Зальцбургские гармонии

Сцена из спектакля “Завоевание Мексики”. Фото М.РИТТЕРСХАУСЗнаменитый Зальцбургский форум представил прошедшим летом три оперные новинки – “Фиделио” Л. ван Бетховена, “Свадьбу Фигаро” В.А.Моцарта и “Завоевание Мексики” В.Рима. Формально к оперной части можно было отнести и постановку “Мэкки-ножа” Вайля-Брехта, но руководитель драматической программы феста Свен-Эрик Бехтольф и по совместительству режиссер этой продукции и “Свадьбы Фигаро” провел свой спектакль по смешанному жанру драмы-мюзикла, чтобы не гневить и без того ополчившийся на него цех германских музыкальных критиков (немецкоязычные зубры пера ругают Бехтольфа за конвенциональность). Три с половиной оперные премьеры – это негусто для Зальцбурга, но в эпоху так называемого безвременья, когда экс-интендант А.Перейра уже уехал в Милан руководить театром “Ла Скала”, а М.Хинтерхойзер еще только освоился на “Wiener Festwochen” и осенью 2016 объявится на родине Моцарта в качестве интенданта летнего фестиваля, вполне приемлемо. Тем более что в программу попала последняя премьера Троицына зальцбургского фестиваля, руководимого Чечилией Бартоли, – “Ифигения в Тавриде” Глюка, а также концертные исполнения опер “Эрнани” Верди, “Дидона и Эней” Перселла и “Вертер” Массне. В итоге вместе со старыми постановками “Кавалера розы” Штрауса, “Трубадура” Верди и “Нормы” Беллини, которые прошли энное количество раз этим летом, число опер, фигурирующих в афише феста-2015, достигает десяти, и Зальцбург в любом случае не теряет звания фестиваля фестивалей. Оперный мэйнстрим все так же куется здесь.

Уходя из Зальцбурга (в сентябре 2014), Перейра оставил солидный портфель эскизов мировых премьер, которые украсят фестивальную афишу будущего. В согласии с другими членами правления фестиваля и при поддержке спонсоров класса Audi и Nestle он заказал партитуры новых опер пятерым действующим композиторам, среди которых значатся М.-А.Дальбави и даже сам патриарх композиторского цеха Д.Куртаг. Но творцы, как известно, иногда срывают дедлайны. Дальбави аккуратно выпустил в прошлом году свою оперу-байопик о еврейской художнице Шарлотте Саломон, сгинувшей в Освенциме, а вот Куртаг ко времени объявления планов лета-2015 (и уже понятно, что и лета-2016) не поспел, и начали срочно искать замену. Так возникло “Завоевание Мексики” В.Рима.

Самый известный немецкий композитор нашего времени Вольфганг Рим (1952 г.р.) не один раз “заседал” в резиденции феста. В 2010-м здесь показали его оперу “Дионис”, написанную по заказу Зальцбургского летнего фестиваля. Мировая премьера “Завоевания Мексики” состоялась в Гамбургской опере в 1992 в эпоху И.Мецмахера и П.Конвичного, которые и поставили ее в городе на Эльбе. А поскольку зальцбургскую новинку Куртага ждал именно жадный до всего ультрамодного Инго Мецмахер, он и предложил заменить недописанную пока оперу роскошной партитурой “Завоевания Мексики”. Богатство этой музыки заключено в ее множественности: кроме нескольких групп оркестра в яме, в зале устроены еще несколько сцен для “мини-банд” – справа и слева от сцены, сверху позади амфитеатра и так далее (музыканты “малых” сцен управляются дирижером “из телевизора”). Сначала режиссером значился Люк Бонди, который по состоянию здоровья не смог присутствовать летом в Зальцбурге, и Мецмахер уговорил дирекцию феста во главе с Хельгой Рабл-Штадлер призвать своего старого друга Петера Конвичного. А тот, как внезапно выяснилось, ни разу не работал за всю свою более чем успешную режиссерскую карьеру на Зальцбургском форуме, и в июле-августе 2015 отпраздновал свою дебют в оперной Мекке. У “Завоевания Мексики” есть еще один невидимый творец и вдохновитель – Антонен Арто, изобретатель театра жестокости. Перед тем как навсегда залечь в клинику для душевнобольных, Арто съездил в Мексику и там принял участие в трансформирующих сознание обрядах, впечатление от которых он оформил в эссе “Тутугури” и других. Публикации Арто в свое время заинтересовали Рима, и он написал ряд сочинений, среди которых танцевальная партитура и “музыкальный театр” (название жанра, схожего с оперой) “Завоевание Мексики”. Трудно сказать, держал ли Рим в голове “Королеву индейцев” Перселла, рассказывающую о тех же Кортесе и Монтесуме, конкисте, и грандиозном пожирании одной великой культуры другой наижесточайшим образом, но какое-то коллегиальное бессознательное имело место при создании музыки к ключевым сценам сюжета.

