Три имени для Мириам Сехон

Фото О.ЕНГИБАРОВОЙУ Мириам Сехон – лирическое лицо. В его архитектуре сплетение разных стран и культур, прочитанных книг и неспетых песен, пейзажей из окна автобуса и портрета маленькой дочери. На общей фотографии ваш взгляд наверняка в первую очередь заметит фигуру Мириам. В любой компании она будет казаться непохожей на других и оттого всегда немного одинокой.

Ее глаза карие, с грустинкой. Пушистые волосы – как ветки сирени. Утонченная живописность ее облика, спокойная расслаб-ленность лица достойны кисти лучших художников.

Мириам Сехон удается существовать в рамках особенной, вымирающей, формы женственности. Как покрой платья, который уже не носят. Не потому что он вышел из моды, но потому что время диктует другие, более практичные фасоны. Ее тип – актриса-муза, и Мельпомена, и Эвтерпа сразу.

У Мириам Сехон три имени. Три образа, как три разных паспорта для одного человека.

Первое – Мириам – поющее имя. Оно даже написано как будто не буквами, а нотами, и звучит как аккорд. Ми бемоль соль си бемоль.

Мириам Сехон – вокалистка четырех музыкальных групп. Кроме того, нет, кажется, ни одного спектакля, где бы актриса не пела. Вспомните недавно покинувший репертуар спектакль-концерт “Сахар” Ивана Вырыпаева в театре “Практика”. Мириам Сехон с группой артистов и музыкантов стоит за пюпитром в максимальной близости к зрителю. Актриса едва заметно “танцует” то правой, то левой коленкой, декламируя мантры Ивана Вырыпаева. Ее задача – стать медиумом, передатчиком эмоции, сконцентрированной в тексте драматурга, стать сахаром, мгновенно поступающим в кровь. От речитатива об овсяной каше на соевом молоке актриса переходит к рассказу о главных принципах человеческого существования: “Я всегда в контакте со свежестью. Я всегда актуальна. Я всегда тут”. На первый план выходит сам акт присутствия Мириам Сехон: мы доверяем актрисе – всегда актуальной и красивой, музыкально наполненной и слаженной, как партитура большой симфонии. Слова и звуки входят в тело зрителя и оседают в нем живой энергией, запускают его внутренние моторы. “Сахар” – один из тех спектаклей, после которых хочется жить здесь и сейчас, в полную силу.

Мириам – человек с поющей душой, и применительно к ней это не звучит штампом. Музыкальный путь актрисы начался 10 лет назад с создания женского вокально-инструментального ансамбля “Татьяна”. Красивые девушки в крепдешиновых платьях исполняют песни Майи Кристалинской, Клавдии Шульженко и Леонида Утесова. Мириам поет, прикрывая глаза, полные искренности, а, бывает, и слез. Девушки начинали с репертуара 30-х годов, но постепенно верхняя граница сместилась к 70-м. И хотя винтаж ей к лицу, Мириам тесно в рамках одного жанра. Спустя время вокруг фигуры Сехон выстроились сразу три современно настроенных проекта. “Green Point Orchestra” – джаз и фьюжн в естественных природных (зеленых) тональностях. “Race to space” – электронная музыка на английском языке, где высокий голос Мириам звучит с межпланетных орбит. В 2013 году Сехон создала “Voice Memo” – сольный проект, для которого сама пишет тексты на том же английском. Все четыре группы объединяет сочетание ее голоса (само собой) и ее дыхания. И речь идет не о технике, а о той самой сирени в волосах – о весеннем воздухе, которым дышат зрители в присутствии Мириам, облаке свободы, окутывающем ее.

Отец Мириам – Борис Сехон – выступал в знаменитом питерском ансамбле Назарова, пока однажды его не пригласили в многонациональную передвижную труппу. База театра находилась в центральной Франции, но коллектив жил в дороге, не зная усталости. Мириам рассказывает, что училась в автобусе между спектаклями. Жизнь в караванах, калейдоскоп европейских городов сформировали сознание непоседливой актрисы.

По возвращении в Москву Мириам доучилась в школе и через несколько лет поступила в ГИТИС на актерско-режиссерский курс Сергея Женовача. Тот самый курс, из которого вырос театр “Студия театрального искусства”.

Главных ролей в СТИ у Сехон не было, но все, что ею сыграно – запомнилось навсегда. Первый спектакль – “Marienbad” в постановке Евгения Каменьковича. Шолом-Алейхем для Сехон, что тут скрывать, автор кровно близкий. Мириам играет Бейльцу Курлендер – красотку, баловницу, певицу, короче говоря, себя. Нечто очень похожее на настроение ее героини (а еще, как мне кажется, и самой Мириам) описала в песне Ольга Арефьева:

 

Купите мне на рынке картонное пальто,

фарфоровую шляпку, ботиночки с шитьем,

цыпленка на цепочке, котеночка в мешке,

и все будет не это, и все будут не те.

 

В финале же роли звучит молитва. Сехон поет еврейскую молитву с птичьей клеткой на голове, и образ беспечной девочки перерастает во что-то иное – поднимается из какой-то будничной праздности в высоты, где макушкой можно почувствовать будущее – мокрое от слез.

Второе имя Сехон – Маша. Так в дружеской обстановке сокращается ее изысканное имя для простоты диалога. Маша – все человеческое в актрисе. Рассеянность и детская улыбка. Девушка, которая в перерывах между выступлениями вяжет шапочки крючком. А еще Маша – это русское. Это не Marie и не Mary – Мириам Сехон легко и соблазнительно представить в образе Маши Прозоровой. Есть в ее облике особенное, свойственное чеховским людям душевное благородство. Неравнодушие отличает Мириам и в жизни – она с радостью занимается благотворительностью, поет в детских домах и хосписах.

