Театр в дни «конституционных гарантий»

Афиша оперетты “Птички певчие”
Афиша оперетты “Птички певчие”

В 1912 году журнал “Маски” опубликовал размышление Н.А.Скворцова о причудах цензуры и о разнообразных ограничениях, накладываемых на театр и театральных деятелей в XIX веке, а затем и в современную ему эпоху. Автор с присущей журналистскому стилю того времени лапидарностью и прямолинейностью поименно называет тех государственных чиновников, по воле которых происходили нелепые казусы и вершились абсурдные притеснения артистов, музыкантов и антрепренеров. Предлагаем читателям сравнить нынешнее положение дел с тем, как они обстояли сто с лишним лет назад и еще раньше.

Н.А.Скворцов

Прежде и теперь. Расправа с пьесами и музыкальными произведениями

“Маски”, 1912, № 2.

Исторические журналы время от времени отводят место прошлому русского театра. В одном из последних номеров “Исторического вестника” в своих воспоминаниях Г.А.Пальм приводит чрезвычайно характерный пример, с одной стороны, геркулесовых столбов, до которых доходила административная цензура, с другой – полной невозможности бороться театру даже с теми проявлениями произвола, которые, в сущности, являлись форменным издевательством и над драматургами, и над антрепренерами, и над артистами.

В Полтаве антрепренер Дюков ставил оперетку “Птички певчие”. Первое представление посетил прокурор Непорожнев. Провинциальный прокурор ушел из театра возмущенным: “Полное осмеяние губернаторской власти”.

Доброволец-цензор в мундире судебного ведомства отправился с доносом к губернатору и… “пошла писать губерния”.

Губернатор вызвал полицеймейстера. Полицеймейстер вызвал антрепренера.

– У вас там осмеивают губернатора!.. Кто это смеет?

Дюков клялся и божился, что ни он, ни труппа тут не виноваты: “Птички певчие” идут по одобренному театральной цензурой экземпляру.

Полтавский полицеймейстер, получивший от губернатора после доноса головомойку, потребовал, чтобы антрепренер немедленно же представил ему цензурированный экземпляр оперетки.

Дюков съездил в театр и привез его. Полицеймейстер отправился к губернатору, но, возвратившись от него, снова вызвал антрепренера.

Объявляю вам распоряжение его превосходительства, господина губернатора, впредь, каждый раз, когда актер говорит слово “губернатор”, вменить ему в обязанность неукоснительно добавлять: “губернатор города Лима, в Перу”.

И полицеймейстер глубокомысленно пояснил:

– Это для того, чтобы публика не подумала, что речь идет о местном начальнике губернии.

Антрепренеру и актерам пришлось подчиниться, и оперетка шла со вставными словами.

На одном из представлений произошел инцидент: актер, исполнявший роль Пантеллы, забыл сделать добавление и сказал так, как значилось в пьесе – “губернатор”.

Тотчас же раздался зычный голос:

– Не губернатор, а губернатор города Лима, в Перу. Не забывай, а то посидишь за решеткой!

Публика читает эти воспоминания и смеется, а современная действительность поясняет:

– Над чем смеетесь? Над собой смеетесь!..

И сотнями фактов, многочисленными примерами из целого ряда современных городов подтверждает это.

Губернатор (как знать, быть может, при непосредственном содействии губернаторши, дамы во всех отношениях приятной) нашел пьесу Андреева “Анфиса” неприличной. И разрешенная, прошедшая через игольное ухо театральной цензуры пьеса не разрешается к постановке.

Архиерею-монаху, вряд ли много смыс-лящему в художественной литературе, показался подозрительным “Анатэма” того же автора. Синод в двадцать четыре часа расправился с пьесой, которая после этого была снята услужливым ведомством во всех городах и обеих столицах конституционной России.

Не пощадили даже Пушкина и его сказок: почти до ста лет дожил его “Золотой петушок”, но как только попробовал он проникнуть на сцену, его немедленно же ощипали. Ибо, что было цензурно в николаевскую эпоху, то еще вопрос – может ли получить права гражданственности в век “свободы слова, совести и союзов”.

