Дмитрий АБАУЛИН: «Случайных имен среди лауреатов нет»

Сцена из спектакля “Садко”. Фото Д.ЮСУПОВА
Сцена из спектакля “Садко”. Фото Д.ЮСУПОВА

– Вы впервые работали в жюри, а до этого несколько раз входили в экспертный совет. Где сложнее задача?

– Примерно одинаково. В экспертном совете гораздо больше объем информации, которую нужно переработать, зато у жюри гораздо меньше вариантов решений. Нельзя разделить “Золотую Маску” на двоих, даже если каждый из претендентов ее заслуживает. Любой выбор содержит какой– то элемент несправедливости. Поэтому мне кажется, что нужно радоваться награде, но не переживать, если она досталась кому-то другому.

– Прошлый сезон был не просто сокращен пандемией – он был остановлен внезапно. Многие театры не успели выпустить запланированные премьеры. Можно ли говорить о том, что итоги нынешней “Маски” случайны?

– Премьер было меньше, чем обычно, соответственно афиша фестиваля тоже была чуть менее насыщенной, чем в последние годы. Но практически все спектакли, которые мы смотрели, были достойными и профессиональными. Так что случайных имен среди лауреатов нет.

В “Золотой Маске” для меня всегда важен один аспект – это премия профессиональная, которую присуждают коллеги коллегам. Было очень интересно смотреть и обсуждать спектакли с замечательными представителями разных театральных профессий. В этом как раз сокращенный сезон сыграл положительную роль. Уверен, что многие из тех, с кем мне повезло работать в жюри, оказались бы в числе номинантов, если бы премьеры не были отложены из-за пандемии.

– Музыкальное жюри определяет лауреатов в опере, балете, оперетте и мюзикле, современном танце. Есть ли среди этих жанров лидеры и аутсайдеры?

– Наиболее сильной была конкуренция в опере. Причем, что интересно, в оперной афише были представлены произведения самых разных эпох и стилей: барокко – “Дидона и Эней” Перселла, классическая русская опера – “Садко” Римского-Корсакова, вторая половина XX века – “Жестокие дети” Гласса и “Лолита” Щедрина, новейшие композиторские поиски – “Октавия. Трепанация” Курляндского и “Книга Серафима” Белоусова. И очень разные форматы постановок, от современной зрелищной версии большого оперного стиля, предложенной Дмитрием Черняковым в “Садко” с его парадным подбором солистов-звезд, до камерного, интимного пространства “Жестоких детей”, созданного Ксенией Перетрухиной, обжитого режиссером Георгием Исаакяном и замечательным ансамблем молодых певцов. А рядом плакатный, кислотных цветов мир “Октавии. Трепанации”. Эта копродукция Электротеатра Станиславский и Holland Festival в Нидерландах идет на большой сцене. Втиснутая в относительно небольшой зал Электротеатра, она превратилась в тотальную инсталляцию, атакующую сразу все органы чувств.

В балете, наоборот, не было промежуточных красок, только крайности: три классических названия и лишь один авторский балет – “Русские тупики-II”. Причем из трех “гостей из прошлого” два – “Дон Кихот” в Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко и “Бахчисарайский фонтан” в Самарском театре оперы и балета – попытки максимально точно воспроизвести уже существующие образцы, и лишь “Жизель” Большого театра в постановке Алексея Ратманского предлагает, пусть тоже ретроспективно, какие-то новые решения. Мне кажется, столь массовый уход в прошлое свидетельствует о кризисе жанра. Несколько дней назад мне на глаза попались размышления Ортеги-и-Гассета о кризисе классического романа в начале XX века. Он утверждает, что дело не отсутствии талантов, а в исчерпанности жанровой модели. Самому гениальному дровосеку, пишет Ортега, нечего делать в Сахаре. Мне кажется, ситуация в балете во многом похожа. Но после мрачного диагноза, вынесенного сто лет назад, у романа появились новые ресурсы, мы это ясно видим сейчас. Появляются новые ростки и на поле многоактного сюжетного балета, это уже не пустыня. И появляются новые имена. Фестиваль этого года заставил обратить внимание на Максима Петрова, поставившего “Русские тупики-II” в Мариинском театре. Раздавать авансы рано, но по этой работе кажется, что у него есть своя интонация, подталкивающая по-новому видеть привычные балетные комбинации.

