В одном из своих интервью режиссер Александр Кривонос говорил: “Я отношусь к телевидению не как к средству массовой информации, а как к искусству”. Такой взгляд на возможности ТВ (ныне, безусловно, растерявшем накопленные за свою историю опыт, открытия, поиски языка) сформировался у практиков и поклонников “третьей музы” в начале шестидесятых годов прошлого века. Ленинградский телевизионный театр, основателем которого был Давид Исаакович Карасик, собрал уникальную труппу из корифеев и только начинающих молодых артистов, давал им шанс раскрыться в новом, неожиданном качестве. Премьер этой труппы Сергей Юрский считал влияние Карасика на искусство телевизионного театра “огромным и непреходящим”.
Давид Карасик был замечательным педагогом, полагавшим, что режиссуре “нельзя научить, но можно научиться”. Одним из лучших учеников Давида Исааковича стал Александр Кривонос, создатель прекрасных телевизионных фильмов о Петербурге, художниках русского авангарда и “Мира искусства”, уникального цикла образовательных программ для детей. С 2002 года Александр Кривонос преподавал в Санкт-Петербургском институте кино и телевидения, и в этой своей ипостаси наследуя Учителю. “ЭС” благодарит Любовь Овэс за возможность опубликовать текст Александра Кривоноса, написанный незадолго до его преждевременного ухода. Текст публикуется в авторской редакции.
Подпись зачастую говорит о человеке не меньше, чем фотография в паспорте.
Автограф Карасика – похож на след лесной птички, оставленный на снегу.
Д и К – два инициала, соединенные этой птицей.
Он был безбытен. Жил в коммуналке на улице Чайковского, обедал в пирожковой “Колобок”, благо далеко ходить не нужно. Просто перейти дорогу.
Рядом остановка 46 автобуса. Ждать не долго. Минуя его любимый Летний сад, автобус, съехав с Кировского моста, стремился к нужной остановке: улице профессора Попова.
Когда не было общестудийной или редакционной летучки, рано на студию не приходил.
Шутил, что у рабочих-монтировщиков в служебном удостоверении написано “постановщик”. А режиссеры такой записи не удостаивались.
Он носил заломленный на левую сторону берет, здоровался левой рукой, – правая была ранена на войне.
В июле 42 года его призвали в армию. Он был доходягой, из тех, про кого говорили, что они долго не протянут.
Военкомат отправил его в Москву, в школу кремлевских курсантов. Краткосрочные курсы Красных командиров. Учеба была недолгой и в марте 43 года пополнение отправили на фронт.
Про фронт вспоминать не любил. Иногда только упоминал, что, когда совсем уж не было еды, они с товарищами изготав-ливали самодельные карты и в деревнях их меняли на хлеб и картошку. В 43 году первое ранение, в 44-м – второе в правый плечевой сустав.
Комиссовали, вернулся домой в Ленинград.
Война его закалила, был дисциплинирован до мозга костей.
Отправился работать военруком в 187 школу. Она тоже была через дорогу от дома.
В 45 году поступил в Театральный институт, в мастерскую Бориса Вульфовича Зона.
Вспоминал, что на фронте, бывало, проверяли на выдержку: стреляли над ухом. И, хотя сердце уходило в пятки, медленно поворачивался, а оно, сердце, в это время зарывалось в землю. (Цитирую по интервью в ПТЖ, № 3, 1993.) Конечно, после фронта, после того как он вел отряд по минному полю, испугаться воображаемого волка на актерских уроках было нелегко. Но однажды прорыв произошел, и с тех пор Д.И. стал любимым студентом Бориса Вульфовича.
Очень важным постулатом педагога Зона было ведение творческих дневников.
В дневнике важно зафиксировать открытие. Пусть одна страничка, но с открытием.
Каждый день должен приносить новое знание. Как в дневниках Пришвина. Просто строчка: “Было это во время дождя. По проволоке бежали две капли. На время они слились. Но вот одна упала на землю, а за ней вторая. Быть может, они встретятся?”.
Он продолжал: Целый фильм можно отснять. Понимаете? Причем в разных жанрах. Пусть две строчки, но в них – открытие на всю жизнь. Надо уметь фантазировать…
Специализация студентов курса Зона – режиссеры театра музыкальной комедии. По окончании института Карасик начал работать в ленинградской Музкомедии. Главным режиссером театра был легендарный боец чапаевской дивизии Иван Федорович Ермаков. Иван Федорович по совместительству был главным режиссером ленинградского телецентра. Он целый год уговаривал Карасика идти работать на телевидение. Говорил, что за ним будущее: “Разве можно сравнить количество людей, пришедших на спектакль, с огромным охватом телевизионной аудитории!”. Он это говорил в начале пятидесятых годов, когда люди смотрели телепрограммы по малюсенькому телевизору КВН, оснащенному линзой, наполненной дистиллированной водой.
