Много лет назад ленинградская молодежь рвалась в Большой драматический театр на “Горе от ума” Георгия Товстоногова с Сергеем Юрским в роли Чацкого. Он был героем того времени – истинным шестидесятником и бросал свои монологи в зрительный зал, получая встречный горячий отклик.
Сегодня подобный прием казался бы анахронизмом, увлечь юную публику таким интерактивом было бы мудрено. Хотя персонажи премьеры “Горя от ума” в РАМТе время от времени возникают среди публики. Как и во многих постановках Алексея Бородина, местом действия становятся и партер, и подмостки. Режиссер вместе с постоянным соавтором, художником Станиславом Бенедиктовым заманивают зрителя постепенно, на пустой сцене кто-то выписывает круги на роликовых коньках. Как позже выяснится – это слуга Фамусова Петрушка (Георгий Гайдучик), он же слуга просцениума, его задача – запустить механизм спектакля.
Все составляющие сценографического решения – белые стены с прямоугольными арками, высокая лестница – не закреплены. Они выезжают и разъезжаются, в сцене бала с колосников спустятся, чтобы позже взлететь и исчезнуть, белые колонны. Оформление, на первый взгляд, условно-функциональное, на самом деле многозначно. Режиссер и художник не намерены “утеплять” московский дом ампирной мебелью, канделябрами и прочими уютными деталями любезной старины. Им нужно пространство, словно продуваемое со всех сторон, и вместе с тем зыбкое, подвижное. Пространство, в котором действие закручивается стремительно. Позапрошлый век материализован в черной карете, выполненной с филигранной тщательностью. Она напомнит не только о финальном восклицании Чацкого. Это и образ дороги, столь любимой русскими классиками. В карете выясняют отношения главные герои, судачат герои второстепенные, в ней по очереди покидают бал многочисленные гости.
Очень скоро после начала спектакля вспоминаешь первые строчки знаменитого критического этюда “Мильон терзаний” Ивана Гончарова: “Комедия “Горе от ума” держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова”. Свежесть найдена режиссером в тонких нюансах, делающих персонажей вполне узнаваемыми характерами века нынешнего. Важное значение приобретают костюмы, в которых художник отказывается от следования моде грибоедовской эпохи. Найден стиль вневременной, но театральный и нарядный – элегантные вечерние платья, меховые накидки, костюмы-тройки с шейными галстуками. На фоне графичных декораций важной становится их изысканная цветовая гамма.
Ирина Таранник играет Софью экзальтированной девицей, прекрасно знающей цену себе и своей красоте. Знает она за собой и особый талант лицедейства. Какой “моноспектакль” о сне-триллере она разыгрывает перед отцом! Фамусов – Алексей Веселкин, кажется, верит на какой-то момент в эти россказни, но ненадолго. Взрослой дочери по Грибоедову – семнадцать. И ее отца вполне можно назвать если не молодым человеком, то господином в расцвете сил. Павел Афанасьевич – обаятельный циник и демагог. “Не надобно другого образца, когда в глазах пример отца <…> Монашеским известен поведеньем”. Говорит то, что следует говорить. И с каждым по-разному в зависимости от положения собеседника, и тут палитра красок широка – от барского гнева до барской любви.
Обворожительная умница Лиза – Дарья Семенова лучше всех разбирается в людях, населяющих фамусовский дом. Она – конфидентка Софьи, но, одновременно, и центр притяжения для всего мужского населения дома – от барина до буфетчика. И этим умело пользуется. В отличие от барышни она видит Молчалина насквозь: не зря же в сцене, где Софья и Лиза нежатся на ковре среди подушек и госпожа рассказывает о том, как проходит ночь с возлюбленным, служанка вспоминает обманутую молодым французом тетушку хозяев и откровенно смеется, не веря в искренность “врага дерзости”.
Молчалин – Даниил Шперлинг отлично ориентируется в правилах света, сносит оскорбления Фамусова с легким презрением. Умеренность и аккуратность им хорошо сымитированы, как и напускная робость в отношениях с Софьей. Нет-нет да и проскользнет в его облике хорошо знакомый зрителям постарше комсомольский функционер-карьерист. Забегая вперед, скажем о неожиданном решении роли Скалозуба. Солдафон Скалозуб – Александр Рагулин – “больно не хитер”, но его бесхитростная и беззлобная глупость трогательна и уморительно комична.
