В прошлом номере “ЭС” начала разговор об одном из важнейших осенних фестивалей – “Балтийском доме” – статьей Кристины Матвиенко “Без Някрошюса, но с Някрошюсом” о международной конференции, входившей в число мероприятий юбилейного марафона: в ней приняли участие теоретики и практики российского и литовского театра.

На протяжении многих лет “ЭС” публиковала подробные беседы о программах “Балтдома” с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем, впоследствии вошедшие в его книгу “Театральные хроники. Начало XXI века”. В этом году присутствие Алексея Вадимовича на фестивале было виртуальным. Однако мы решили не прерывать традицию и попросили нашего любимого собеседника поделиться наиболее яркими впечатлениями тридцатилетней истории “Балтийского дома”.

– За много лет нынешняя осень – первая без “Балтийского дома”. Причина вполне понятная: проклятый ковид, чудовищный карантин.

Каждый раз я ждал питерский октябрь с предощущением особого счастья, счастья театрального и радости общения с городом и его окрестностями. По большей части мне везло: я попадал в ослепительно-солнечную, красно-желтую петербургскую осень.

– Помню, вы ухитрялись улизнуть в Павловск между двумя спектаклями фестиваля…

– …чтобы погулять по усыпанным грудами осенних листьев дорожкам Павловского парка. Если не удавалось попасть в пригород, бродил по аллеям Летнего или Михайловского сада. Парадоксально, но монументально-унылое здание самого “Балтийского дома” (бывший Театр имени Ленинского Комсомола) – монстра сталинской эпохи – чудесно вписывалось в эту сияющую осень по той причине, что там внутри происходило настоящее театральное празднество. Каким-то образом устроителям фестиваля удавалось почти невозможное: вы переставали ощущать казенный холод этого здания. Фестиваль был согрет не только спектаклями на главной сцене, на малой сцене, но и конференциями, всякого рода разговорами вокруг, общением. И той атмосферой, которую создали те, кто придумал этот фестиваль. Сергей Григорьевич Шуб и Марина Ароновна Беляева – двойная душа “Балтийского дома”, дома, в котором водятся домовые. На фестивале существует специальный ритуал посвящения в домовые частых гостей, непременных членов семьи “Балтдома”. Я тоже удостоен чести принадлежать к этой компании избранных. У меня сохранились атрибуты, вручаемые домовому, какие-то артефакты банно-прачечного происхождения.

– Своя, преданная публика, разумеется, не только домовые. Фестиваль славится демократизмом. И в залах, и в фойе всегда много молодых лиц.

– Как раз хотел сказать об этом. Прекрасно знаю, как трудно добывать деньги на фестиваль, и с каждым годом все труднее. И то, что Шубу это удается, – настоящее чудо. Но тот факт, что находились средства приглашать не только меня, но и студентов ГИТИСа, говорит о человеческом уровне организаторов. Я брал с собой в Питер целые курсы, не только в качестве зрителей: студенты участвовали в работе фестиваля.

– Отлично помню, как смело и умно ваши ученицы выступали на обсуждениях спектаклей. Они работали профессионально, не уступая старшим коллегам.

– Наши поездки стали прекрасной школой для будущих театроведов. Я помню, как привез на “Балтийский дом” наш первый с Видасом Силюнасом семинар по критике. Сегодня его участницы – взрослые, сами преподают, некоторые из них защитили диссертации, выпустили книги. И вот нашим студентам поручили более чем ответственное, и даже опасное дело: обсуждать спектакль “На дне” Небольшого драматического театра в постановке Льва Эренбурга (не самого сговорчивого из питерских режиссеров). Нас вместе с труппой поместили в какую-то из комнат театра “Балтийский дом”. Я сильно волновался. Боялся, что главный режиссер и актеры встанут, хлопнут дверью и покинут собрание. И это было бы неудивительно: почему профессиональные люди театра должны выслушивать суждения каких-то там девчонок.

– Но, как мне рассказывали, все кончилось триумфом.

– Кончилось братанием (что не совсем точно, поскольку курс состоял из “сестер”). Мы с Эренбургом спели “Солнце всходит и заходит” (песня традиционно звучит во многих спектаклях по пьесе Горького), наш дуэт был подхвачен труппой и теми, кто участвовал в обсуждении. Такие вещи не забываются.

