Три последних сентябрьских дня на сцене театра “Модерн” играл Псковский академический театр драмы имени А.С.Пушкина. Три русских классических текста в постановке трех в разной степени молодых режиссеров предстали перед московской публикой в весьма непривыч-ных сценических решениях.
Хрестоматийную пьесу А.Н.Островского “Таланты и поклонники” про ужасы закулисной жизни, тотальную похоть околотеатральных богачей и тяжкую долю ими соблазненного таланта режиссер Владимир Золотарь поначалу вроде бы и не ставил всерьез. На суперзанавесе сценограф Александр Стройло изобразил длинную анфиладу красно-золотых падуг с кулисами, уходящую вглубь, где темным пятачком обозначились сценические подмостки. Указание на актуальность сюжета читалось сразу: так всегда играли и жили, сегодня исключением не станет, поскольку действие перенесено хоть и в остраненное, но настоящее время. Суперзанавес этот, поднявшись примерно до человеческого плеча, вдруг останавливался, и первую сцену в серой нищей негинской квартирке артисты вели согнувшись, буквально придавленные этой лживой театральной помпезностью.
В спектакле много злой иронии, гэгов. Так, посреди стола, за которым закусывают господа, как на блюде, появляется хорошенькая головка Негиной, страшно, сейчас сожрут и ее. А на заднике до самого пола небо с облаками, скатерть тоже под цвет небес, и весь сценический сюжет вдруг взлетает в заоблачные выси то ли в ернической апелляции к высокому искусству, то ли опрокидывая спектакль в темные заводи сюрреализма.
Однако возникли некоторые сложности, незапланированно удвоившие постановочный сценический сюр. В спектакле все время заедали штанкеты, и система суперзанавесов периодически впадала в пляску святого Витта. Весь первый акт оробевшие артисты боролись с взбесившейся машинерией. А во втором плюнули и сыграли новый виток режиссерского сюжета жестко, с неожиданным гражданским гневом.
Прелестная, тоненькая, с золотистой кудрявой копной волос и карминно-красным ртом Негина Ксении Тишковой прогибалась под гнетом своей массово востребованной окружающими красоты, осложненной еще и наличием таланта. Да, ее влекли брутальность и деньги метросексуала Великатова, ядовито изображенного Евгением Терских, но любила-то она Петю. Максим Плеханов замечательно сыграл первый выход Мелузова, который являлся к Негиной со стопкой белоснежных книжных томов в руках, и стопка эта была едва ли не выше его собственной головы, она незамедлительно рассыпалась под ноги богатым гостям негинской конуры. В финале Негина снова и снова спрыгивала с отъезжающего в глубину сцены торца длинного стола, превращенного режиссером в подножку вагона, снова и снова обнимала своего печального, умного Петю, снова и снова вспрыгивала назад к Великатову, тот снова и снова по-хозяйски прихватывал ее за талию. А когда наконец Негина исчезла, Петя сказал оставшимся господам: “У нас с вами и так дуэль, постоянный поединок, непрерывная борьба. Я просвещаю, а вы развращаете”, и в интонациях его голоса проступило упорство, угроза и предвидение тяжкой победы.
С чеховской “Каштанкой” в театре своего родного города дебютировала как режиссер превосходная актриса Юлия Пересильд. Вместо традиционного детского спектакля из собачьей жизни она предложила довольно жесткое, смахивающее скорее на рок-оперу действо под грифом 16+, с раскатами тяжелого металла, песнями и превращением суки Каштанки в пубертатку-вокалистку. Пересильд перенасытила каждую минуту сценического действа всякими режиссерскими штуками и выдумками, артисты не знали покоя – впадали в пантомиму, бегали, прыгали, застывали барельефами, словом, трудились с полной отдачей в изящном пространстве сценографа Александра Стройло, легкими металлическими конструкциями и гирляндами лампочек обозначившего абрис цирковой арены. Переформатированный режиссером сюжет обрел звучание едва ли не трагическое: оборвав собственный триумфальный дебют, плебейка Каштанка сбегала из доброго, сытого и красивого мира подобравшего ее продюсера Жоржа на злую улицу снова бродяжить со своими дружками Лукой и Федюшкой, выбирая криминальный рай подворотен. Спектакль яркий, громкий, динамичный, с забавными актуализациями в репликах и песнях, но в этом театральном вихре как-то стерлись актерские индивидуальности, и даже сама Каштанка в исполнении Анны Шуваевой не вызвала особого интереса. Похоже, режиссеру, увлеченно осваивающему постановочный арсенал, казалось, что актеры сыграют все сами. Они и сыграли – как смогли.
