На Театральной олимпиаде в Санкт-Петербурге показали спектакль Гамбургского театра Thalia – “Восьмая жизнь (для Брильки)” в постановке Йетте Штекель.
Уже перед началом действия в глубине сцены стриженый андрогин в джинсах и балетной пачке пытливо смотрит в зеркало, будто пытаясь узнать в нем себя. Танцевальные па двенадцатилетней Брильки, приехавшей в Амстердам и не желающей возвращаться на родину, изломаны и конвульсивны. Она и есть Восьмая жизнь – итог предыдущих поколений грузинской семьи Яши. Чтобы помочь ей в поисках собственного “я”, ее тетка Низа, эмигрировавшая на Запад из независимой Грузии, расскажет историю предков до поколения своей прабабки Стаси – как и Брилька, мечтавшей танцевать. Барбара Нюссе, недавно покорившая московскую публику на Чеховском фестивале в роли Просперо в “Буре” Штекель, играет эту примечательную даму, еще в начале XX века открывшую для себя, что равенства между мужчиной и женщиной быть не может, поскольку женщины – лучше. Что и будут доказывать на протяжении почти века жизни Стаси женщины ее семьи.
Замужество Стаси пришлось на годы гражданской войны, и политика определила не только ее судьбу, но и судьбы потомков. Среди персонажей – предатель родины, сотрудничавший с нацистами, изнасилованная Берией женщина с сожженным кислотой лицом (так муж отреагировал на измену), морской офицер – приспешник властей, племянник, влюбившийся в тетку (ту самую, с обожженным лицом), подруга протагонистки – лесбиянка, погибшая в лагерях, певица, сбежавшая на Запад.
История рода выкладывается подробными эпизодами, выхваченными из временного потока по признаку обострения драматичности личных отношений персонажей, либо усугубления их конфликта с политической системой. На заднике, украшенном огромным ковром, скудным орнаментом которому служат узоры из колючей проволоки, обрамляющие портреты вождей, бегут кадры советской кинохроники, напоминающие о контексте происходящего. Остропсихологический театр Штекель время от времени прерывается гротесковыми миниатюрами, клоунадой, кабаре-интермедиями – от хороводов буденовцев, залитых кровавым светом, и пантомимической встречи на конной прогулке Стаси с будущим мужем-джигитом до упражнений пионерок с хулахупом. Девять блестящих актеров играючи исполняют по несколько ролей в этом мультижанровом представлении.
Роман Нино Харатишвили “Восьмая жизнь (для Брильки)” вышел в Германии в 2014 году, сценическая версия Йетте Штекель появилась три года спустя. На момент публикации романа живущей в Берлине грузинке, пишущей на немецком языке, было чуть больше тридцати; увезенная в детстве в Германию, она успела вернуться в Грузию, создать свой театр, снова уехать – доучиваться в Германии режиссуре, в 19 лет выпустить там первую книгу, написать порядка десятка романов и пьес, востребованных немецкой сценой, получить несколько литературных премий, в том числе за “Восьмую жизнь”. Ее почти ровесница, режиссер Йетте Штекель, также начала профессиональную карьеру на рубеже веков – закончила Гамбургскую театральную Академию, сделала десятки спектаклей в Германии и Австрии, стажировалась в ГИТИСе и стала обладателем несколько театральных премий, среди которых гамбургская премия Рольфа Маркеса за спектакль “Восьмая жизнь (для Брильки)”.
Внушительный (более 1000 страниц) роман переведен на несколько языков, русского в этом списке нет. Поэтому оценивать можно лишь экстракт – интерпретацию режиссера с русскими субтитрами, уместившуюся в пять с небольшим часов. Однако сюжетные виражи постоянно напоминают о том, что зрелость как автора, так и режиссера пришлась на XXI век. Вероятно, отсюда такое обилие мифологем и шаблонов о выживании граждан под гнетом советского тоталитаризма. Отсюда, наверное, и ощущение профанации – все время думаешь о том, насколько выиграл бы спектакль, если бы режиссер призвала консультанта и избежала бы искажения деталей совсем недавней истории. Потому что ляпы, вроде заявления “к власти пришел Брежнев и наступила эпоха, которую называют оттепелью”, или счет за пулю приговоренного к расстрелу, который присылают родственникам, изрядно дискредитируют достоверность описываемых событий. А тонкие психологические моменты – например, эпизод, в котором две женщины топят в унитазе нквдэшницу (режиссер превратила месть в танец под “Let’s keep smiling”, ставшую лейтмотивом спектакля), заставившую одну из них вырезать плод из чрева другой, причем, инициатором убийства стала та, что послужила против своей воли его орудием, – много теряют от гипертрофированного неправдоподобия ситуации.
“Обычно этот период истории мы изучаем с точки зрения России или Европы, а тут появляется новый взгляд. Взгляд из Грузии”, – говорит Йетте Штекель. И Грузия, и Россия пострадали от одной и той же диктатуры, однако грузинская культура быта, сохранившая национальные обычаи, безусловно, имела особый колорит, сказавшийся и на отношениях с властью. Но ничего специфически грузинского, атмосферного, кроме мелькнувших бурки с папахой и условно-грузинского ковра на заднике, да еще ансамбля “Мзиури” в кадрах хроники, в ткани действия нет. Что особенно досадно – нет взгляда грузинского свидетеля исторических событий. Видимо, российские танки в постсоветской Грузии (еще один судьбоносный момент для семьи Яши) сыграли немаловажную роль в представлениях поколения Брильки о людоедском режиме СССР и о его правопреемнике.
И все же спектакль хочется посмотреть еще раз – как артефакт, который благодаря режиссуре и актерским работам исполнен шарма и богат изумляющими метафорами.
Светлана ПОЛЯКОВА
«Экран и сцена»
№ 22 за 2019 год.