Человек на фоне катастрофы

• Сцена из спектакля “Шинель. Dress Code”. Фото предоставлено фестивалем
• Сцена из спектакля “Шинель. Dress Code”. Фото предоставлено фестивалем

XXVII Пушкинский театральный фестиваль в Пскове в этом году разделил судьбу всех театральных проектов – из-за пандемии, режима карантина и самоизоляции его вынуждены были проводить в виртуальном пространстве. То ли случайно, то ли вполне продуманно, но вышло так, что программа оказалась подобрана удивительно точно – часть спектаклей так или иначе рассматривала человека в его онтологическом статусе – как часть общего мира и космоса, вторая половина фестиваля уводила в сторону своего рода экзистенции – оставляя человека в одиночестве бороться и разбираться со своими страстями перед лицом абсолютно равнодушного к нему мира. Обе темы идеально отвечают настроению времени и невысказанному вопросу – действительно ли человек бессилен перед природными и общемировыми катаклизмами.

Сегодняшний день с особенной отчетливостью проступал в работах по классическим текстам. Человек представал то ли игрушкой в руках высших сил, то ли участником затейливой игры, где никогда не известно, кто окажется победителем.

Фестивальную программу открывал спектакль Тимофея Кулябина “Шинель. Dress Code” Санкт-Петербургского театра “Приют комедианта”. Измученная хрестоматийными прочтениями гоголевская повесть о чиновнике и его шинели в интерпретации режиссера превратилась почти в античную трагедию о столкновении человека с неизбежностью. В лаконично-строгом и обезличенном пространстве некоего Департамента, так похожего на все современные офисы разом, питерские артисты разыграли историю, в которой главным героем становится Модная вещь. Она является пропуском не просто в чиновничий хор, в общество равных, но вообще – в жизнь. Гоголевская история превращается у Тимофея Кулябина в притчу о мире, где человек уже не важен. Важны бренд, марка, искусство быть в тренде. Все прочее – не имеет значения. И где библейское “Я брат твой”, как и слова из Откровения Иоанна Богослова, что звучат фоном на протяжении всего спектакля, – лишь невнятный архаический шум.

Попыткой понять, какие тайные механизмы (и насколько они действительно тайные) двигают жизнью и эфемерным человеческим счастьем, явились и несколько пушкинских “Пиковых дам”, представленных режиссерами разных художественных направлений. Необычную попытку прочитать мистическую историю о графине и трех картах в стиле Дэвида Линча, компьютерной игры в жанре “аркада” и сюрреализма предприняли артисты Театра Ленсовета в спектакле Евгении Сафоновой “Пиковая дама. Игра”. Особое голосоведение, ощущение неотвратимо надвигающегося чего-то потустороннего немного ослабело к середине спектакля, однако, вполне качественный хоррор, заменивший старинную мистику, продемонстрировал в итоге слом стереотипов восприятия пушкинской прозы и идеально вписался в общее настроение человеческого бессилия перед лицом иного мира.

Сцена из спектакля “Борис Годунов”. Фото Д.МАТВЕЕВА
Сцена из спектакля “Борис Годунов”. Фото Д.МАТВЕЕВА

Визуально изысканным триллером – с тенями, музыкой, странными звуками, трепещущим пламенем свечей – стала та же история у режиссера Андрея Сидельникова и артистов Новокузнецкого драматического театра. “Дама ПиК” Красноярского драматического театра имени А.С.Пушкина в постановке Геннадия Тростянецкого превратилась в исследование мистического явления под названием “игра”, где важны не люди, а страсти. Они выше воли и разума, но то, что порабощает, способно и возвысить.

