Гас Ван Сент долго вынашивал замысел картины о крепко побитом жизнью инвалиде, благодаря творчеству сумевшему избавиться от части концентрированного ада, который бурлил и клокотал у него внутри.
Пожалуй, слово “творчество” тут не совсем подходит, оно слишком пафосно звучит при определении того, чем занимался Джон Каллахан (Хоакин Феникс). А он рисовал картинки-карикатуры, злые, неполиткорректные, на грани фола. Их можно сравнить с теми, что появляются на обложках журнала Charlie Hebdo.
У Каллахана много рисунков с инвалидами. Мужчина, сидящий в инвалидной коляске, заводит ключиком игрушечных людей, и они ползают вокруг. Трехногие инопланетяне подают монетки двуногому, опять же сидящему в инвалидной коляске. Безрукий проктолог рассказывает пациенту, что у него есть своеобразный способ проводить ректальное исследование. Слепой рисует на стене граффити точками Брайля. Еще один слепой собирает подаяние с табличкой: “Помогите, пожалуйста, я чернокожий и слепой, но при этом не музыкант”…
Есть и картинка, фраза из которой стала названием фильма Ван Сента. Шериф и его подручные останавливают своих коней у пустой инвалидной коляски, одиноко стоящей посреди прерии, и один из них произносит: “Не волнуйся, он далеко не уйдет”.
Идея снять фильм об авторе этих рисунков возникла у Гаса Ван Сента еще в девяностые, с художником он был неплохо знаком. Ее поддержал Робин Уильямс, который мечтал об экранизации мемуаров Каллахана и сообщил режиссеру о своей готовности стать продюсером фильма и сыграть в нем главную роль.
Внутри Робина Уильямса тоже клокотал ад, что привело его, в конце концов, к самоубийству. Роль Каллахана у Уильямса могла бы получиться невероятно интересной, хотя смысл экранизации актер видел в другом. Он хотел показать, как парализованный человек возвращается к жизни, и тем самым поддержать всех инвалидов, в том числе и своего друга, актера Кристофера Рива. Было написано несколько версий сценария, но Каллахана Робин Уильямс так и не сыграл.
Роль досталась Хоакину Фениксу. У него тоже довольно доброе лицо (у самого Каллахана оно таким не было), и он демонстрирует в фильме чудеса преображения. Предстает худым и толстым, молодым и старым, показывает череду актерских этюдов под названием “Эмоции”. Ведь его герою в течение всей истории приходится переживать огромное количество чувств – от лютой ненависти до святой любви, от пьяной эйфории до отчаянной тоски, а еще у него была депрессия, состояние бесчувственное, выключенное.
Гас Ван Сент не отказался от мысли Робина Уильямса о важности возвращения к жизни. Для него она оказалась даже важнее карикатур Каллахана, основная часть которых появляется ближе к финалу фильма, а в самом начале Джон попадает на собрание терапевтической группы, где все делятся рассказами о своих зависимостях (в небольшой роли немца Ханса – Удо Кир).
Добрый ведущий Донни (Джона Хилл) и волонтер Анна (Руни Мара) с очаровательной улыбкой помогут Каллахану пройти все двенадцать шагов освобождения и понять, чем ему следует заниматься. Есть особая ирония в том, что такие милые и светлые люди вызовут к жизни серию жестких карикатур, но для Каллахана это единственный вариант справляться со своими проблемами без вреда для здоровья.
О том, как будущий художник предпочитал проводить время до инвалидности, Гас Ван Сент рассказывает во флешбеках. Разнообразием его занятия не отличались. Каллахан преимущественно пил, и в аварию, посадившую его в коляску, попал после вечеринки, напившись до невменяемого состояния.
Но тем, кто соберется осудить его за непримерное поведение, пусть будет стыдно. История Джона Каллахана, человека недоброго, необаятельного, эгоистичного, разворачивается постепенно, и можно наблюдать и за тем, как он опускался на самое дно, и за тем, как он с этого дна выбирается, не становясь, к счастью, при этом славным и очаровательным. Славных людей на свете достаточно, а хороших карикатуристов мало.
