Нестареющие буквы

Фото Д.ДУБИНСКОГО
Фото Д.ДУБИНСКОГО

“Барток / Бетховен / Шенберг“ – то ли вечер одноактных балетов, то ли танцевальный спектакль в трех главах – придумала и собрала сама Анна Тереза де Кеерсмакер. Бельгийская постановщица выбрала три свои работы разных лет, изначально не связанные друг с другом. На разную и очень непохожую на американский минимализм, кажется, накрепко спаянный с представлением о ее компании “Rosas”, музыку. Последнее обстоятельство важно: “Золотая Маска”, ответственная за приезд спектакля (показан в рамках Зарубежной программы), цитирует микроманифест хореографа, где та объясняет, как составлена программа: “три этапа развития моего творчества, три способа работы с музыкальной партитурой”. То есть “Барток / Бетховен / Шенберг“ – авторетроспектива.

Если что-то заявлено как антология творчества, уместно упомянуть, какие периоды представлены. Первым идет самый ранний спектакль: “Барток” появился из “Барток / Примечания” 1986 года. Остальные два – “Большая фуга”, бывшая частью программы “Руда” 1992 года, и “Просветленная ночь” 1995 года – не так сильно разнесены во времени, хотя “Просветленная” и редактировалась относительно недавно, в 2014.

Сюжет с обзором пути изначально иллюзорен, в отличие от работы с различными партитурами. Произведения выбраны незаезженные, для каждого подобраны хореографические эквиваленты, ключи. Для Струнного квартета № 4 Белы Бартока – простые шаги и легкое, ненавязчивое пританцовывание в духе сальсы. У Большой фуги для струнного оркестра Людвига ван Бетховена – парение, прыжки. К “Просветленной ночи” на музыку Арнольда Шенберга есть собственный литературный ключ, стихотворение Рихарда Демеля – и в пластическом рисунке обыгрывается тема сложной, с препятствиями, любви: танцующая пара то соединяется, то убегает друг от друга. И Кеерсмакер, про которую по привычке думаешь как про последовательницу минимализма и репетитивности, оказывается не столь уж догматичной. Она слышит родство Бартока с поздним XX веком и закольцовывает первую часть Струнного квартета, повторяет большой пластический сегмент. Но там, где этого родства меньше или нет вовсе, она подстраивает танец под музыку, не пытается превратить в минимализм то, что от него далеко. Самая показательная в этом плане – “Просветленная ночь”, сделанная как история неудачных отношений – буквально с объятиями и заламываниями рук (неожиданными для бесконечно далекой от мелодрамы  Анны Терезы де Кеерсмакер).

Танец же – не будь даже намека на ретроспекцию – оставляет удивительное ощущение: угадать ни год, ни даже десятилетие выхода этих балетов не получается.

Приезд труппы Анны Терезы де Кеерсмакер вписывается в череду “восполненных пробелов” – спустя десятилетия в России, наконец, показывают знаменитые, чрезвычайно важные спектакли или театры. Сталкиваясь в 2010-х с постановками, например, тридцатилетней давности (к таковым относятся и все части вечера Кеерсмакер), периодически видишь скорее оживший справочник, чем живой спектакль. Узнаешь приметы времени, эстетические установки.

“Барток / Бетховен / Шенберг“ по формальным признакам должен был бы стать жемчужиной среди привезенных легенд. Однако в нем узнаются лишь признаки авторского стиля Анны Терезы де Кеерсмакер – поставлено это могло быть когда угодно.

То, что в строгом, почти отсутствующем оформлении и простых костюмах нет отсылок ко времени, логично. Но нет их и в пластическом рисунке, его характерных особенностях. Относительно недавно в Россию приезжали такие же, как и бельгийская баронесса, гранд-персоны современного танца, Меридит Монк и Мег Стюарт – и их спектакли в первую очередь вызывали ассоциации с конкретным периодом, чего нет в работах Кеерсмакер.

Ее постановки безусловно узнаваемы – но в них, пожалуй, трудно проследить связи с внешним миром, с соратниками, учителями, с “духом времени”. В вечере “Барток / Бетховен / Шенберг“ это легко заметить. Шаг со скользящим носком, стойка-”лесенка” с опущенной к полу головой и поднятой попой, высокие мужские прыжки, сентиментальная поддержка, в которой танцовщица мягко соскальзывает с рук партнера – все это с равной вероятностью могло появиться и вчера, и десятилетия назад. Лаконизм и минимализм, связанные со стилем “Rosas”, лучше всего объясняют, как достигается эффект “вневременности”. Если танец – это язык, то Кеерсмакер использует движения-буквы: базовые балетные па в их учебном варианте, лишенные сценической виртуозности, те же базовые элементы контемпорари, которые можно найти практически во всех направлениях.

Вероятно, поэтому формально обзорный, состоящий из фрагментов давних постановок “Барток / Бетховен / Шенберг“ не смотрится как гид по танцу прошлых десятилетий. Буква не может устареть или опередить свое время – как и прыгающие в классики девочки-школьницы, парящие танцовщики и мелодраматичная созависимая пара, бегущая по кругу.

Тата БОЕВА

«Экран и сцена»
№ 3 за 2020 год.