Ничтожность человека перед лицом мира и высших сил выглядела не так безнадежно в спектакле “Зулейха открывает глаза”, эпическом сказе по роману Гузель Яхиной в Башкирском академическом театре драмы имени Мажита Гафури (режиссер Айрат Абушахманов). Сказочно-эпическое, с нежнейшим финалом, повествование о сотворении и разрушении мира превратилось у башкир в повесть о той самой “живой воде”, способной исцелить смертельные раны, в повествование о начале и конце. О том, что смерти нет, а есть только бесконечная жизнь. И, пожалуй, именно здесь тема непредсказуемости жизни обернулась безмятежным приятием своей судьбы. Человек, совершив длинный путь, оказывался тем, кем и должен быть – частью этого мира, входил в вечный круг жизни и смерти, руководимый любовью.

Вторая линия фестиваля перекинула мост от космоса к номосу – малому миру человека, и этот человек предстал в столь плотном диалоге с самим собой, что глобальные проблемы отодвинулись на второй план, а все природные катаклизмы потеряли значение.

Спектакль “Наводнение” по рассказу Евгения Замятина в режиссуре Сергея Левицкого (Русский драматический театр имени Н.А.Бестужева, Улан-Удэ) внешне предельно сдержан. Стихийное бедствие – наводнение в городе – вторит половодью любви и ненависти, в нем тонут главные персонажи истории, гибель и разрушение несут не силы природы, но человек, не способный справиться с самим собой и усмирить свои темные инстинкты.

О том же, о слабоволии и эгоизме, повествует и спектакль “Молодость” по “Месяцу в деревне” И.С.Тургенева в Тюменском Большом драматическом театре (режиссер Данил Чащин). Эту постановку нужно смотреть, держа в голове кружевную архитектуру знаменитого эфросовского спектакля, тем более что фрагмент из него – монолог Наталии Петровны – демонстрируют внутри чащинской постановки. Такой театральный “привет” создает временную дугу, на нынешнем конце которой – история отнюдь не воздушная, решенная прямолинейно, китчево. Она не скрывает за яркостью и ретро-мелодиями ни жесткости, ни безнадежности. Время стало грубее, нравы – прямее, и вся история – банальней и предсказуемей, каким слогом ее не выражай. И этот контраст двух стилей и двух режиссерских решений говорит о нас и о времени вполне выразительно.

Вопрос внутренней честности и невозможности быть как все решает в своем камерном и ограниченном стенами прозекторской (место само по себе объясняет многое) спектакле “Гроза” Великолукского драматического театра и режиссер Илья Ротенберг. И снова хрестоматийно известное и приевшееся со школьных времен произведение настойчиво заставляет размышлять о том, что значит быть человеком и есть ли в этом искусстве какие-либо компромиссы.

Человек обнаруживается в состоянии катастрофы – неважно, какими внутренними или внешними причинами она была вызвана. Гораздо существеннее, что те, кто пережил ее, вынуждены заново выстраивать границы и находить ориентиры. Маятник раскачивается взад-вперед – вознося человека на невообразимые высоты и окуная во тьму жизни. Но и там и там нужно каким-то образом обозначать себя или хотя бы попытаться определить свои настоящие желания и стремления и научиться принимать или яростно отрицать тот мир, который уже никогда не будет прежним. Но самым важным остается факт – мир и человек неразделимы в своем вознесении и падении. Именно эта мысль объединяла обе линии нынешнего Пушкинского фестиваля.

Финальной кодой онлайн-программы стал “Борис Годунов” Эймунтаса Някрошюса, выпущенный в Национальном театре Литвы (Вильнюс). В спектакле великого литовца судьба и вина Бориса неотделимы от судьбы и вины народа. И здесь смыкаются космос и номос, и все вновь возвращается к единой точке – любой поступок и любой выбор влияют на мир и на всех живущих в нем. Каждый ответственен за то, что происходит. И какими бы ни были катастрофы внешние, только личный выбор и ответственность за него могут по-настоящему удержать мир и человечество или окончательно его уничтожить.

Юлия КУЛАГИНА

«Экран и сцена»
№ 14 за 2020 год.