Люк Бессон, воспевший в образах Лилу и Ангела-А некое загадочное андрогинное, сиречь бесполое, начало в человеке, в своем новом фильме “Люси” запечатлел в главной роли несомненно одну из наиболее сексапильных голливудских актрис Скарлетт Йоханссон. С гитарообразной фигурой, чувственными пухлыми губками, волоокостью манящих голубых глаз блондинка Йоханссон несомненно относится к категории характерных актрис. С моей точки зрения, она представляет собой идеальный кинотипаж этакой сбежавшей с панели нью-йоркского аптауна нерадивой (да простится мне полное созвучие сего жаргонного словечка с ее именем) scarlet woman; либо, что понятнее нам, типаж “динамистки” 80-х, улизнувшей на сломанном каблуке от пьяного мажора из московской “Метелицы”…

Но с кем бы ни ассоциировалась известная своими откровенными фотосессиями голливудская актриса Йоханссон, ее героиня Люси, в отличие от прежних бессоновских андрогинов, не оставляет зрителю ни малейших сомнений в ее ярко выраженной принадлежности к женскому полу.

В том-то и состоит парадоксальность выбора актрисы на главную роль, что режиссер не предлагает сексапильной очаровашке ни одной постельной сцены, ни разу не обнажает ее тело, мало того, героиня Йоханссон выглядит практически целомудренной. Внезапно превращаясь в сверхчеловека, остатки своей нежности она адресует не бойфренду из Бронкса, а одной только любимой мамочке. Лишь разочек, как бы извиняясь перед зрителем, режиссер позволяет Люси поцеловать в губы опешившего от всего происходящего кривоносого парижского “следака”, да и то с оправдательной формулировкой: “как напоминание”. Да уж, в этот раз Бессону явно не до любовных шалостей, ведь устами своей героини он торопится донести до нас свое выстраданное годами философское послание.

Если ранее мне приходилось утверждать, что единственным достоверным месседжем, который автор отправляет публике, является приглашение опрокинуться в стихию его собственного глубоко личного мироощущения, то в случае с “Люси” должен оговориться: “и в стихию его миропредставления”. Хитрюга Бессон, набивший руку на создании комедийно-фантастических блокбастеров а ля голливуд, свой философ-ский месседж и в этот раз облекает в форму веселенького боевика.

Фильм “Люси” может посоперничать по количеству трупов на один погонный метр пленки с самыми кровавыми фильмами Тарантино и Такеши Китано, а своим сюжетным построением создает идеальную дымовую завесу для той категории зрителей, которую слова “авторский месседж”, “смысловой подтекст”, “философский посыл” приводят в глухое уныние.

Подвох, если не сказать, жанровое хулиганство этой картины состоит в том, что философское послание “Люси” адресовано именно тем, кто в наименьшей степени включен в процесс преодоления того самого пресловутого 10-процентного барьера задействованности клеток нашего мозга в процессе мышления, вокруг которого строится коллизия фильма; тем, кто с радостью вернул бы себя, дай им волю, в неразумное состояние Люси-австралопитека. И когда в финале картины ручищи гоминида касается своим пальчиком, словно перстом микеланджеловского Саваофа, Люси-сверхчеловек, как бы передавая далекому предку дыхание разума, сами собой приходят на ум слова незабвенного Ницше: “Человек есть канат, натянутый между обезьяной и сверхчеловеком”.

Своим новым боевиком Люк Бессон лупит массового зрителя наотмашь и наверняка. Лупит именно по той части человеческой популяции, для которой натянутость ницшевского каната над пропастью жизни представляет излишнее напряжение; для кого гоминидная дремота ума есть наиболее комфортная форма существования; кому совершенно неважно, как возникают и исчезают звезды, как и почему делятся живые клетки, как и почему происходят химические реакции; кому “по барабану”, как и почему вращается баранка его внедорожника.

Сегодня миллионы “умных машин”, соединенных Глобальной Сетью, шаг за шагом вводят в область сознательного то, что ранее оставалось на уровне бессознательных импульсов, определяемое идиоматикой как “идеи витают в воздухе”. Именно туда, в эти сферы и устремлены философские чаяния Люка Бессона, туда влечет его провиденциальный ум художника.

Люк Бессон рвется прокричать нам, что интеллектуальное преображение вот-вот наступит, что количество накопленного и осознанно структурированного знания, хранящегося в петабайтах цифровой памяти, неизбежно приведет к качественному скачку в развитии человеческого интеллекта.

Искусственный интеллект вовсе не породит, как принято думать, монстров-киборгов, которые уничтожат человечество, а напротив – откроет в живом человеке доселе невиданный потенциал его же собственного, данного ему эволюцией интеллекта. Раньше человек боялся стать зверем, сегодня он боится стать роботом. Первый страх обоснован и необходим, он движет цивилизацией. Второй страх надуман и вреден – вот, что пытается донести до нас Люк Бессон. И в этой своей точке его научно-фанатический посыл обретает признаки манифеста, нет, даже больше – некой новой религиозности.

Бессон объявляет интеллект высшей ценностью, Абсолютом, если хотите, Богом. “Я повсюду!” – что это как не аллюзия на Святого Духа-Утешителя? (“Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит…”, Ин. 3:8) И почему-то воспоминаются головокружительные откровения средневековой женщины-мистика Анджелы де Фолиньо: “В беспредельном мраке я вижу святую Троицу, и в Троице, различимой в ночи, я вижу себя, стоящую в центре”.

