В результате появился отечественный оригинальный спектакль, которого Москва ждала долго. Откровением тем не менее он не стал. Действующая критика отнеслась к нему – за единственным исключением – вежливо, но прохладно. Зрительный зал был, как всегда, благосклонен, – я, впрочем, видел спектакль всего один раз, на последнем прогоне. Какого-то послепремьерного шума я тоже не услышал. Что же выходит – ничего не произошло? Да нет, произошло сразу несколько примечательных событий.

Главное событие – сам балетмейстер Вячеслав Самодуров, обнаруживший вроде бы обязательный, а на самом деле весьма редкий дар – умение мыслить в танце и танцем, создавать и очень простые, и очень сложные танцевальные ансамбли. Таким, прямо-таки виртуозно постав-ленным, ансамблем оказалось вставное “pas de huit” (па восьми), лишенное сюжетной нагрузки. Но и в сюжетных сценах Самодуров многого достиг и многое показал, к этой теме мы еще вернемся.

Другое событие – художник по костюмам Елена Зайцева. Мы как-то привыкли, что все или почти все балетные спектакли Большого театра последних десяти лет одевает она, и считаем в порядке вещей, что делает это она безупречно. Но все-таки пора осознать, какого масштаба этот талант и каков ее личный вклад в создание нового репертуара. Елена дьявольски изобретательна и очень умна, и ей дана совершенно необходимая в балетном театре легкость. Неутяжеленность фантазии, необременительность идей. И конечно, острая художественная элегантность. Недаром ее так ценит капризный Дмитрий Черняков, всякий раз приглашая приехать туда и сюда, в разные страны, в разные города, в разные театры. По-видимому, именно Зайцева нашла легко ускользающую – ускользающую как ундина – формулу современного театрально-костюмного стиля. Поэтому работа в “Ундине” ей так удалась. Удалось найти мерцающий тон таинственно возникшего потустороннего мира. В буклете к спектаклю Елена Зайцева делится своим секретом: “Костюмы ундин будут сшиты из материала особенной фактуры, напоминающего бумагу. Девушки, обмотанные в “жеваную” фольгу, должны оставлять впечатления бесплотного существа…” и т.д. Вот так рождаются загадочные эффекты театра.

А третьим событием я назвал бы этот самый буклет, из которого взята приведенная цитата. Это тоже требует специального комментария – буклетами к спектаклям Большого театра их авторы могут гордиться. За десять с лишним лет работы небольшая команда издательского отдела, возглавляемая Татьяной Беловой, создала целую библиотеку весьма содержательных, изящно оформленных, удобных для чтения книг, из которых можно узнать чрезвычайно много: и о готовящейся постановке, и о ставящихся заново классических операх и классических балетах. И это не просто журналистские справки, не просто компиляция, взятый откуда-то пересказ, это оригинальные краткие исследования, театроведческие или музыковедческие мини-труды, имеющие безусловную культурную ценность. Буклет к “Ундине” именно таков. Его редакторы-составители – Варвара Вязовкина и Анастасия Архипова. Им же принадлежат первоклассные статьи о Вячеславе Самодурове (Вязовкиной) и о мифе Ундины (Архиповой).

А теперь о четвертом событии, для меня, бывшего балетомана, не менее значимом, чем предыдущие три. Я имею в виду выступление балерины Екатерины Крысановой в партии и в роли Ундины. Почему отделяю партию от роли? – Потому что в спектакле эти две сущности не всегда накладываются одна на другую. А Крысанова их соединяет, непринужденно и очень легко. Она убедительна и в танце, и в танцевальной пантомиме. Екатерина Крысанова всегда мне представлялась идеальной московской балериной. Но теперь, может быть, после встречи с французским хореографом Жаном-Кристофом Майо (Катарина в балете “Укрощение строптивой”, отмеченная “Золотой Маской”), Крысанова мне показалась образцовой парижской танцовщицей, покорившей типично французскую роль – роль прелестной тиранки, неотступной и бессердечной.

Но почему же в таком случае весь спектакль не стал абсолютной удачей? – По двум основным причинам. Самодуров, хореограф-постановщик как он назван в афише, перегрузил его тематическим материалом и недогрузил материалом хореографическим. Разъясню, что имею в виду. Самодуров пытался объединить две мифологические темы: миф об Ундине и миф о Беглеце. Женский миф удался, мужской миф и не прояснен, и не разработан. Хореографического материала и в самом деле не хватило. Возникли повторы, дуэтные сцены объяснений не получают развития, почти что топчутся на месте. Большой сюжетный спектакль приостанав-ливается на половине пути, и его отодвигает в сторону эффектно станцованное “pas de huit”, танцующая восьмерка.

***

Последняя премьера Большого театра позволяет лучше увидеть состояние балетной труппы, работающей в нем, и дает возможность взглянуть на общую ситуацию, сложившуюся в его балетном репертуаре. Очевидно, что труппа, не избалованная частыми яркими постановками, работает хорошо, с жадностью откликаясь на новые предложения и нестандартные идеи. Очевидно также, что уроки, преподанные труппе Ратманским, не прошли даром. Угроза возможного возвращения к банальности и даже к провинциальности, возникшая после его ухода, вроде бы перестала быть актуальной. Хотя это всегда грозит любому малоподвижному академическому коллективу. А что касается ситуации балета Большого театра, то она не совсем обычна. По сути, в театре сосуществуют две разные художественные эпохи: одна героическая, эпоха 60–70-х годов, эпоха “Спартака”, другая интеллектуальная, нынешняя, эпоха “Гамлета”, “Героя нашего времени” и “Ундины”. “Спартак”, как “Иван Грозный”, как отчасти “Лебединое озеро” и великолепный, нестареющий “Щелкунчик” – это театр сражения, театр борьбы, а “Гамлет”, “Герой нашего времени” и “Ундина” – театр мысли. Совершенно различные темы, и лексика, то есть танцевальный язык, тоже совершенно различна: упрощенная в первом случае, усложненная во втором. Но надо отметить более важную вещь – капитальные постановки 60–70-х годов постепенно устаревают, из них мало-помалу уходит жизнь, а экспериментальные постановки последних сезонов необходимую полноту творческой жизни демонстрируют не всегда и не постоянно. Странно сказать, но пока что они поддерживают друг друга. Настанет время, когда художественная история заставит все-таки сделать нелегкий выбор.