Аскеза Брука

Фото Simon Annand
Фото Simon Annand

Фестиваль “Новый европейский театр” открылся в этом году спектаклем Питера Брука и его соавтора Мари-Элен Этьен “Why?”, поставленным в парижском театре Буфф дю Нор. В свои 94 года великий Брук не перестает работать, исследовать, задавать вопросы театру и о театре. В его спектакле “Warum Warum”, показанном в Москве в 2012 году, речь шла об основных театральных концепциях и их создателях. “Why?” посвящен трагической судьбе Всеволода Мейерхольда и возник, как говорит режиссер, “из необходимости почтить память главного мученика нашего дела”.

Но, судя по всему, спектакль был вызван к жизни и иной причиной, есть у него своя тайная кухня, связанная с речевыми экспериментами неугомонного Брука. Жаль только, что распознать их в английской речи актеров нам было трудно. В последнее время режиссера занимает соответствие звуковой формы слова его смыслу, о чем он пишет в недавно вышедшей книге “На кончике языка”. Вот и в связи со своей летней премьерой Брук рассуждает: “Надо понимать, что в словах само звучание, сам звук выражает их сокровенный смысл. “Y” на конце слова “Why?” размыкается в бесконечность, и это меня особенно волнует”.

Эпический охват ощущается с первого же мгновения: спектакль открывается сказанием о происхождении театра, по-детски жизнерадостным и озорным. Бог изобрел театр в утешение людям, познавшим скуку в первые же дни творения. Перед нами персидский ковер посреди голой сцены и пара металлических рам, служащих дверями, – идеальное игровое пространство, фирменная бруковская аскеза. Три прекрасных и уже немолодых актера – тоненькая, юркая и гибкая

Кэтрин Хантер, задумчивая Хейли Кармайкл и бравурный Марчелло Маньи – три почтенных сказителя, вовсю резвясь и балагуря, излагают лайт-версию истории театра. Им в тон на синтезаторе подыгрывает музыкант. Они превращают случаи из жизни в этюды, вытаскивают на сцену зрителей, незатейливо иллюстрируют метод физических действий Станиславского и показывают упражнение по биомеханике. С ее создателем, отказавшимся от занавеса и кулис, Питер Брук, безусловно, чувствует особое сродство.

Однако постепенно тон меняется, движения замирают, меркнет свет, и начинается сумеречная часть легенды, советский мартиролог: самоубийство Владимира Маяков-ского, ссылка и вынужденное молчание Николая Эрдмана, чудовищная расправа с Зинаидой Райх (ей выкололи глаза – важная для Брука отсылка к королю Лиру) и расстрел Всеволода Мейерхольда. Здесь звучат свидетельства от первого лица: воспоминания Шарля Дюллена о гастролях “Ревизора” в Париже, фрагмент из пьесы “Самоубийца”, последние, пронзительно нежные, с предчувствием конца, письма Мейерхольда и Райх друг другу и, наконец, страшные послания режиссера Молотову из Бутырки. Однако, несмотря на документальность, сказовая интонация сохраняется, не уходит.

Спектакль полон вопросов, брошенных в зрительный зал и остающихся без ответа: в чем заключается магия театрального искусства и в чем его угрожающая сила? Почему театральный гений оказывается так опасен для власти?

В финале, поведав нам о художниках, ставших жертвами сталинского террора, актеры в последний раз горько вопрошают Why? Здесь, в России, оно звучит по-особому. Здесь вопрос, почему с Мейерхольдом случилось все то, что случилось, – отнюдь не риторический. Для нас это не абстракция и не изящно закругленная концовка, потому что мы до мельчайших подробностей знаем ответ. Однако Брук уже давно смотрит на мир с той высоты, откуда неразличим шум времени, – с высоты легенды. А оттуда и Станиславский, и Маяковский, и Эрдман, и Мейерхольд с Райх выглядят как персонажи мифологические, как беззаботные духи игры, посланные в мир во благо людям, но истерзанные кровожадными земными демонами. В нашей стране с ее прошлым и в наше время, прикованное к документу, к ежеминутной фиксации действительности, сложно принять этот сочувственный, но надмирный взгляд и этот эпический тон постановщика знаменитой “Махабха-раты”. Но, может быть, в нем есть особая несвоевременная правда.

Мария ЗЕРЧАНИНОВА

«Экран и сцена»
№ 22 за 2019 год.