– Тридцать лет – целая эпоха. Фестиваль в чем-то оставался верен себе, но в чем-то менялся, раздвигал границы, расширял географию.

– Понятно, что он организовывался именно как “Балтийский дом”, чтобы вмещать в свои пределы спектакли из Прибалтики – Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии, Польши. Основа сохранялась. Ведь один из смыслов фестиваля, который вырисовывался с годами, состоит в том, что при всей пестроте театров, при всей разнице национальных культур, есть что-то и в эстетике, и по смыслу, что объединяет страны, расположенные на берегу Балтийского моря, включая и сам город Петра. Не берусь сформулировать – что это. Говорить о северной суровости, строгости, свойственной этим театрам, абсолютно неверно. Однако ощущение какого-то внутреннего единства, не только географического, фестиваль неизменно оставлял. Но Прибалтика – не остров, затерянный в мировом океане, а часть европейского пространства, и фестиваль стал привлекать театры, не имеющие к ареалу ни малейшего отношения. Так, например, гостями “Балтдома” стали итальянцы. Балтдомовцы особенно подружились с Пиппо Дельбоно. Не думаю, что это вершина сценического искусства, но это очень симпатичный и очень итальянский театр.

– На нынешнем фестивале зарубежную часть программы можно было видеть онлайн: она включает четыре видеоспектакля Пиппо Дельбоно.

– Мне кажется, то обстоятельство, что у “Балтдома” есть свои любимцы, режиссеры, без которых организаторы не представляют себе афиши, – важная и обаятельная черта фестиваля. Не будем забывать о той роли, которую “Балтийский дом” сыграл в судьбе многих больших художников. До многочисленных гастролей спектаклей Эймунтаса Някрошюса по всему свету мир воспринял режиссера благодаря его триумфам в Петербурге, а затем и в Москве. Русская профессиональная и не только профессиональная публика узнала великого Мастера, увидев шекспировскую трилогию и цикл “Времена года” по Донелайтису в этом гигантском, неуютном, бестолковом, созданном для массовых комсомольских зрелищ, зале. Вдруг этот огромный зал начинал дышать. Не только потому, что он был забит публикой вплоть до боковых проходов, созданных для маршировавших комсомольцев со знаменами. Всюду, на приступках, на лестницах сидела молодежь, студенты стояли в конце зала. На сцене “Балтийского дома” разверзалось пространство Някрошюса.

Пространство “Гамлета”, мир, откуда приходил старший, мертвый Призрак Отца из царства вечных льдов. Он приходил не из какой-то условной преисподней, где грешников поджаривают на сковородках. Отец появлялся в белой, словно покрытой инеем, шубе и выносил пластину, кусок льда, частицу ледяного царства – Гамлет должен был бросать и разбивать этот лед, чтобы обнаружить в нем кинжал. Тот кинжал, который отец вручает сыну, чтобы залучить его, заставить участвовать в стариковских междоусобицах, кровавых разборках.

Вспомним макбетовское пространство с тремя деревенскими забавницами-ведьмочками, устраивающими свою охоту за птичками.

Скоро выяснялось, что это жуткие игры, что они отлавливают не птичек, а человеческие души.

А гениальные някрошюсовские финалы! Финал “Макбета”, когда все, кто был на сцене, все персонажи пьесы, живые и мертвые, хором пели Miserere, молитву о помиловании, мольбу о прощении. И тогда навстречу их мольбам из глубины сцены сперва тускло, а потом все сильнее и сильнее начинал светить грозный, непрощающий свет ока Божьего. Обещание Страшного Суда. Никакого прощения этому сообществу людей убийц и жертв спектакль не обещал.

– Да, все это дорогие воспоминания. Не так много спектаклей, которые хочется пересказывать сцена за сценой. И все же самое-самое сильное впечатление… “Отелло”?

– Конечно. “Отелло” – вершина того, что сделал за свою насыщенную событиями жизнь (событиями, становившимися фактами нашей собственной жизни) Эймунтас Някрошюс. Для меня “Отелло” – это образец психологического театра. С такой тонкостью, с таким состраданием, с такой тоской и с такой печалью поведана нам история любви. Помните эти два незабываемые танца? Первый на берегу моря, где Отелло то отталкивает от себя Дездемону, будто хочет бросить ее в пучину воды, то притягивает ее к себе, и второй предсмертный, прощальный танец под прекрасную и грозную музыку Фаустаса Латенаса.

