Режиссер Елизавета Стишова и сценарист Алиса Хмельницкая в рамках проекта “Открытая сцена” поставили “первый вегетарианский спектакль” – “Вторсырье из меха”, – в котором пофантазировали на тему того, чем могут быть заняты животные на том свете.

Театр, отзываясь на многие общественные и социальные проблемы, темы вегетарианства и защиты животных практически не касался. Это все территория перформанса. Поэтому и от спектакля ждешь шока и требований немедленно изменить свой несознательный образ жизни. Но ничего этого в постановке нет.

Действие разворачивается на сцене, заставленной картонными коробками. Это Чистилище, а в коробках-гробах находятся недавно убитые животные. Только сами они пока не знают, что мертвы, или не хотят знать. Собака породы корги (Инна Степанова), мартышка (Исамил Коне) и цирковой медведь (Евгений Пилипенко) еще ждут, когда за ними придут хозяева, и говорят о них с любовью и ностальгией. Сначала это просто забавные этюды о повадках животных. Артисты, действительно, отлично схватили пластику своих героев – корги смешно трясет попой, обезьяна кричит нечеловеческим голосом и собирает на головах товарищей невидимых букашек, а медведь, тяжело пошатываясь, переступает по сцене и, забравшись на детский велосипед, показывает цирковые трюки.

Все меняется с появлением в этой компании барана (Иннокентий Алексеев). Он не антропоморфен, как другие животные, ничего не говорит и не вспоминает, а только блеет и жует. На его фоне остальные звери еще больше “очеловечиваются” и выстраивают некоторое подобие социальной структуры, в которой они находятся выше безмолвного барана, а значит, имеют право им командовать и даже заткнуть бедняге рот, когда навязчивое блеяние начинает раздражать. Свыкнувшись со своими новыми ролями, животные всерьез обсуждают, можно ли приравнять барана к хлебу, если он был выращен специально для еды (остальные-то животные значительно более благородны – корги – личная собака английской королевы, обезьяна – лабораторное животное, на котором ставили опыты, а медведь – артист цирка). Прав был Оруэлл, говоря, что “все животные равны, но некоторые равнее других”. Или не прав?

Именно история барана толкает действие, именно благодаря ему звери понимают, что они мертвы, но даже это не сразу вытаскивает их из мира иллюзий. Сначала герои демонстрируют то, что называют психологической защитой – они не могут признать, что хозяева специально убили их собственными руками. Вместо этого рассказывают грустные истории о якобы произошедших с ними несчастных случаях.

Баран же наоборот обретает дар речи именно для того, чтобы передать весь ужас своей судьбы, и рассказывает, как был выращен заботливым хозяином, а потом жестоко убит в честь праздника каким-то депутатом, который даже зарезать грамотно не мог, а только мучил животное. Монолог барана – из наиболее эмоционально сильных моментов спектакля. Рассказ об убийстве артист сопровождает беспорядочными ударами ножа по картонной коробке – наглядная демонстрация того, каким именно образом животное приняло смерть. Эта история сметает барьеры, и оказывается, что за спиной у каждого есть свое собственное предательство, и маскировать его под несчастный случай больше нет смысла. И тут все звери становятся по-настоящему равны и сливаются в яростной речи, полной ненависти к человеку.

Спектакль не шокирует и не бьет наотмашь. Он не открывает ничего нового. Авторы даже не призывают отказаться от мяса, выбросить любимую шубу и перестать водить ребенка в цирк. Это спектакль о том, как легко поставить себя выше другого. Особенно, если другой доверяет тебе и не сопротивляется.

Что действительно оставляет жуткое впечатление – это осознание того, что всех психологических защит и логических цепочек, встроенных авторами в сюжет, у животных, скорее всего, нет. Настоящая собака, в отличие от сценической корги, вряд ли понимает, что родная хозяйка готова убить ее именно потому, что у внучки аллергия на собак. И медведь вряд ли осознает, что навлек гнев хозяина, случайно напугав ребенка в цирке. Понять причину значит отчасти понять своего палача. Но в реальности никакого понимания нет. А есть только животный необъяснимый ужас.