Алексей БАРТОШЕВИЧ: «Неудача или прорыв?»

Фото предоставлено ГЦТМ имени А.А.БахрушинаПервого марта в Театральном салоне Дома-музея М.Н.Ермоловой на Тверском бульваре открылась выставка «Театр Тарковского. “Гамлет”», посвященная 85-летию Андрея Тарковского. Она рассказывает о спектакле режиссера в Театре имени Ленинского комсомола. Премьера “Гамлета” состоялась 8 февраля 1977 года и вызвала ожесточенные споры, противоречивые отклики – от восторга до неприятия. О выставке и о самом спектакле рассказывает Алексей Бартошевич.

На выставке «Театр Тарковского. “Гамлет”» сделано все, чтобы дать посетителям возможность представить себе тот – уже ставший легендарным – спектакль. Собраны документы, записки режиссера, эскизы костюмов и декораций, огромное количество прекрасных фотографий. Все это в совокупности – в той степени, в которой это вообще возможно, дает ощущение постановки и того, что значила для Тарковского шекспировская пьеса. Ведь идея “Гамлета”, образ Гамлета следовали за режиссером многие годы, и в его завороженности этим текстом было что-то очень близкое русской культуре, для которой Принц Датский – главная фигура мировой художественной истории.

Вскоре после премьеры в Театре имени Ленинского комсомола меня пригласили на обсуждение спектакля в очень узком кругу: Марк Захаров, Елена Образцова, Андрей Тарковский, кто-то из Управления культуры и я. Я не скрывал, что многого не понял, а кое-что мне и вовсе показалось неудачным, хотя в спектакле были и замечательные моменты. Трагически и жестко исполняла Офелию Инна Чурикова. Прекрасно была придумана сцена мышеловки: актеры, игравшие старшего Гамлета, Клавдия и Гертруду, исполняли в “мышеловке” историю убийства Гонзаго. То есть мы смотрели представление в замке глазами Гамлета, который в театральном злодее видел Клавдия, в убитом герцоге отца, в его супруге – мать. Однако сам Гамлет – Анатолий Солоницын вызвал у меня сомнения, и вот почему. Я очень любил этого актера в фильмах Андрея Тарковского. Мне нравилось его неподвижное лицо, за которым угадывалось глубокое и важное содержание. В кино. А театр сыграл по отношению к нему предательскую шутку, потому что маска неподвижного лица была та же, но я лично не ощущал за ней ничего. Возможно, впрочем, что я был не прав.

Отклик Тарковского на обсуждение оказался занятным. Он произнес: “Я, привыкший к хамству на кино-обсуждениях, привыкший к тому, что на меня обрушиваются мои коллеги по кинематографу, был поражен тем, с какой снисходительностью и серьезностью здесь говорили о моей работе”.

Однако смысл и философия спектакля Тарковского были существеннее, чем тот сценический результат, к которому пришел режиссер. Он ставил религиозный спектакль, построенный на глубоко и строго понимаемой христианской философии. За несколько лет до премьеры Тарковского своего знаменитого Гамлета воплотил Владимир Высоцкий. Он играл правоту мятежа, бунта, святость ненависти, ведшей и бросавшей его героя в сопротивление – при том, что он понимал, что ни малейшей надежды у него нет. Это был русский бунт, бессмысленный и прекрасный. И еще Высоцкий написал стихотворение о Гамлете, смысл которого был далек от того, что он делал в этой роли на сцене. Стихотворение о Гамлете, который проливает кровь и разделяет с миром вину за кровопролитие. И вот это было очень близко к тому, как интерпретировал пьесу Тарковский. Гамлет у него брал на себя роль судьи и палача, пусть и справедливого. А спектакль ставил вопрос: кто имеет право решать судьбы других людей? Кто имеет право быть судьей, кроме Бога? Не судите, да не судимы будете. “Мне отмщение и Аз воздам”. Смысл спектакля открывался с особенной ясностью в финале, когда Горацио вдруг восклицал: “Смотрите!” – и сцену заполнял странный мерцающий свет. В этом таинственном мерцании все убитые, лежавшие на подмостках, казались силуэтами, тенями. От груды тел отделялся Гамлет – тоже уже мертвый – медленно подходил к каждому, касался рукой, словно прося прощения, и, бережно подняв, выводил к авансцене. Этим жестом моления, прощения завершался спектакль.

На том обсуждении я спросил Андрея Тарковского, как понимать финал, и он ответил, что за пределами этой жизни должен быть другой мир. Мир, в котором не убивают. Мир, в котором господствует справедливость и нет убийц.

После обсуждения Марк Анатольевич Захаров задал мне вопрос: “Кто мог бы сыграть Гамлета, если не Солоницын?” Я ответил: “Сам Тарковский”.

Выставка продлится до 2 апреля

Записала Катерина АНТОНОВА

Фото предоставлено ГЦТМ имени А.А.Бахрушина

«Экран и сцена»

№ 6 за 2017 год.