– Латенас переинтонирует, ритмически пересоздает запетую-заезженную шубертовскую “Серенаду”, и она звучит как будто впервые – это тема любви Отелло и Дездемоны.

– Можно бесконечно говорить об этих трагических снах, материализованных Някрошюсом. Мне всегда казалось, что гениальный режиссер развертывает перед нами на сцене “Балтийского дома”, а позже Театра имени Моссовета, когда он приезжал в Москву, свои собственные мучительные сновидения. Тем самым освобождаясь от них. Сны Някрошюса – это наши собственные сны, видения нашей жизни.

С огромной сценой “Балтийского дома” справиться очень трудно, так что часто приходилось достраивать декорации для спектаклей традиционных размеров. А някрошюсовские спектакли чувствовали себя свободно и органично в этих полных воздуха и бесконечности пространствах, потому что сами говорили о бесконечности. Я не могу забыть ту картину моря, просоленного простора, свободного дыхания, которую он создавал в “Отелло”.

Рядом с някрошюсовскими шедеврами сколько всего интересного было в программах “Балтийского дома”! Ведь именно “Балтийский дом” познакомил нашу публику с прибалтийской режиссурой. И это не только спектакли Оскараса Коршуноваса, Алвиса Херманиса, Эльмо Нюганена. Римас Туминас, которым так гордится Театр имени Вахтангова, впервые был явлен нам на “Балтдоме”. В 1997-м мы увидели его “Маскарад”, поставленный в Малом драматическом театре Вильнюса, а двумя годами позже “Эдипа” Национального театра Литвы.

– Сегодня интересно сравнить тот литовский спектакль с “Царем Эдипом” вахтанговцев.

– Спектакли роднит символ рока – гигантская труба. И пространство, выстроенное сценографом Адомасом Яцовскисом. Но смысл, как мне показалось, был иным. Тот литовский вариант “Эдипа” – пример постмодернистского театра. В спектакле было то, что отсутствует в вахтанговской версии – ирония. Литовский “Эдип” – элегантно-ироничный спектакль, и предметом иронии оказывалась сама судьба, которая толковалась не как античный рок, а как серия жутких и смешных случайностей. Я воспринял смысл литовского “Эдипа” именно так. Если человек ставит под сомнение единую божественную логику сверхчеловеческой воли, управляющей миром и определяющей каждый шаг нашей жизни, – тогда неизбежность, без которой нет трагедии, превращается в цепь абсолютно нелепых совпадений. Ну, надо же, в самом деле, было так случиться, чтобы старик, встреченный Эдипом на перекрестке трех дорог, оказался его отцом! Идиотская случайность. Надо же было, чтобы вдова Лая, по дурацкой случайности убитого прохожим, которую предложили победителю Сфинкса в качестве супруги, оказалась его матерью. В вильнюсском спектакле Сфинкса – гигантскую мифологическую птицу и Иокасту играла одна актриса (чего нет в вахтанговском “Царе Эдипе”). Не знаю, читал ли Римас статью Сергея Аверинцева, где как раз шла речь о мифологическом единстве Сфинкса и Иокасты. В том спектакле так и было. “Царь Эдип” вахтанговцев, патетически прекрасный, сделан совершенно в ином стиле. Если бы меня спросили, какой из двух “Эдипов” я бы выбрал, то при всем монументальном величии, при всей возвышенной торжественности постановки Театра Вахтангова, имевшей оглушительный успех в разных странах, включая Грецию, где спектакль играли в Эпидавре (этот древний амфитеатр проверяет спектакли по античным пьесам на прочность), я выбрал бы вариант, показанный когда-то на “Балтийском доме”.

– История фестиваля прошла на ваших глазах. Вы стали членом жюри фестиваля в первые годы его существования.

– Инициатором моего приглашения был Лев Иосифович Гительман. Очень важно, когда одной из ключевых фигур международного фестиваля, одним из его создателей и идеологов оказывается театровед. Лев Иосифович был не только замечательным ученым и выдающимся педагогом, но и прекрасным знатоком современного театра, великим тружеником и светлым, сердечным человеком. Сейчас, когда мы отмечаем юбилей фестиваля “Балтийский дом”, нужно обязательно вспомнить о нем.

– Позднее жюри отменили, и, как мне кажется, это решение пошло на пользу фестивалю. Ведь в жюри оказывались люди полярных театральных вероисповеданий.

