Школа многообразия

Сцены из видеоинсталляции “Изнанка”. Фото Marilena StafylodouПрограмма Международного фестиваля-школы современного искусства “Территория”, длившегося две октябрьские недели, выглядела в этом году рекордно многообразно. От 15-минутного спектакля-вызова “Всё, что рядом со мной” аргентинского режиссера Фернандо Рубио, укладывающего зрителя в белоснежную двуспальную постель тет-а-тет с актрисой, испытывающего тебя на способность пренебречь личными границами, через оригинальный проект “Живые пространства”, посвященный находящемуся в расцвете жанру site-specific, до привычно идущих на сцене спектаклей “Цирк” Максима Диденко в Театре Наций и “Ближний город” Кирилла Серебренникова в Латвийском национальном театре. С классическим представлением о театральном искусстве даже последние имеют, однако, мало общего. Кроме того на “Территории” были представлены несколько впечатляющих инсталляций, созданных знаковыми фигурами мирового театра.

 

Эстетские вольности

За словом “библиотека” стоят миры. Разумеется, только для людей, не отвергших чтение книг в сегодняшней бушующей реальности всевозможных потоков информации. Мы проводим в библиотеках все меньше времени, но думаем о них со все возрастающими нежностью и благоговением, а когда наконец туда врываемся, то вынужденно притормаживаем, и осознание, что это едва ли не лучшее место на земле, остров осмысленности и спокойствия, накатывает и погружает в медитацию. Потом спохватываешься и берешься за дело, которое тебя сюда и привело, но нет-нет, да и впадаешь в ностальгию по часам, дням, неделям и месяцам (теперь уже ясно, что прекрасным и возвышающим), проведенным в третьем зале Ленинки или в читальном зале библиотеки СТД.

Хорхе Луис Борхес писал: “Каждый по-своему воображает рай, мне он с детских лет представляется библиотекой”. Канадскому писателю, журналисту и переводчику Альберто Мангелю, юношей работавшему в одном из книжных магазинов Буэнос-Айреса, где он и познакомился с Борхесом, на пять лет (1964–1968) став его помощником, явно передались борхесовские воззрения на рай. В 2005 году Мангель выпустил сборник эссе “Ночь в библиотеке” (или, скорее, “Библиотека ночью”), где размышлял о философии, архитектуре и социологии библиотек, о цензуре и памяти. Вдохновившись этими текстами, канадский режиссер Робер Лепаж создал свою “Ночь в библиотеке” – спектакль виртуальной реальности, он же выставка, он же инсталляция, выпущенный к 10-летию Национальной библиотеки родного режиссеру штата Квебек.

Проект целый год показывали в Монреале, потом в городе Квебек, потом – в Париже, затем – в Нанте и вот сейчас, на протяжении месяца, – в Москве, на фестивале “Территория”.

Получив наушники и шлем виртуальной реальности, полтора десятка пришедших (сеансы каждые полчаса) заходят в полутемную комнату, чей облик максимально приближен к виду читального зала: столы на четыре человека, у каждого читательского места зеленая лампа, только вот не обычный стул, а кресло на колесиках, позволяющее вращение вокруг оси (реквизит – собственность компании Робера Лепажа “Ex Machina” – переезжает из страны в страну). В первоначальной версии имелась еще и предыстория: в комнату с письменными столами группа экскурсантов попадала, крутанув один из книжных стеллажей в воссозданной с помощью видеотехнологий личной библиотеке Альберто Мангеля, его же голос отправлял в путешествие по десяти библиотекам, вымышленным и реальным, он же начитывал тексты, расставляя едва заметные авторские акценты.