– Современный танец находится в не очень выгодном положении: в частных номинациях танцовщики и хореографы вынуждены соревноваться с представителями классического балета. Есть ли у них шансы?

– Есть, и мы не раз видели, как представители contemporary dance становились лауреатами. Тут, кстати, границы достаточно проницаемы. Уже никто не крутит пальцем у виска, когда академический театр получает номинацию в современном танце. Хорошо тренированный и внутренне наполненный артист обращает на себя внимание вне зависимости от того, в каком стиле он танцует. Мысль хореографа, его владение профессией видны и в балете, и в танцевальном спектакле. Нам в ходе обсуждений это соседство не казалось искусственным.

– Еще одни соседи – оперетта и мюзикл. Не тесно ли им в одной номинации?

– Мне кажется, что сейчас разделять их не имеет смысла. Здесь тоже четкие границы исчезают. Очень интересен в этом отношении эксперимент, предпринятый в Екатеринбурге: там “Сильву” увели из чистого жанра в сторону музыкального ревю, с пестрыми современными аранжировками. Уверен, что эта попытка имеет право на существование. Более того, она могла быть более настойчивой. А то кажется, что создатели спектакля время от времени спохватываются – а не слишком ли мы далеко ушли от оригинала? В этом отношении довольно прямолинейный, но последовательный в своих установках мюзикл “Фома” выглядит более цельным. И еще – мне показалось, что в “Сильве” артисты только нащупывают те новые правила игры, которые предлагает им режиссер Дмитрий Белов (возможно, он и сам ищет эти правила). А в “Фоме” есть стопроцентное попадание: Александр Крюков в заглавной роли. Он не играет Юрия Шевчука, а “присваивает” себе его песни, дает им новые интонации, и это убеждает.

 Сцена из спектакля “Фома”. Фото Д.ЖБАНОВОЙ
Сцена из спектакля “Фома”. Фото Д.ЖБАНОВОЙ

Хочется сказать еще о двух других спектаклях в этой номинации. “Магазинчик ужасов” – забавный пример офф-бродвейского мюзикла, который показывает, что не обязательно иметь космический бюджет, чтобы найти своего зрителя. И “Серебряное копытце” из Новоуральска: с одной стороны, это абсолютный неформат в смысле жанра, игровое фольклорное представление, а не мюзикл; с другой – невозможно не поддаться обаянию этого незамысловатого спектакля, все создатели и участники которого действуют дружно и слаженно.

– Номинацию “Эксперимент” оценивают и драматическое, и музыкальное жюри. В этом есть смысл или это лишняя нагрузка?

– Мне очень нравилось смотреть спектакли этой номинации, когда я был экспертом, было интересно и сейчас. Это та зона, где по определению нет сформировавшихся критериев, нужно адаптировать имеющийся у тебя зрительский опыт, слушать, что подсказывает интуиция. Что перед тобой: амбициозная самодеятельность или прорыв в новую область? Это, в свою очередь, помогает и в обычных конкурсных номинациях: важно не пропустить то новое, что сейчас противоречит общему потоку, но может изменить его направление в будущем.

– После вручения наград члены жюри обычно сетуют на странности выбора экспертов, а эксперты – на консерватизм жюри.

– Наверное, это добрая традиция, от которой не стоит отступать. Эксперты могут и иногда должны быть экстравагантными. Помнится, лет десять назад, будучи экспертом, я не смог убедить коллег номинировать на лучшую женскую роль танцовщика, исполнявшего травестийную партию. Сейчас в женской оперной номинации был не только Эндрю Уоттс (Баба-Турок в “Похождениях повесы”, которые, к сожалению, не были показаны в период фестиваля и выпали из числа претендентов), но и целый ансамбль вокалисток в роли Октавии.

Единственное, чего не должны делать эксперты, – это заранее решать, кому достается победа в той или иной номинации. Единственный показ на фестивале может спутать все карты. И тут мы уже от искусства переходим в область спорта. И на чемпионате мира по футболу, и на “Золотой Маске” действуют похожие законы: можно случайно проиграть, но победителем случайно стать невозможно.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 8 за 2021 год.