О своей матери Каллахан любил рассказывать так: “Я знаю о своей маме три факта. Она была рыжая, ирландка и учительница. А еще я ей не был нужен, так что факта четыре”. Мама станет представляться герою в видениях; он будет ехать и ехать к ней в инвалидной коляске, но заветной цели так и не достигнет.
Джон скитался по приемным семьям, пить начал с двенадцати лет, с возрастом наращивал объемы употребляемой жидкости, обзавелся другом Декстером (Джек Блэк) – тот появляется в фильме ненадолго, но значимо. Он становится демоном для главного героя, тянущим его на темную сторону; в аварию после роковой вечеринки они тоже попадут вместе. Для баланса будет и проводник на светлую – это Донни (трудно не порадоваться кастингу: упитанные Джек Блэк и Джона Хилл составляют очень забавную пару ангела и дьявола).
Добро победит, и Джон Каллахан примется рисовать, с трудом держа карандаш двумя руками: после травмы у него не только парализованы ноги, но и кисти рук работают плохо, поэтому его рисунки и выглядят столь небрежными. Однако карикатура необязательно должна быть нарисована идеально. Для нее важны юмор и парадоксальность, а этого Каллахану было не занимать. Например, у него есть картинка о ку-клукс-клановцах, в которых художник увидел человеческое, им было приятно надевать на голову капюшоны из простыней, теплых и свежих после глажки.
А в истории, снятой Гасом Ван Сентом, особенных парадоксов нет. Человек пил, потом бросил пить, преодолел депрессию и начал рисовать. Это рассказ о том, что если попрощаться с вредными привычками, проработать душевные травмы, понять, чего хочешь и полюбить кого-нибудь, к тебе придут успех и счастье. Да, это звучит чересчур уж лучезарно, но у Гаса Ван Сента перебора с лучезарностью нет. В фильме достаточно и гадкого, и пошлого, и злого, и в задушевных беседах с добрым ангелом Донни такое тоже проскальзывает.
Доброе, светлое и нежное – прощение родных, любовь Анны – дали Каллахану возможность почувствовать счастье. Но успех пришел к нему именно благодаря злому, пошлому и гадкому. Люди плевались, сердились, но смотрели его карикатуры, и спустя время он стал звездой и печатался в “Нью-Йоркере”. Две эти стороны жизни Каллахана – светлая и темная – режиссер показывает еще и в сцене, где герой катается на своей коляске вместе с подростками-скейтбордистами, демонстрируя доброту и жизнерадостность, а рядом люди, не имеющие понятия о том, кто этот инвалид, плюются и бесятся, рассматривая в газете очередную его карикатуру.
Сам режиссер считает и охотно об этом говорит в своих интервью, что настоящим ограничением жизни Джона Каллахана были вовсе не парализованные конечности, а алкоголизм. Именно из-за него он не мог жить полноценной жизнью и реализовывать свой талант, а авария стала своего рода освобождением, возможностью изменить жизнь. Эти слова тоже звучат как рассуждения в жанре “что такое хорошо и что такое плохо” и вдобавок усугубляются несколькими финальными слезливыми сценами, где Каллахан уже совсем непохож на человека, который может рисовать неполиткорректные карикатуры.
Но у режиссера и была такая цель: поддержать людей с ограниченными возможностями, сообщить, что человек, спьяну посылающий за водкой кота, слишком рискует своим здоровьем, сказать, что любовь и доброта спасут мир, все в твоих руках и все может закончиться хорошо, если этого сильно захотеть.
И после таких проникновенных сцен хочется вспомнить еще одну карикатуру Каллахана. Инвалид в коляске подъезжает к райским вратам и говорит: “Да твою ж мать!” – потому что ко вратам ведет лестница, а пандуса рядом нет.
Жанна СЕРГЕЕВА
- Хоакин Феникс в фильме “Не волнуйся, он далеко не уйдет”