В опере Рима историю рассказывает звучание. Оно спускается на зрителя, как ноябрьский туман, обдувает звуком, как дерзкий муссон и ленивый пассат, слова не столь важны, хотя они нереально поэтичны. В этом музыкальном тексте, как и во многих других своих оперных и симфонических опусах, Рим проповедует зыбкость границ полового различия, настаивает на андрогинности, присущей абсолютно всем мужчинам и женщинам, ему претят жесткие утверждении про полюса, янь-инь и прочую чепуху, в его мире всегда все относительно. Так Монтесуму (мужское имя в императорской семье в докортесовой Мексике) поет сопрано, архангельски красивая Ангела Деноке, а Кортеса – баритон, заумный викинг Бо Сковхус. Выбор голосов и артистов не случаен. Деноке не только претендует на главную sophisticated women оперной сцены, IQ которой побивает результат оксбриджских мальчиков, но и в самом облике немецкой дивы присутствует так нужная создателю оперы андрогинность. А оперным баритонам композиторы прошлого часто вручают разные лобовые качества, делающие их персонажами-функциями: человек-ревность, человек-месть и так далее. У Сховкуса наружность пролетарская, а манеры аристократа, мускулы под пиджаком и душа Гамлета, то есть опять же налицо столь востребованная композитором туманная зона мужеженского. Вместе с героиней поют два женских голоса в оркестре, а у героя есть хоровая мужская свита. Рима устроило, как его оперу трактует Конвичный – и в первый раз, в Гамбурге, и во второй. Конвичный вводит социальную остроту, местами вплетая в поэтический контекст “кухонную драму”, но эта “обытовленность” постановки, упрощающая миры Рима, на самом деле лишь усиливает когнитивный эффект его волшебной музыки.Сцена из спектакля “Свадьба Фигаро”. Фото Р.ВАЛЬЦ

У Конвичного все происходит примерно как в арт-хаусном кино наших дедушек. Хорошенькая Монтесума прихорашивает свою уютную “студию” (на стене “Раненый олень” Фриды Кало, он же, читай, святой Себастьян, беленький стеллаж из ИКЕА с книжками по искусству и семейными фотографиями) перед приходом бойфренда. Пока она наводит марафет, за дверью топчется неуклюжий топ-менеджер Кортес с букетом алых роз. Топчется он на груде старых заплесневелых “мерсов”, которые подозрительно напоминают декорацию из “Гавейна” Харрисона Бертуисла к зальцбургской постановке Алвиса Херманиса 2013 года. Наверное, Конвичный и это предусмотрел, рассчитывал, что в зале будут сидеть подготовленные зрители и “узнавать”. Наконец, герой заходит, неумело дарит цветы, пытается быть нежным, у него не получается, он злится, она дуется и выгоняет его, он уходит, а затем возвращается с дружками (статисты или хористы из партерных рядов вскакивают со своих мест и бегут на зов альфа-самца), и дело доходит до группового изнасилования. Монтесума беременеет и собирается выйти за Кортеса замуж. Длительна сцена ее родов: из лона женщины выходят всевозможные ноутбуки и мелкие гаджеты, которые тут же расходятся по рукам мужчин. Зря она наденет платье и фату, увлеченный компьютерной “стрелялкой” Кортес к ней не выйдет, и свадьбы не будет. Зато будут ее слезы и венозная кровь, заместительная резиновая кукла для него, и в конце его слезы и его кровь. Рим имел в проекте нечто тристан-изольдовское про любовь и смерть, но в музыке про эту романтику ни звука, так что финал с тривиальным нарезанием вен от Конвичного вполне гармоничен.

Гармония царила и в другом проекте фестиваля. В этом сезоне Бехтольф поставил последнюю часть трилогии Да Понте, и на фоне его же поза- и прошлогодних подходов к гениальным операм Моцарта, новая “Свадьба Фигаро” выглядела “примерной”. Постановщик перевел компас с юга на север, перевез героев из Севильи в Лондон. Он сделал очень грамотную нарезку из самых известных английских костюмных сериалов, слабость к которым испытывает каждый второй зритель зальцбургского “Haus fuer Mozart”. В дело пошли безобидные сериалы “Слуги”, “Аббатство Даунтон”, “Беркли-сквер”, приправленные остренькими постановками Мэтью Боурна и многосерийными экранизациями “Возвращения в Брайдсхед” со специфическим английским черным юмором. У Бехтольфа Керубино (потрясающая Маргарита Грицкова из Петербурга) из охотника за женщинами превращается в объект тайных желаний воз-растных мужчин. Пикантная тема слуг и господ, столь любимая англичанами, оказалась созвучна классицистской пьесе Бомарше и другим источникам оперы Моцарта. Три с половиной часа “Свадьбы” в душном зале пролетают как один миг, но это классический эффект сериала – посмотрел его, заснул сладким сном и наутро забыл, о чем была серия.

Екатерина БЕЛЯЕВА
«Экран и сцена»
№ 22 за 2015 год.