Появление Чацкого – Максима Керина словно иллюстрирует слова Фамусова: “И грянул вдруг как с облаков”. Театральные облака – ложа дирекции на уровне первого яруса. Спустившись на сцену, герой Керина попадает в дом, где он вырос, куда летел, воображая близкое счастье. Идеальный романтический герой в длинном черном пальто с развевающимися полами, делающем высокую, стройную фигуру еще выше и стройнее, Чацкий с самого начала пребывает в любовном дурмане и не хочет видеть очевидное. Даже тогда, когда Софья напрямик скажет о своей любви к Молчалину: “Я не старалась, Бог нас свел”. Чацкого никто не хочет слушать, его монологи обращены в пустоту. “Но кому говорит он все это? Фамусову, Скалозубу? На бале московским бабушкам? – вопрошал Пушкин в известном письме Александру Бестужеву, – а знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий и благородный малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами…”. Без сомнения, эти мысли Пушкина близки Алексею Бородину. Не зря же в программке и на афише в окошке кареты виден силуэт не Чацкого, а Грибоедова. Личность писателя и дипломата волновала режиссера в процессе подготовки премьеры, и в многочисленных интервью он с увлечением рассказывал об отношениях Грибоедова и декабристов, о романе Юрия Тынянова “Смерть Вазир-Мухтара”. Сверхзадача спектакля – увлечь зрителей автором и самой великой пьесой – и тех, кто с удивлением обнаружит, что помнит реплики наизусть, и тех, кто проходил “Горе от ума” в школе и прошел мимо, не обратив на произведение школьной программы внимания, но, в первую очередь, сегодняшних молодых людей, возможно, впервые услышавших этот текст.
Разъятый на цитаты и снова собранный, он удивляет своим попаданием в современный контекст, когда хрестоматийные слова Чацкого о судьях и их великолепных палатах вдруг обретают конкретный смысл. А пафосный монолог Фамусова: “Ученье – вот чума, ученость – вот причина, / Что нынче, пуще, чем когда / Безумных развелось людей, и дел, и мнений” – воспринимается как цитата из выступления депутата Госдумы о поправках к закону об образовании.
Сплетня, родившаяся из реп-лики раздраженной Софьи (“он не в своем уме”), переходит от одного гостя к другому. Место передачи информации – карета, превращающаяся на глазах в пирамиду из облепивших ее персонажей. Венчает пирамиду Загорецкий – Алексей Блохин. Каждая маленькая роль сыграна остро и точно: это и колоритная Хлестова (Нина Дворжецкая), и тюфяк-подкаблучник Платон Михайлович (Иван Воротняк) с супругой (Александра Розовская), князь и княгиня Тугоуховские (Алексей Маслов и Лариса Гребенщикова). Один Репетилов никак не может поверить сплетне. В исполнении Дмитрия Кривощапова этот безалаберный, но несчастливый персонаж вызывает симпатию и сочувствие.
В финале Чацкий взбирается на лестницу, спотыкаясь на каждой ступеньке. Герой Максима Керина покидает город с разбитым сердцем, ошельмованный любимой Софьей и московским обществом. Найдет ли он, где оскорбленному есть чувству уголок? Режиссер и артист не дают утвердительного ответа.
Товстоноговскому “Горю от ума”, как известно, был предпослан эпиграф: “Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!”. Пушкинская цитата из письма Наталье Николаевне показалась в 1962 году крамольной, и вскоре эпиграф исчез с суперзанавеса.
Вовсе не случайно Георгий Товстоногов хотел напомнить зрителю именно эти строки. Ведь ум без души – ненастоящий ум. Вот и Алексей Бородин поставил пьесу Грибоедова о том, как трудно, но необходимо сохранить в себе живую душу и быть свободным человеком наперекор всему.
Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ
«Экран и сцена»
№ 6 за 2021 год.