Молдаванину Пуришкевичу не понравилась “Саломея”, он созвал свою клику, и “Саломея” была снята… быстро и просто.

Депутат Государственной думы В.М.Пуришкевич
Депутат Государственной думы В.М.Пуришкевич

Мелодраму “За монастырской стеной” (“Сестра Тереза”), которую беспрепятственно смотрели еще наши бабушки, признал опасной вдумчивый полицеймейстер города Екатеринослава и навел на пьесу собственноручную цензуру, вычеркнув сцену католического пострижения и исполнение органом католического же “Ave Maria”.

И вдумчивого полицеймейстера ни в тайном пристрастии к католичеству и

иезуитской ереси не заподозрили, ни в отношении умственной нормальности достойным особого исследования не признали, а распорядились впредь в Екатеринославе пьесу ставить искалеченной для назидания всем бывшим и ныне здравствующим театральным цензорам.

Так же свободно расправляются и с музыкальными произведениями.

Лишенный музыкального образования херсонский губернатор Гревениц нашел, что скрипки в героической симфонии Бетховена… явно восхваляют Наполеона I, что может внести смуту в умы вверенного ему, дозорливому музыканту Гревеницу, населения.

И херсонского губернатора не освидетельствовали, но героическую симфонию Бетховена, не задумываясь, вычеркнули из программы симфонического концерта.

В Петербурге пришлось в угоду духовному начальству снять целую оперу “Сестра Беатриса”.

Наконец, синод решил заняться постановками опер, и синодский обер-прокурор В.К.Саблер начал с режиссерства в опере Римского-Корсакова. Столичная пресса отметила это явление:

“Слушавшие “Сказание о граде Китеже” Римского-Корсакова в Мариинском театре были немало изумлены изменением в последней картине. Прежде картина эта, изображавшая Китеж под водой, давала удивительное впечатление чего-то неземного: залитая белым светом сцена, белоснежные одежды участвующих, стоящих полукругом, – все это вызывало благоговейное чувство. Вчера картина была изменена, и впечатление наполовину пропадало. Участвующие стояли не полукругом, а каким-то каре, а среди белоснежных одежд виднелись коричневые, зеленоватые и другие. Святость картины исчезла. В публике говорили, что картина эта давно беспокоила синод, находивший, что ее следует изменить. Насколько это верно, трудно судить, но вчерашний спектакль заставил этому верить. На спектакле присутствовал В.К.Саблер, внимательно следивший по партитуре за ходом оперы”.

Обер-прокурор синода В.К.Саблер
Обер-прокурор синода В.К.Саблер

Можно ли, действительно, смеяться тому случаю губернаторской цензуры “Птичек певчих”, о которых вспоминает г. Пальм, когда и теперь нет ничего легче, как административно искалечить и драму, и оперу, и даже музыкальную симфонию?

Театр в дни “конституционных гарантий”, а вместе с ним и все драматическое творчество объявлено вне закона.

С ними – “можно не церемониться”.

Стоит произведение скульптуры. Не понравился нос – р-р-раз!.. и статуя рукой вандала обезображена.

Висит картина. Р-р-раз!.. – и часть ее обезображена дикарем, подмазавшим усы девице.

И, как показывают приведенные выше примеры, проявление вандализма по отношению к сценическому творчеству стало “бытовым явлением” современной России.

Если прибавить к этому все, что делает с пьесами непосредственно театральная цензура, то совершенно серьезно приходится признать вполне настоятельным, вполне насущным учреждение защиты драматических и музыкальных произведений, подобно тому, как имеются организации для защиты памятников старины.

Памятникам старины в нынешнее время куда меньше угрожает вандализм современных условий.

Это должны запомнить и Академия наук, и все другие организации, литературные и музыкальные.

Материал подготовила Мария ЛЬВОВА

«Экран и сцена»
№ 13 за 2022 год.