В чеховских “Записных книжках”, постав-ленных Сергеем Женовачом, Мириам стала Актрисой – буквально так ее персонаж называется в программке. Это спектакль о том, как русская интеллигенция собралась поговорить за большим столом для чаепитий. Сергею Женовачу всегда удавалось передать ощущение, запах и вкус ушедшей эпохи. В тот момент, когда Мириам Сехон рассказывает о тяжелой судьбе актрисы, нам кажется, что сама Вера Федоровна Комиссаржевская решила потолковать с нами о поступках Нины Заречной, не сходя со сцены Александринского театра. В антракте Мириам поет под аккомпанемент маленького оркестрика “Я вновь пред тобою стою очарован”, раскидывает тонкие руки в кружевных манжетах, как бы предъявляя свое дарование зрителю. Перед нами разыгрывается спектакль в спектакле. Мириам то сливается с Актрисой, то отчуждается от нее, как сам Чехов, который, будучи предан своей “актриске” – Ольге Книппер, – горячо любил и одновременно презирал все театральное в ней.

На общих серо-бежевых фотографиях труппы СТИ Мириам всегда смотрелась странно: “не от мира сего”. Работу в театре на улице Станиславского Мириам определяла как “дисциплина души”. Пытаясь оправдать ее уход, можно предположить, что молодой актрисе просто захотелось немного вольности. Мириам Сехон уходит из мира Женовача.

И выходит на сцену Театра имени Маяковского в качестве приглашенной актрисы в роли Анны Карениной. Миндаугас Карбаускис не ошибся, разглядев в Сехон образ толстовской героини. В спектакле “Русский роман” по пьесе Мариуса Ивашкявичюса режиссер выстраивает роль Сехон на пластической выразительности и этюдности. В сценах с Анной Карениной сосредоточены поэзия и образность, которых явно недостает в других частях спектакля. Смотришь и думаешь, как жаль, что пьеса все-таки не про нее. Мириам Сехон играет Каренину “на грани” – сна и яви, рассудка и бреда, жизни и смерти. Сехон–Каренина уже сделала свой выбор, но как будто еще не до конца поверила в него. Многорукая толпа пытается уберечь Анну. Героиня нежно, внимательно снимает с себя каждую руку и пытается вырваться – выпасть со сцены в зрительный зал. Сехон зажмуривает глаза и вытягивает вперед руки в красных перчатках, как будто ждет, что кто-то по ту сторону путей примет ее в свои объятия, без страха и боли. Но каждый раз руки подхватывают ее и возвращают на место. Мириам Сехон – женщина, которую хочется оберегать.

В финале спектакля Анна трансформируется в Мадлен – жену Льва Львовича Толстого, напоминающую ему ту самую Каренину из романа отца.

Мадлен – третье имя Мириам. Это ее иностранность, английский и французский без акцента. Душа маленькой трюкачки из передвижного театра-шапито. Сама Сехон назовет именем Мадлен свою героиню в фильме Оксаны Бычковой “Плюс один”, где сыграет французскую певицу.

И раз уж речь снова зашла о кино, стоит ненадолго вернуться к весенним цветам и вспомнить кинодебют Мириам в картине “Ветка сирени” Павла Лунгина.

Сехон играет Марианну – пылкую ученицу, расслышавшую в музыке революции первую симфонию Сергея Рахманинова. Роль красивая и сложносочиненная. Смотрите, как режиссер выстраивает кадр: из-за спины играющего Рахманинова – показывает глаза Марианны. Лицо, полное любви. Девушка сбрасывает с себя белую рубашку, обнажая тело перед композитором, а надевает уже не платье, а комиссарскую кожанку и папаху с красной меткой. Марианна поджигает папиросу от горящей палки и идет на баррикады, неся в своем сердце память о Рахманинове. В трагическом образе жестокой певицы революции актриса не теряет женственности. Попытки задушить внутри себя рвущиеся наружу чувства отражаются на ее лице – стальные пули зрачков стреляют в воздух. Никита Михалков попытался создать для Сехон подобную героиню в фильме “Солнечный удар”, но вышла карикатура. Розалия Землячка дважды делает одно и то же – срывает солдатам групповую фотографию. Кричит, переходя на такие визгливые ноты, что даже пес на трибунах начинает скулить. Героиня Сехон получилась злобной девочкой, которая может напугать только роту плюшевых игрушек. Но солдаты почему-то делают вид, что боятся.

В фильмографии Сехон есть и сериал о Петре Лещенко с Константином Хабенским в главной роли. Актриса сыграла первую жену Лещенко – Жени Закитт. Эта роль во всех смыслах попала в ее репертуар. Петр Лещенко был увлечением Мириам с малых лет. Представьте, как маленькая артистка едет в автобусе по Провансу, а в наушниках у нее играет “Моя Марусечка” или “Прощай, мой табор”. В этом образе слились все трое – Мириам, Маша-Маруся и Мадлен.

В музыке Мириам Сехон продолжает солировать. В театре – по-прежнему ни одной по-настоящему главной роли. И мне думается, актриса пока просто не нашла своего театрального режиссера. Она ведь – как капризный музыкальный инструмент, требующий трепетного отношения, настройки и достойного репертуара. Станет ли ее “дирижером” Миндаугас Карбаускис, покажет время. Главное, что пока она от нас никуда не уезжает и поет на радио “Серебряный дождь” уже не еврейскую молитву, а “Молитву” Лермонтова. И так легко, легко поет.

Арина ДОЛГИХ

Фото О.ЕНГИБАРОВОЙ

«Экран и сцена»

№ 23 за 2016 год.