В “Двенадцати стульях” Саратовского ТЮЗа имени Ю.П.Киселева не два, а сразу четыре главных героя. Главный режиссер театра Алексей Логачев – постановщик и автор сценической композиции – сделал Ильфа и Петрова полноправными участниками спектакля. Саратовская охота за стульями временами напоминает балет, а мадам Петухова в исполнении Тамары Лыковой – оперную Графиню из “Пиковой дамы”. В начале спектакля героиня Лыковой – нечто среднее между ангелом и огромной куклой на чайник. После смерти теща является Воробьянинову в образе царственной особы или, невидимая, демонически хохочет над невезучими компаньонами. А в финале взбирается на телефонную будку (ранее Остап запирал там другую мадам – Грицацуеву), где укрылся потерпевший фиаско Воробьянинов, и они погружаются в люк, будто в разверзшийся ад.
Одна из глав романа называется “Среди океана стульев”. В сценографии Марии Утробиной их, действительно, море, даже на занавесе изображена четвероногая мебель. Стулья и стульчики всех мастей и калибров стоят, висят и валяются, актеры запинаются об их обломки, когда пробираются по темным коридорам нелегальной московской общаги.
В “Двенадцати стульях” заняты две трети труппы Саратовского ТЮЗа, многие – сразу в трех-четырех эпизодических ролях. А еще, как выясняется в финале, это история про сам ТЮЗ и смотр технических возможностей новой сцены театра. Играют и на многоуровневой декорации, напоминающей бюро с ящичками, и на просцениуме, и в партере. Погоня васюковцев за “гроссмейстером” решена как театр теней. Места действия меняются порой стремительно. Вот Остап и Воробьянинов беседуют тет-а-тет на авансцене у закрытого занавеса – занавес открывается, и компаньоны, не меняя поз, оказываются уже в следующем эпизоде.
Ильф и Петров почти все время на сцене. Среди участников аукциона. За столиками кафе, в которое Воробьянинов приводит Лизу. Украдкой наблюдают за собранием “Союза меча и орала”. Иногда присаживаются за стол с зеленой лампой, чтобы сочинить очередную реплику или, наоборот, зафиксировать на бумаге произнесенное: литературные герои будто материализуются и живут уже самостоятельно.
Писатели – модераторы, направляющие и обостряющие действие. Во время судьбоносной встречи в дворницкой они вкладывают ладонь сомневающегося Воробьянинова в ладонь Остапа, чтобы случайные знакомцы сделались компаньонами. Загораживают путь Паше Эмильевичу, собравшемуся удрать от Великого Комбинатора. Не сквозняк, а сочинители романа захлопывают двери в квартиру, когда мокрый инженер Щукин опрометчиво выскакивает на лестничную площадку. Разумеется, газетчики, поднимающие на смех автора бесконечной Гаврилиады, – это Ильф и Петров.
Ильф и Петров в исполнении Евгения Сафонова и Олега Верина – молоды, талантливы, дерзновенны. В спектакле, где есть сами авторы романа, Алексею Кривеге в роли Остапа сложно играть трикстера. Его персонаж импозантен, обаятелен, но поверхностен. Никогда не отчаивается, но вдохновения и азарта не испытывает. Лишь однажды Кривега по-настоящему интересен. “И какого черта я с вами связался?” – отчитывает Остап Воробьянинова после провалившейся попытки купить десять стульев разом. В спектакле за этой репликой слышится едва ли не страдание: почему я не как все, почему обречен ввязываться в авантюры?
Воробьянинов Алексея Ротачкова высок, сухопар и не слишком разнообразен. В романе этот персонаж эволюционирует от безобидного обывателя до расчетливого убийцы. В спектакле такой метаморфозы не происходит. Прав-да, после краха на аукционе он переживает серьезный кризис: вернувшись в общежитие, стоит перед Остапом навытяжку рядом со знаменитым скелетом, хранящимся в коридоре, и выглядит мертвее, чем анатомическое пособие.
Из ролей второго плана самая неожиданная – матушка Катерина (супруга отца Федора), ее играет Марина Климова. Поначалу – почти монахиня в платке и черных одеждах до пят. Не ханжа, а в самом деле скромница и тихоня. Знаменитые письма Федор и Катерина читают друг другу, стоя перед закрытым занавесом у противоположных порталов. Первым весточкам героиня Климовой внимает с грустью и нежностью, но все новые просьбы мужа выслать денег повергают ее в смятение. В конце последнего письма Климова, отчаявшись, срывает с головы платок, скрывавший роскошные длинные волосы, и обнажает плечо. Когда на ялтинской даче отец Федор сторгуется с инженером Брунксом, из-за кулис выйдет, виляя бедрами и цокая каблуками, вульгарная девица в пеньюаре, черных чулках в сеточку и с вызывающим макияжем, чтобы вручить инженеру деньги – такой стала матушка Катерина. Перед тем, как отца Федора заберут санитары, он станцует с супругой, неловко выполнит балетные па под музыку Минкуса. Танец нескладный, но трагический – как и любовь этих обманутых и гибнущих героев.
Другой танец, врезающийся в память, – лезгинка, которую лихо отплясывает на свадьбе Остап с наивной и восторженной мадам Грицацуевой Елены Красновой. Забавен и хор старушек, поющих революционную песню. Есть еще несколько сильных вокальных и хореографических номеров, но их маловато для трех с половиной часов сценического действия. Иногда спектакль кажется “недомузыкальным”.
Алексей Логачев придумал, что прижимистый архивариус Коробейников – антипод сторожа ДК железнодорожников, который вернул сокровища государству. Режиссер назначил на обе роли худрука театра Юрия Ошерова. Сторожа он играет в своем повседневном костюме. По сути, играет себя. И, как его герой про клуб, рассказывает зрителям про новое здание театра, где идет спектакль.
Ильф и Петров не предполагали, что их судьбы сложатся трагически. Персонажи романа не могли знать, что НЭП совсем скоро свернут, а через десять лет начнется Большой террор. Но авторы и зрители спектакля – знают. Сегодняшнего взгляда на ту страницу истории – не перевернутую, а вырванную с корнем – саратовским “Двенадцати стульям” не хватает.
Андрей НОВАШОВ
Фото из архива театра
«Экран и сцена»