С выходом премьеры “Ветер шумит в тополях” по пьесе Жеральда Сиблейраса тема богадельни начинает занимать в московском периоде Римаса Туминаса столь значительное место, что вызывает недоумение.
Пару лет назад вслед за многослойным по мысли гротесковым спектаклем “Троил и Крессида” Туминас выпустил на сцену Вахтанговского театра две простенькие переводные одноактовки, объединенные темой брошенной старости – “Последние луны” Фурио Бордона и “Тихую ночь” Гарольда Мюллера. Оба сюжета угрюмо толклись на месте, справиться с отсутствием событий и пафосом однообразных реплик Василию Лановому и Ирине Купченко было не под силу. Режиссер же тогда прямо-таки растворился в третьесортной драматургии.
И вот после обоснованного триумфа пронзительнейшего “Дяди Вани”, после ремейка блистательного литовского “Маскарада” Туминас снова обращает свой взор на дом престарелых и на пьесу не первого ряда, к тому же уже представленную полтора года назад на сцене театра “Сатирикон”.
Трое рослых мужчин выступают из глубины фронтальной шеренгой, ритмично надвигаются на публику. Отчетливо хромающий из-за протеза Рене (Владимир Симонов) в неизменном костюме, бабочке, очках и с книгой – он здесь уже четверть века; вечно отвернувшийся в сторону, зловеще встрепанный Густав (Владимир Вдовиченков) в распахнутом плаще – на его счету десятилетие под присмотром медсестер; и новичок Фернан (Максим Суханов) – большой младенец во фраке, коротковатых штанах и сандалиях, проведший в богадельне около полугода. Женолюб, мизантроп и клоун соответственно – трое ветеранов Первой мировой.
Каждый день они встречаются на уединенной полуразрушенной террасе, среди ее уступов, свалки кирпичей, между заброшенным обелиском и огромной каменной собакой-сфинксом (автор сценографии и костюмов Адомас Яцовскис, традиционно приверженный серо-черно-коричневой гамме). Настоящее сливается с будущим, которое ничего не сулит, о прошлом вспоминают мало и неохотно. Время заполнено разговорами ни о чем (остроумные реплики проскальзывают лишь изредка), учащающимися обмороками Фернана (дает о себе знать былая контузия) и, наконец, попыткой “эвакуации” – затевается заведомо непосильный побег туда, где ветер вольнолюбиво покачивает тополя, внося разнообразие в ровное безветренное существование.
Так и не приблизившись к влекущему холму с тополями, престарелое трио (возраст, однако, не особо педалируется) воззрится в небо и затеет разговор о перелетных птицах, словно какие-нибудь чеховские три сестры. Тут-то под лязгающие звуки в музыке (подбор и обработка композитора Фаустаса Латенаса) неожиданно закинет морду собака-памятник, любимица Густава, и вроде бы даже завоет. Ветер сдует с многочисленных пюпитров ноты – напоминание о сметенном войной пианистическом прошлом Фернана, и герои замрут в экзистенциальном безмолвии.
По признанию исполнителей, режиссерским заданием в этой работе было “сыграть звук, который уходит все дальше”. Они и сыграли, причем высококлассно – при виртуозной режиссерской поддержке. Но одной ноты на трехчасовой разговорный спектакль, как и следовало ожидать, оказалось недостаточно.
“Я реагирую на людей, которых жизнь обманула”, – эти слова Туминаса гораздо естественнее отнести к “Дяде Ване”, нежели к безликому шествию Бордонов-Мюллеров-Сиблейрасов. Выбор их к постановке пока выглядит смиренной уступкой вкусам публики, от которой зависит касса. Впрочем, возможно, мотив угадан неверно, и что-то важное в долгосрочной программе худрука Вахтанговского театра Римаса Туминаса нами еще не уловлено.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 5 за 2011 год.