В конце концов, 20 мая 1956 года, после долгих уговоров Ермакова, Карасик пришел в маленький телецентр на улице академика Павлова. Единственная шестидесятиметровая комната, в которой было всего двадцать четыре метра полезной съемочной площади. Сначала в студии была одна камера, эта камера была закреплена неподвижно. Позже появилась вторая, которую поставили на тележку, она плавно подъезжала, и таким образом можно было укрупнить актеров. Естественно, ни о каких транс-фокаторах никто в то время не помышлял.
Сам режиссер вместе с видеомикшер-оператором, который переходил с плана на план либо микшером, либо “кнопками”, находился на втором этаже.
Внизу в студии сидел главный ассистент режиссера Владимир Михайлович Покорский, который по краткому сценарию следил за тем, чтобы режиссер за пультом не уклонялся от утвержденного сценария.
Все знали, что такое живой эфир. В прямом эфире ничью ошибку исправить невозможно.
В воздухе висел немой вопрос “А вдруг?”. Вдруг вылетит в эфире камера, а что будет, если вылетят обе? К счастью, такое случалось крайне редко.
В 1961 году на улице Чапыгина был построен новый телецентр. Постановочная часть студии была бедная. Ленинградской студии телевидения дорогие декорации были не по карману. К тому же теоретики говорили об особой специфике телевидения. О магии крупного плана, которая ввиду технического несовершенства ТВ, принималась за родовые призраки нового вида искусства.
Художник Сергей Сергеевич Скинтеев натягивал в павильоне блестящие ленты, которые, переливаясь, создавали эффект морского бриза.
Актеры сидели на фанерных кубиках, зритель с удовольствием включался в эту условную игру.
Позже прием нарекли “литературным театром”, а Карасик стал отцом-основателем этого жанра.
Новый телецентр на улице Чапыгина в те годы был самым большим в стране. Поначалу на студию пришли те актеры и театральные режиссеры, чья судьба не очень удачно сложилась на ленинградской сцене. И конечно, телевидению СССР нужны были молодые творческие кадры. Пришла пора начать подготовку кадров не только для ленинградского телевидения, но и для всей страны.
В 1963 году в Театральном институте состоялся первый набор режиссеров ТВ, первым мастером курса был Иван Федорович Ермаков, а следующий набор проводил Давид Карасик. Обучение было заочное, естественно, бесплатное. Правда, для будущих абитуриентов было одно существенное условие: необходимо было отработать на студии не меньше 2-х лет и получить направление на учебу в институт.
Конкурс был огромный, и поступить к Карасику было очень трудно.
На первом экзамене мастер придумал такое испытание: абитуриентам были розданы репродукции картин советских художников. Это мог быть первый кадр будущего фильма, а могла быть кульминация или развязка.
В течение четырех часов нужно было написать сценарий будущего фильма.
На этом, казалось бы, простом задании выяснялось очень многое. Общая культура, способность абитуриента видеть кадр, умение раскадровать изображение, а самое главное, понять замысел художника и передать его зрителю.
Остальные два тура были достаточно традиционны для театрального института, и счастливчики становились студентами Мастерской Карасика.
На первом же занятии, которое проходило в его любимой 16 аудитории, мастер сразу преподнес первый урок. Аудитория была хаотично заполнена стульями. Студентам было предложено занять свободные. Все расположились в художественном беспорядке. После этого Карасик попросил поставить стулья в полукруг, а напротив этого полукруга сидел он сам. Так чтобы каждый студент видел не только своих соседей, но и остальных одногруппников. Мастер видит каждого, и все видят мастера.
И тут Давид Исаакович торжественно сформулировал первую заповедь: “Запомните, режиссер телевидения на 95% организатор и только на 5 оставшихся процентов – художник.
Ты – режиссер телевизионной программы. В студию пришла толпа народа. Никто не догадывается о том, что ты не знаешь, что с ними делать. Разбей их на небольшие группы и рассади в студии. Люди видят, что режиссер владеет ситуацией и знает, что ему нужно делать”.
И продолжал: “Если ты не можешь справиться с пришедшими в телестудию людьми, то какие бы замечательные идеи ты бы ни напридумывал, пока не организуешь производство, у тебя ничего не получится”.
Он говорил о том, что режиссер должен вести творческий дневник, и об открытии, которое каждый день должен совершать. Потом на секунду замолчал и вдруг своим слегка глуховатым голосом прочитал четыре строчки Александра Блока:
“Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран —
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман”.
После этого он предложил студентам пофантазировать, ведь без полета фантазии режиссера быть не может.
– “На что может быть похож обычный стул?”.
Мастер поднял его на вытянутой руке и сказал: “Это букет, который вы сейчас подарите”.
Опустил стул, наклонил его спинку: “А теперь это человек, совершающий молитву”.
После этого победно посмотрев на нас: “Все зависит от вашей фантазии”.
Когда занятия закончились, я провожал Давида Исааковича домой. Мы шли по Моховой. На углу Моховой и улицы Пестеля он остановился и спросил меня: “А у тебя есть враги?”.
– “Что вы, Давид Исаакович, конечно нет”.
Он еще раз посмотрел на меня, пожевал губами, вздохнул и сказал:
“Плохо. У режиссера обязательно должны быть враги!”.
Александр КРИВОНОС
«Экран и сцена»
№ 13 за 2021 год.