердят, что мерт-вый вряд ли может что-нибудь изменить. Это слышать дико, так как вне зависимости от вероисповедания, мы все живем в эпоху христианства, которая началась с гибели невинного молодого человека, принесшего свою жизнь в жертву.

На короткой пресс-конференции Агнешка Холланд сказала: “Использованное древними греками понятие пафоса достаточно возвышенно, но когда сегодня в Америке что-то обозначают словом “пафосный”, “патетический”, это значит “плохо”. Я стремилась найти золотую середину между тем, как понимали пафос в античной культуре и как понимают его в США, и верно перевести то, что было написано в сценарии. Должна сказать, что сценарист Штепан Гулик и другие чешские авторы его поколения уже не боятся пафоса в такой мере, как мое поколение кинодеятелей. Так что мы искали компромисс между польской и чешской чувствительностью в подходе к теме с тем, чтобы одновременно не стесняться выразить определенные эмоции. В любом случае, это можно воспринимать как чехословацко-польские практические занятия по стилистике”.

P.S. Фильм Агнешки Холланд “Неопалимая купина” выдвинут от Чехии на “Оскар” в номинации “Лучший фильм на иностранном языке”.