В пространстве Мультимедиа Арт Музея все преподносится чуть аскетичнее, в частности, читательские столы просто привычно выстроены, а не расставлены среди стволов деревьев, листы же книг и сами книжные томики не устилают пространство вокруг. Впечатления складываются исключительно из возникающего в шлеме виртуальной реальности, где иконки меню, за каждой из которых скрывается сюжет об очередной мировой библиотеке, все же расположены на фоне березовых стволов. Лес здесь подразумевается не только как прародитель бумажной книги, но и как чаща сюжета, лабиринт повествования, дебри знания. Русскоязычный вариант текста начитан тактичным голосом Евгения Миронова.

В эпоху, которую можно охарактеризовать как угодно, но только не эпохой чтения, работа Робера Лепажа и Альберто Мангеля воспринимается почти научно-популярной. Образованные и интеллигентные люди держат высокие технологии в узде, не позволяя им разнузданности – лишь эстетские вольности. Создатели “Ночи в библиотеке” рискуют впустить в содержательную тишину Университетской библиотеки Копенгагена безмолвного призрака, потерянно шествующего мимо современной уборщицы и поглядывающего с высоты резного балкона на уткнувшихся в компьютеры студентов внизу, или разрешить выпорхнуть в гулкую ночную пустоту Национальной библиотеки в Оттаве со страниц огромного фолианта множеству диковинных птиц, шуршащих крыльями где-то под потолком.

Последовательность библиотек из предложенного десятка выбираешь сам, взглядом управ-ляя меню. Пристальное всматривание в течение пары секунд в одну из иконок загружает непредсказуемый сюжет, и вы, начав, скажем, с подводной биб-лиотеки капитана Немо на “Наутилусе” (“А где же вы найдете столь благоприятные условия для работы?”), представленной черно-белой картинкой (прочие сюжеты выстроены на богатстве красок), имеете шанс завершить свой библиотечный пробег созерцанием разрушительного бедствия. Например, отстоящего на пару тысячелетий от нас пожара Александрийской библиотеки или относительно недавней схожей катастрофы в Сараево. Предварительно вы совершаете виртуальный спуск от купола библиотеки Конгресса в Вашингтоне к самому нижнему ее этажу или застываете, задрав голову, посреди холла суперсовременного здания библиотеки в Мехико, где над вами высится остов огромного кита и уходящие в бесконечность комнаты-балкончики с книгами. Эффект присутствия непередаваем. Не возбраняется, проделав весь путь, ненадолго вернуться к какому-нибудь из сюжетов, уточнить детали в книгохранилище храма в японской Камакуре, понаблюдать за скатом в иллюминаторе плавучей библиотеки капитана Немо, послушать игру хозяина “Наутилуса” на органе или виолончелиста, расположившегося на ступенях лестницы полыхающего здания в Сараево, понаблюдать за монахами в библиотеке австрийского аббатства Адмонт. Вертящиеся кресла дают возможность обзора любого помещения на 360 градусов.

Тот же Борхес признавался: “В детстве меня изумляло, что буквы в закрытой книжке не перепутываются и за ночь не теряются…” Такой сюжет Робер Лепаж и Альберто Мангель, поклонники фантазии и разума, не предусмотрели, но они явно на это способны.

 

Человек смертен

Представителей людского сообщества объединяет знание о том, что они смертны. Героев документального спектакля-инсталляции “Наследие. Комнаты без людей” Штефана Кэги и Доминика Хубера (театр “Види-Лозанн”, компания “Римини Протокол”, Швейцария-Германия) сближает осведомленность о факте предельной близости к главному рубежу, моменту ухода. В Цехе Белого на Винзаводе выстроено специальное пространство: небольшой холл-коридор, в котором имеется 8 автоматических белых дверей, по 4 с двух сторон. Около двери лишь имя и табло, ведущее отсчет минутам и секундам, через которые дверь откроется и можно будет зайти вовнутрь. Последовательность посещений, как и в случае с биб-лиотеками Лепажа, выбираешь произвольно, руководствуясь лишь тем, какая комната скорее тебя впустит. На потолке ведется констатация мировых смертей в реальном времени: дата, время, количество человеческих уходов – огоньки отстраненно вспыхивают один за другим.

