Легкая рука

Марина ЗАЙОНЦ20 ноября исполнилось бы 70 лет Марине Зайонц.

Часто бывает, что знакомство с пишущими людьми начинается не с личной встречи, но с текстов. И это правильно. Тексты критика отражают его личность полнее и более исчерпывающе, чем любое зеркало и любая беседа “за жизнь”. Это кажется, что мы фиксируем исключительно театральную жизнь вокруг, на самом деле все статьи – еще и кардиограмма собственного сердца. Внутреннее изящество или неряшество, злоба и нежность, строй души и мысли – все это не спрячешь и не подделаешь. Статьи, подписанные Марина Зайонц, в недавно возникшей газете “Сегодня” явно выделялись на общем фоне своеобразием интонаций и какой-то невероятной и немыслимой оперативностью.

Студенты, как правило, слишком сосредоточены на собственных проблемах и погружены в свой учебный мирок, чтобы глубоко вникать в перемены большого мира. Но смена векторов движения театральной критики была столь резкой, что касалась и нас. На уроках истории театра мы прикасались к театральной журналистике “быстрого реагирования”, но казалось, что ее времена прошли безвозвратно. Как это – рецензия по горячим следам премьеры? Статьи Марины Зайонц в газете “Сегодня” доказывали, что быстрая газетная рецензия может сохранять лучшие свойства рецензий журнальных, а оперативность не отменяет ни глубины, ни точности анализа.

Она пришла в газетную критику сложившимся и сформировавшимся профессионалом со своей выстраданной шкалой ценностей, с прекрасным знанием истории театра. За ее спиной были годы работы в Театре на Таганке, где она застала самый звезд-ный период театра. Годы близкой дружбы с домом Анатолия Эфроса и Натальи Крымовой (делом жизни Марины станет издание книги воспоминаний и статей об Эфросе, вышедшей в издательстве “АРТ”). Близость к великим режиссерам не сделала ее высокомерной, не отбила доброжелательности к явлениям, куда менее крупным, к именам, куда менее значимым. С неистощимым любопытством вглядывалась она в новые лица, не только актеров и режиссеров, но и собратьев по цеху. Разочаровываясь, никогда не злилась на тех, кто не оправдал ее доверия… Да, она хорошо знала, что обязанность критика – отделять зерна от плевел (талант в искусстве всегда беззащитен, а вот бездарность часто угрожающе напористо-жизнеспособна). Но гораздо больше ее заботило другое: как бы ненароком не затоптать что-то новое и неожиданное, не ранить чье-то юное самолюбие.

Профессионал высокой пробы, она умела передать ауру спектакля несколькими отобранными эпитетами, действующими сильнее пространных описаний, сформулировать основную мысль режиссера, оценить актерские работы, наконец, вписать постановку в общероссийский театральный пейзаж.

Когда газета “Сегодня” закрылась, оставшаяся без работы Марина немедленно получила предложение от нескольких театров, позвавших на место завлита – ее ценили, ей доверяли, она была нужна и “Творческим Мастерским”, и “Экрану и сцене”, и “Московскому наблюдателю”, и “Алфавиту”, и “Итогам”.

Подружились мы уже в период “Итогов”. До того раскланивались на премьерах, обменивались фразами о погоде, о новых впечатлениях. Наши оценки совпадали далеко не всегда. Но ощущение человека “одной с тобой группы крови” часто важнее вкусовых пристрастий (со сколькими людьми, любящими то же, что и ты, или не любящими то же, что и ты, и в одной комнате оказаться не хочется). И потому как-то постепенно разговоры становились длиннее, а потом, приехав на фестиваль “Балтийский дом”, посвященный Эймунтасу Някрошюсу, – окончательно признали, что главная страсть – общая.

И уже трудно было представить день без голоса в телефоне: “Егошина!” (почему-то по фамилии меня звала только она). Разговор мог быть коротким или длинным, театральным или бытовым. По какому-то неписанному кодексу мы не обсуждали статьи друг друга. Но Марину я читала пристально. И – уверена, что именно в “Итогах” к ней пришла какая-то прозрачная выношенная ясность стиля. К глубине добавилась легкость, к резкости – нежность. В медицине очень ценится не только квалификация врача, но и его “легкая рука”. У Марины она была. Если ее рецензии бывали и ранящими, то только сознательно. И – всегда – щадила самолюбие актеров. “Ты не знаешь, какая это зависимая профессия и как люди в ней ранимы и беззащитны!” – повторяла она.

Ее смерть в предрождественском Париже от анафилактического шока на спектакле конного театра “Зингаро” обрушилась камнем. Я помню, как шла по лестнице в Школе-студии, когда позвонила Марина Давыдова и спросила, не слышала ли я новостей из Франции, как там Зайонц. И еще ничего не подозревая, я пожаловалась, что вот второй день она не отвечает на смс…

Скоро уже пять лет, как ее нет с нами. Но часто, смотря спектакль или читая какую-нибудь рецензию, или проглядывая очередной водопад выяснений отношений в фейс-буке, я думаю: интересно, что бы сказала Зайонц? Ее очень не хватает.

Ольга ЕГОШИНА
«Экран и сцена»
№ 21 за 2014 год.