Катя? Соня? Поля? Галя?

• Сцена из спектакля Фото Н.ЧЕБАНЗа три минуты до входа зрителей в зал актеры нового спектакля Дмитрия Крымова “Катя, Соня, Поля, Галя, Вера, Оля, Таня…” по рассказам Ивана Бунина, как ни в чем не бывало, беседуют с приятелями в фойе. Сверяюсь с программкой: все верно, именно эти актеры должны играть в премьере. Но они – в будничной одежде, полностью сливаются с публикой, ничем себя не проявляя, и лишь тем, кто их знает, понятно, что тут что-то не так. Вернее, так надо. И действительно, для исполнителей и некоторых зрителей спектакль уже начался в фойе, с этой непринужденной беседы в ожидании звонков. Через несколько минут артисты все-таки пойдут готовиться к спектаклю (наденут костюмы, наложат грим), но делать это будут на глазах у рассаживающейся публики.
Черный “космос” площадки Центра имени Вс. Мейерхольда сужен до полосы холщовых зад-ника и пола. Сценография Марии Трегубовой в этом спектакле дополнена “сценографией” художника по свету Дамира Исмагилова. Законно становясь частью декорации, игровое пространство обступает “частокол” софитов, причудливых, громоздких рефлекторов, которые, кажется, давно должны быть списаны. Но нет, все здесь работает, работает на сознательное обнажение приема. Двери театральной кухни распахнуты настежь.
Эксцентрика фраков и котелков, эффектное раскуривание сигар. Совсем скоро “настоящие джентльмены” вместе с коробкой распилят пополам лежащую в ней женщину-куклу. Картинно вскрикнув от боли, героиня Марии Смольниковой застынет в том же положении, что и была, только уже без ног. Еще через несколько мгновений героиня рассказа “Мадрид” в исполнении Анны Синякиной забьется внутри коробки, упадет вместе с ней оземь, прорвет картонную “скорлупу”. Недоверчиво выглянет из своего убежища – при малейшей опасности есть, где спрятаться.
Но детское любопытство и душевное сиротство преодолевают инстинкт самосохранения. Самое страшное – быть ничьей. Покидая коробку-дом, она разговаривает с… тишиной, слышит те слова, что мы не слышим (а лишь читаем на экране). В отличие от Марии Смольниковой – куклы явно фарфоровой, статуэточной, Анна Синякина – кукла тряпичная, ноги, руки, шея гнутся во все стороны. Для существования нужно меньше квадратного метра: в конце своего эпизода, сжавшись в комок, заснет на стуле, и кажется, всю жизнь сможет на нем прожить.
Крымов не боится оперировать мгновенно разгадываемыми метафорами. Но женщины здесь не просто кукольны. Женщина – неодушевленный предмет, и это явлено в спектакле с обескураживающей наглядностью. Почти весь двухчасовой спектакль актриса Варвара Назарова героически проводит, стоя неподвижно в закрытой коробке. Лишь пару раз крышку откроют – чтобы полюбоваться куклой, лишь на несколько минут, чтобы обнять любимого, ей позволят покинуть кукольный карцер, но с завершением истории она безропотно в него возвратится.
Женщины-куклы, пусть нелепы, беспомощны, но человечны. Мужчины – безжалостны, эгоистичны. В ожидании свидания они судорожно вспоминают имя возлюбленной: Катя? Соня? Поля? Галя? Зато как любовно кукольные фигурки укутаны в соломку, как изящны сами коробки, как прелестны платьица кукол! Крымовский спектакль – в том числе и об этом культе женской одежды, женских вещей, “женскости” как таковой. Между образом женщины и самой женщиной в спектакле Крымова дистанция огромного размера, дистанция непреодолимая. Как непреодолима дистанция между мужчиной и женщиной. Их будто всегда отделяет друг от друга невидимая картонная коробка.
Сами женщины в этой постановке хоть и живые, чувствующие, но подчеркнуто асексуальные, с хрипловатыми, шепелявыми голосами. Лишь в танце, ритуале обольщения героиня Марии Смольниковой виртуозно сбрасывает с себя одно за другим платья, гипнотизируя партнера и весь зрительный зал.
Спектакль существует на тонкой грани между почтением к бунинской прозе и сознательным снижением регистра ее сентиментальности. Валерий Гаркалин читает бунинский текст вдохновенно и приторно одновременно, и щемящий лиризм Бунина сквозит нестерпимой пошлостью. Тот же сплав трогательности и слащавости – в горделиво демонстрируемом героем Гаркалина театральном макете благополучного бунинского мира – ночного сада с усадебным домом, с тепло светящимися окнами и затопленной печкой, со звездным небом и, кажется, с растворенным в воздухе запахом антоновских яблок.
Спектакль Крымова – спектакль-фокус. Стул, туфельки, детские игрушки волшебным образом приходят в движение. Сложносочиненное театральное представление с едким юмором, даже сарказмом заканчивается жанровой сценкой посещения школьниками бунинского зала музея. Тинейджеры в дутых куртках, со жвачками во рту вполуха слушают женщину-экскурсовода, самозабвенно рассказывающую о любимом писателе.
Не прошедшая фильтр иронии бунинская опаленность души счастьем, губительная быстротечность времени запечатлена лишь в программке к спектаклю – в бледных, беззащитных, “тающих” на бумаге изображениях стрекоз. Их семь. Столько же женских имен в названии.

Анастасия АРЕФЬЕВА
«Экран и сцена» № 5 за 2011 год.