Восемь историй взаимоотношений со смертью (строго говоря, девять, поскольку в одной из комнат – офисном кабинете – своими соображениями с нами делятся два голоса, пожилая супружеская пара), восьмикратное приятие этого факта. Каждый раз публика (а в комнаты заходят группами по 6-8 человек) попадает в новое пространство: номер в мотеле, маленький театрик, типовая комната в доме престарелых, молельный зал, стерильно-белая научно-исследовательская лаборатория, склад коробок с вещами и бумагами. Где-то тебе предложат сесть, где-то оставят стоять, где-то попросят снять обувь и угостят рахат-лукумом. И всюду будут рассказывать о скорой смерти, о том, как собираются ее встретить (поскольку в Швейцарии разрешена эвтаназия, некоторые делают выбор в ее пользу) и что намерены успеть до ее наступления. Пожалуй, самой пронзительной историей выглядит сопровождаемый видео рассказ пожилого турка, давно живущего в Германии, планирующего после кончины быть перевезенным на родину в Стамбул к могилам родителей и досконально продумывающего детали, оплачивающего саван, гроб и перелет, выслушивающего грядущие подробности последнего путешествия.

Кто-то из интервьюируемых воспринимает жизнь уже как прошлое, кто-то старается успеть сделать максимально возможный вклад в будущее, кто-то живет исключительно настоящим. Интонации рассказчиков не взнервленные, все они четко осознают, что когда мы услышим эти исповеди – вполне возможно, их уже не будет в живых.

Все мы – потенциальные участники этого спектакля.

 

Проходит за спиной толпою жизнь

“Изнанка” Димитриса Папаиоанну, показанная в Московском музее современного искусства на Петровке, – не спектакль-инсталляция, а видеоинсталляция, растянувшаяся на шесть часов. Все шесть смотреть отнюдь не обязательно, поскольку несколько десятков перформеров совершают тут исключительно схожие действия, отличающиеся лишь микронюансами. В светлой студии с просторным балконом имеются кухня, ванная, огромная кровать и, разумеется, входная дверь, рядом с которой вешалка. Посетитель заходит, пристраивает на крючок верхнюю одежду, швыряет сумку, проходит в ванную, раздевается, принимает душ, выходит в полотенце, обнажается, одевается в домашнее, переходит в кухню, ест, заглядывает на балкон, любуется видом, возвращается, раздевается, ложится, укрывается простыней, откатывается на другую сторону постели, и вот уже в помещение входит следующий, а приметы пребывания в нем предыдущего оказываются как-то незаметно смыты, как, впрочем, и он сам, растворившийся в складках белоснежного белья. Все в точности повторяется, причем в некоторых случаях входят разом несколько человек, и в какой-то момент в студии образовывается целый коллектив, каждый представитель деловито совершает определенное действие из вышеперечисленного. Меняются лишь освещение и виды за балконной дверью. Эта совершенная визуальная медитация сначала пытается воззвать в твоем сознании к Чехову (“люди едят, пьют, носят свои пиджаки, а в это время рушатся их судьбы”), затем к Бродскому (“проходит за спиной толпою жизнь”), а потом и к собственной повседневности.

Скромный суммарный вывод из трех инсталляций, увиденных на “Территории”, таков: человек не вечен, но прежде чем умереть, он проживает длинный-длинный ряд дней, полный однообразных ритуалов, способных предстать как рутиной, так и искусством. Привычный уклад жизни, разбавленный участием в нем книги и разнообразием видов из окна, в том числе из окон библиотек, это и есть счастье человека, которому интересно его бытие. Не сказать, чтобы все это было неизвестно раньше, но такими средствами искусство о подобных вещах еще не размышляло.

Мария ХАЛИЗЕВА
  • Сцены из видеоинсталляции “Изнанка”
Фото Marilena Stafylodou
«Экран и сцена»
№ 22 за 2017 год.