Но тут же ловишь себя на том, что фильм “Люси” отсылает и к уму непостижимой латиноамериканской фантастике – новеллам “Алеф” и “Фунес, чудо памяти” Хорхе Луиса Борхеса, “Лента Мебиуса” Хулио Кортасара. Правда, Бессон как природный европоцентрист ведет себя настойчивее рефлексирующих латиноамериканцев, претендуя на нечто большее, чем очередной фантастический полувымысел-полугипотеза. Финальной репликой своей растождествившейся в мировом разуме героини: “Миллиарды лет назад нам была дарована жизнь. Теперь вы знаете, что с ней делать” – Люк Бессон без лишней скромности предлагает нам магистральный путь развития, по которому либо может, либо должно двигаться человечество, безусловно, этим же призывом ставя бесконечное число неразрешимых вопросов…

Жанровую принадлежность фильма “Люси” очень хочется определить не иначе как “философская притча в форме комедийного научно-фантастического боевика”. Однако важнее другое: “Люси” – до сегодняшнего дня самый личностный фильм Бессона. Поэтому берусь утверждать: “Люси” – новое слово в области авторского кино.

Да, таков теперь новый артхаус, артхаус ХXI века – без характерных длиннот с любованиями капающей с потолка воды; тающими в кривых зеркалах астеничными героинями; монотонно читаемыми за кадром меланхоличными стихами; бредущими по пустыне в никуда чалыми дромадерами; смертями, которым не сочувствуешь, а только наблюдаешь; криками, которые кажутся просто шумами…

В качестве авторского режиссера Люк Бессон подхватывает и продолжает другую артхаусную линию – живучую линию Федерико Феллини с его методом передачи авторского месседжа путем барочной, искрометной, буффонадной игры образами и смыслами в противоположность, похоже, уходящей в прошлое линии Бергмана-Антониони-Тарковского, требующей от зрителя созерцательной сосредоточенности, способности вместе с автором фильма препарировать людские характеры и их взаимоотношения, вчитываться в семантику окружающего мира и обнаруживать за всем этим экзистенциональные смыслы.

Как когда-то Платон облачил свои философские построения в легкую для восприятия форму диалогов, как облекали свои далеко не детские мысли в сборники афоризмов Монтень и все тот же Ницше, так и Бессон стремится донести свои глубокие размышления об эволюции живой материи и ноогенезе в забавной остросюжетной киноновелле, в которой главным героем по режиссерскому обыкновению выступает молодая женщина.

И снова возвращаясь к образу Люси, хочется обратить внимание на то, что в своем философском киноэссе весь цикл формирования суперинтеллекта, начинающийся на фазе зарождения эмбриона, Бессон замыкает на женщине: мощнейший по силе наркотик, вокруг которого крутится сюжетный конфликт картины, представляет собой ни что иное как экстракт естественного фермента CPH4, впрыскиваемого организмом женщины на шестой неделе беременности в вынашиваемый ею эмбрион, что, согласно фильму, дает сильнейший толчок к формированию интеллекта у будущей личности.

Запредельную дозу именно этого фермента внезапно получает организм Люси, что запускает необратимый процесс ее превращения в сверхчеловека. Таким образом, женская природа, в тысячи крат усиленная женским же по происхождению ферментом, женщину делает сверхчеловеком. Мужчинам во главе со всепонимающим профессором, которого так мило играет легендарный Морган Фриман, остается лишь констатировать факт преображения девушки в супердевушку и с радостью наблюдать ее разотождествление в Мировом Разуме.

Символично и, думаю, совершенно неслучайно, что в роли профессора – один из самых знаменитых темнокожих актеров, исполнивший роль Бога в картине “Брюс Всемогущий”. Этим Бессон указывает нам на свое понимание обожения человека, которое в его толковании и есть достижение абсолютного интеллекта, и если человеку суждено его обрести, то исключительно в лице женщины, а профессору-Богу лишь с умилением наблюдать восхождение твари в новый рай – в мир вечного разума.

Возможно, что через подобную абсолютизацию женщины Бессон стремится разглядеть в более слабом в физическом плане человеческом существе окончательную победу интеллекта над грубостью плоти, победу ума и интуиции над всякой брутальностью, косностью, наконец, над физическими законами. Ведь и “пятым элементом”, и “ангелом-А”, и своей еще более ранней Никитой Бессон пытался, до конца не отдавая себе в этом отчета, утвердить на эстетическом, а, может, и на этическом уровне приоритет бестелесной интеллектуальности над самодовлеющей телесностью бытия.

В фильме “Люси” Бессон позволяет полностью выплеснуться этим своим стремлениям, и в лице героини Скарлетт Йоханссон именно женщине он вручает право первой получить власть над Временем – ибо именно время, а не пространство и материя, по мысли режиссера, есть единственная онтологическая основа сущего. И окажись вдруг на месте Бессона автор бессмертного романа “Мадам Бовари”, он бы наверняка не удержался и в финале фильма бросил бы прямо с экрана в зал: “Мадмуазель Люси – это я!” (кстати сказать, в день московской премьеры картины режиссер появился перед журналистами в толстовке со столь созвучной его имени Люк надписью “Lucy”).

Мераб Мамардашвили сказал однажды, что нельзя прожить жизнь, не профилософствовав. После просмотра фильма “Люси” эти слова с полной очевидностью можно отнести к жизни и творчеству пущего озорника и искусного выдумщика – большого и мудрого мастера кино Люка Бессона.