Случайность, справедливость или прихотливая игра судьбы, но получилось так, что циничная цель дала жизнь уникальному феномену отечественного танцевального театра. Произошло это в 1937 году, самом страшном году “Большого террора”, и циничная цель заключалась в том, чтобы, никак не ослабляя атмосферу всеобщего страха (московские процессы обсуждались всеми советскими людьми), одновременно – именно одновременно, злодейский замысел был таким – создавать человеческий образ советской страны, страны всеобщего счастья. Ансамбль народного танца СССР был придуман, чтобы демонстрировать этот образ. Главой его был назначен 31-летний Игорь Моисеев, профессиональный танцовщик и балетмейстер, уже поставивший в Большом театре несколько очень успешных балетов.
Это был счастливый выбор. Моисеев обнаружил блестящий неиссякаемый дар постановщика разнообразных танцевальных сюит, полуакадемических и полуфольк-лорных, и поистине гениальный дар руководителя, основавшего вроде бы эфемерное предприятие, триумфально существующее уже восемьдесят лет. И всех захватившее – исполнителей, зрителей, самих заказчиков-пропагандистов, не сразу сообразивших, что они получили. А когда сообразили – если сообразили вообще – менять что-либо было уже поздно. И что же они, а точнее – мы с вами, получили?
Во-первых, не только танцы народов СССР, но и танцы народов других стран – для моисеевского ансамбля не существовало границ, и это в пору жестокой самоизоляции, тупого железного занавеса, отделявшего нас от всего мира. А тут – вольный дух так называемых “угнетенных народов”, тут – праздничная энергия так называемой “упадочной культуры”, находящейся в так называемом “глубоком маразме”. Тем более что Моисеев, бессознательно следуя методу, открытому Константином Сергеевичем Станиславским и называвшемуся “методом физических действий”, сразу понял, что постановки его – не просто танцы на празднике, сочинявшиеся всегда, а праздники, рождающиеся из танца, каким бы ни был танец – радостным или драматичным.
Во-вторых, и это касается уже внутрибалетных дел, в ансамбле Моисеева оказалось легко и естественно утвердить то, что с трудом удерживало свои позиции в академическом балете: права и культуру танца. Там, в балете, законодательствовал так называемый “драмбалет”, основанный на развитой пантомимной игре и на почти не развитом классическом танце. Сложный классический танец не был в фаворе потому, что казался – да и был – воплощением свободы. А вольный моисеевский танец – на наших восхищенных глазах – как бы наслаждался этой самой запретной свободой. И распоряжался ею мастерски и очень умело.
И, наконец, третье, о чем нужно сказать, чтобы коротко коснуться важной искусствоведческой темы. Вместе с моисеевским ансамблем на нашу сцену вернулось дионисийское начало, о котором так много говорили в России в начале ХХ столетия. Потом оно было изъято из искусства, а само слово забыто. Опьянение танцем – вот каков этот бог Дионис, опьянение жизнью – вот что такое дионисийские пляски. И этой пьянящей энергией нас наполнял моисеевский ансамбль.
Прошло 80 лет. С тех пор многое, очень многое, переменилось и в нашей истории, и в нашем искусстве. И популярные танцы, изменившие мир, тоже теперь другие. А что ансамбль? Он молод и полон сил. В свои восемьдесят лет он не выглядит ни почтенным седовласым старцем, ни почетным пенсионером. И лучше всех на свете танцует рок-н-ролл.
Вадим ГАЕВСКИЙ