Центральным событием московских гастролей Псковского театра стал спектакль по повести Андрея Платонова “Река Потудань”. Совсем молодые режиссер Сергей Чехов и сценограф Анастасия Юдина воспроизвели на подмостках болезненно узнаваемую советскую нищенскую фактуру вытянутого в кишку мерзопакостного цвета зеленого коридора с глубокой нишей на месте замурованного окна. Кажется, там, как когда-то, циркулируют смрадные запахи присутственного места, вязкая духота мешается с вонью недомытой уборной и затхлым запахом старых тел. Три таких тела – два мужских и одно женское – упакованы в темную одежду и предъявлены тут же распластанными на винтажных креслах из 1960-х, а потому так странно видеть в их ряду четвертой хрупкую, очень сегодняшнюю девушку, едва прикрытую бельем в цвет тела, столь же неуместную в этом убогом пространстве, как и плазменный экран на зеленой стене.
С началом спектакля на экране во всю его ширину открылся и заморгал красивый зеленый глаз. В саундтреке композитора Владимира Бочарова зазвучали звенящие, ударные, хрипящие звуки, словно поднявшиеся со дна реки и подхваченные гулом времени. На эту звуковую партитуру режиссер наложил четкие актерские голоса, читающие платоновский текст, вот только они то чередовались или перепутывались, то глохли и возвышались снова, а временами наступала мертвая тишина, и слышалось журчание воды, сочащейся сквозь стену. Исполнители же тут не столько актеры, сколько акторы из сегодняшнего дня, безмолвные проводники зрителей по платоновской повести о любви двух обычных людей, вместе с эпохой, почти раздавившей их своею мощью.
В “Реке Потудань” рассинхрон нарратива с видеорядом, смыслов с ощущениями, логики с эмоциями, прошлого с настоящим и безобразного с прекрасным образует собственную драматургию совершенно трагического свойства. Поверх платоновского выстраивается режиссерский метасюжет, его легко считать, а рассказать трудно – приходится огрубить многослойную, местами эфемерную, вибрирующую на уровне зыбких ассоциаций художественную ткань спектакля. И выйдет примерно так: в доме престарелых, мешая жизнь со смертью, минувшее и теперешнее, мечты и воспоминания угасает состарившийся Никита. Два других старика рядом кажутся ему покойными родителями, медсестра в пижонской белой шапочке, нарядном голубом халатике на высоченных прозрачных каблуках представляется Любой. Предсмертная маята переносит Никиту в самое начало его судьбы, когда солдатом с Гражданской войны он пришел домой, спас от голодной смерти студентку-медичку, женился, не смог справиться со счастьем быть с нею вместе, сбежал, а потом вернулся, когда она снова стала умирать. И великолепный артист Виктор Яковлев беспрестанно блуждал в разных временах – вот его старческий Никита утрачивает силы и взгляд его тускнеет, тут же в объятиях матери он вдруг превращается в мальчика, а рядом с Любой Илоны Гончар становится прекрасным, нежным, юным.
Аберрация меркнувшего сознания, воскрешавшего самое прекрасное и одновременно самое страшное, что только выпало на долю простого человека, обусловила сложнейший режиссерский монтаж внутри действия, распространивший его смысл за пределы локальной лирической истории. Понятно, что в аскетичном пространстве полуторачасового спектакля Сергей Чехов выстроил фантомную картину закуклившегося отечественного мира с его агонизирующим старчеством, замурованной молодой красотой и невидимым, но неотвратимо напирающим извне потоком, который скоро снесет все.
Гастроли Псковского театра с тремя яркими спектаклями стали заметным событием в перенасыщенной театральной жизни Москвы, вызвали неподдельный интерес к труппе, способной рисковать, экспериментировать, и выстраивать крутые мосты между классикой и сегодняшним днем.
- Сцены из спектаклей “Таланты и поклонники” и “Река Потудань”
Фото А.КОКШАРОВА