Искусство – не вздор

• Сцена из спектакля “Таланты и поклонники”. Фото В.ЛУПОВСКОГОВот ведь странность: стоит только талантливому представителю режиссерского театра поставить спектакль, крепко опирающийся на актеров, словно на выносливых атлантов и кариатид, как проносится по критике ропот недовольства. Дескать, идет на уступки постановщик, не решает серьезных художественных задач, театральный язык не развивает, самовыражение и вовсе побоку – решительно подмят под себя удалой и многоопытной актерской братией, мечтающей лишь о безопасном бенефисном театре.
Между тем, процесс обращения в свою веру – именно что процесс, а не одномоментная встреча. Он, конечно же, требует от режиссера определенных умений и жертв. Может ли постановщик себе их позволить – решать ему, не нам.
Миндаугас Карбаускис, судя по всему, человек в высшей степени обязательный. В канун своего сорокалетия он согласился возглавить подернутый ряской театральной безвкусицы Театр имени Маяковского со всеми его зримыми и скрытыми от внешнего мира подвохами и каверзами. Думается, Карбаускис хорошо взвесил и собственные силы, и новую ответственность. Ответственность не за один спектакль, но за их репертуарную череду, за разной степени востребованности и профессиональной формы молодых и пожилых артистов, именитых и не слишком, за людей порядочных и интриганов, за то, сколько их в труппе останется и кто и как будет ее покидать. Уверена, ему очень нужны единомышленники, а они в такой ситуации обретаются лишь постепенно, причем в совместной работе и никак иначе. Первая постановка нового художественного руководителя Маяковки – обозначение дальнейшей стратегии и тактики.
Этой премьерой стали “Таланты и поклонники” Островского с приглашенной из МХТ на роль актрисы Негиной однокурсницей режиссера Ириной Пеговой. Выбрав для начала пьесу Островского, Карбаускис, сам в прошлом актер, обрек себя на почти неотрывные размышления об актерском мироощущении, о нравах театрального закулисья, о неизбежности компромисса и отмеренной доли прагматизма в театре.
Проржавевшие стены, покосившиеся кургузые оконца – на уровне пола и где-то под самым потолком, опускающаяся, как гильотина, фасадная стена из того же порченого железа, большую часть времени нависающая над героями. Художник Сергей Бархин снова задействует в сценографии мотив ржавчины, как и в предыдущей их совместной работе с Карбаускисом – “Будденброках” в РАМТе. Шеренга театральных костюмов красуется на вешалках в глубине, у железной лестницы, на дальней стене у двери выставлены виолончель, две скрипки и альт, ни разу никем не взятые в руки, на карусели поворотного круга монотонно вращается черный рояль (его метаморфозы впереди) вместе с примостившимся на нем и под ним немудреным скарбом: несколько стульев, чемодан, самовар, связки потрепанных книг. Не то склад театрального реквизита, не то обстановка квартирки Негиной – одинаково неавантажно, как подмечает князь Дулебов (Игорь Костолевский).
Поворотный круг – среди главных героев спектакля. Собственно говоря, он есть олицетворение театральной повседневности всех времен, ее рутины и взлетов: то круговорот самомнений, самолюбий и сплетен, то размашистые шаги на месте, то вдохновенное преодоление, то вихрь и порыв. У каждого из персонажей свой рисунок походки или пробега на вращающемся круге, свой способ запустить этот круг в движение. Кто с легкостью, кто с натугой, кто нервно взбрыкивая.• Сцена из спектакля “Таланты и поклонники”. Фото Д.ЖУЛИНА
По этому кругу носится своевольная и решительная Негина, совершенное “горячее сердце” с взрывами темперамента, по видимости мало прислушивающаяся к своей маменьке Домне Пантелевне (неожиданная мудро-остроумная работа Светланы Немоляевой), но на деле она очень даже с ней заодно. Простенько одетая (ситцевое короткое платьице, вязаная кофта, платок) актриса Негина с вызовом чурается светскости. Запросто может сесть и поджать под себя ногу на людях. Думает о театре неотступно – о бенефисе, о следующем театральном сезоне. Долговязый бесчувственный жених Петя Мелузов (Даниил Спиваковский) с его поучениями – вечно на втором плане, хоть и питает она к нему определенную нежность и доверие. У них даже есть привычный ритуал: Петя, обхватив свою многоумную голову в неизменной черной шапочке, возлагает следом руки на голову Сашеньке, передавая тем самым некое знание, пытаясь укрепить в ней его собственные убеждения. Преуспевает Мелузов отнюдь не во всем, поскольку искусство для Негиной, в отличие от ее наставника, ничуть не вздор, как, кстати, и сбор за бенефис, и новое сценическое платье, и вообще обеспеченная жизнь. Вот и данные Петей книги хранятся в ее доме исключительно перевязанные бечевкой.
После отъезда Негиной с невзрачным и одновременно импозантным мильонщиком Великатовым в благородно приглушенном исполнении Михаила Филиппова (вместо паровоза их увозит по кругу горделиво поблескивающий рояль с дымящим на нем самоваром) ржавая фасадная стена начинает опускаться, задумав отрезать оставшихся от внешнего мира. Петя удерживает ее на полусогнутых руках, произнося свой пространный нравоучительный монолог. Когда же он все-таки отпускает руки, выясняется, что стена держалась и без него. Так и остальные его усилия – картинны, но напрасны.
Некоторые режиссерские решения подсказала, похоже, не столь давняя реальность. Разговор Негиной с антрепренером Мигаевым (Игорь Кашинцев), в котором тот объявляет, что не намерен продлевать контракт, представлен почти как профсоюзное собрание с участием не только членов труппы, но и сильных и денежных лиц города. Все расселись на стульях, вещают, перебивая друг друга; выступления и речи периодически “захлопываются” аплодисментами. Театральные собрания Миндаугас Карбаускис в последнее время наблюдал явно в избытке.
Сколько бы ни просвещал Мелузов, сколько бы ни развращали прочие, мир театра полностью приручить еще никому не удавалось и под себя подмять, подстроить тоже. Театральное нутро переменчиво и многолико, постановщик об этом хорошо знает. Даже те, кому компромисс чужд по природе, как Карбаускису или его героине, ради театра рано или поздно неизбежно на него соглашаются. Миндаугас Карбаускис поставил спектакль о том, что не всякий компромисс разрушителен. Недаром финальной сценой стал само-забвенный пробег Негиной вместе с человеком от театра (есть тут такой персонаж в исполнении Максима Глебова; порой он зачитывает ремарки Островского или комично преображается во вспомогательных героев, кухарку Матрену, кучера Ивана, начальника вокзала). На втором круге она сбрасывает платок, туфли, бежит босиком, не задумываясь, как выглядит. Никакого преодоления, только освобождение и упоение – актриса в своей стихии, стихии театра, который она, без обмана, получила от Великатова, и тем, кажется, счастлива.
Не удивительно, что с первой попытки не всех исполнителей Миндаугасу Карбаускису удалось обратить в свою веру. Зато артисты Маяковки, почти безнадежно отвыкшие в своем большинстве от серьезной режиссуры, узнали, что бывает режиссерский театр, не тотально подчиняющий себе актера, но видящий в нем союзника, сотворца. Возможно, эта новость для будущего Театра имени Маяковского окажется решающей.

Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена» № 2 за 2012 год.