– Вы правы. Донатас Банионис был яростным энтузиастом театральной традиции. Он бунтовал и обижался, когда жюри давало премию, как он считал, не тому, даже если это был его соотечественник.

– И надо отдать честь дирекции, не боявшейся рисковать, показывать спектакли, вызывавшие ожесточенные споры.

– “Балтийский дом” не страшился эстетических скандалов. Показывал эпатажные спектакли Андрия Жолдака…

– …которые, как я помню, вам активно не нравились. Но со временем вы примирились с “возмутителем спокойствия”, не так ли? А я до сих пор вспоминаю его “Трех сестер” как одну из самых поразительных версий чеховской пьесы.

– Невозможно перечислить все то по-настоящему интересное, что показывалось не только на большой, но и на малых сценах. Например, постановки Анатолия Праудина. Мне запомнился его крайне любопытный, очень нетрадиционный Островский. Спектакли Андрея Могучего.

Очень важными были разговоры, обсуждения. На этих собраниях встречались и московские, и петербургские критики. И как ужасно, что в нашу жизнь вторгся этот проклятый вирус. В этом году мне пришлось отказаться от участия в “Някрошюсовских чтениях”. Но меня просили перед каждым видеопоказом – “Гамлета” и “Отелло” – говорить о спектаклях. Понятия не имею, какова была реакция. Но все-таки хоть какое-то участие в этом “Балтийском доме”, хоть и онлайн, я принял.

– Я помню ваши телепрограммы на канале “Культура”, посвященные шекспировской трилогии Эймунтаса Някрошюса, много раз их пересматривала. Мне кажется, что спектакли в записи передают и экспрессию, и атмосферу этих шедевров.

– Для этих передач спектакли были сняты прекрасными профессионалами –  операторами “Культуры”. Но как записи будут смотреться через 20-50 лет? Когда я отправляюсь гулять, чтобы не было скучно, я слушаю аудиопрограмму в телефоне. И вот, я открываю список рекомендаций и вижу “Три сестры” МХАТа. Запись 1947 года. Всего семь лет после премьеры. Играет весь первый состав, кроме Хмелева. Спектакль, на котором я вырос. Любимый спектакль поколения Туровской-Соловьевой-Зингермана. Выключил запись минут через пять. Это слушать невозможно. Точно так же, как бывает трудно слушать чтение стихов Василием Ивановичем Качаловым. В Англии мне подарили диск с записями великих английских актеров – Ирвинга, Элен Терри. То, что приводило в восторг публику былых времен, теперь часто воспринимается как набор театральной фальши. С каким бы искусством ни снимались сейчас спектакли, как бы ни старались запечатлеть их не автоматически, изобретая новое по форме, по жанру произведение – то ли фильм, то ли телевизионный спектакль, все равно, боюсь, что когда пройдет время, дистанция восприятия будет расти. Не уверен, что някрошюсовские спектакли сейчас способны так оглушать нас, как когда-то. Впервые я смотрел “Гамлета” в Театре имени Маяковского, у меня было ощущение переизбытка метафор, тебе не давали передохнуть ни секунды. Вышел со спектакля потрясенный, но и раздавленный. В следующих спектаклях Някрошюса, в “Макбете” и в “Отелло”, появились роздыхи, чтобы зрители могли перевести дыхание. Не так давно я показывал “Гамлета” своим студентам. Им было интересно. Они смогли оценить красоту спектакля, но потрясения не испытали.

– И все же во время карантина мы видели много замечательных спектаклей западных театров, великолепно снятых и сохранившихся, несмотря на возраст. Как пример, могу вспомнить “Три сестры” Петера Штайна или “Вишневый сад” Питера Брука.

– Разумеется, фиксация спектаклей необходима. В Национальном театре Лондона выработали целую систему приемов, благодаря которой вы смотрите спектакль онлайн, а у вас создается полное ощущение, что вы его видите живьем. Начинаются эти показы с того, что на сцену выходит ведущий, журналист. Он или она подзывает к себе актера, играющего главную роль, или режиссера, ставившего спектакль, берет у него интервью. А затем начинается спектакль, снятый несколькими операторами с разных точек зрения. Сделано все, чтобы создать у вас иллюзию присутствия. И это очень здорово. И все же – только иллюзия.

– Так же поступает Мет, фестиваль в Экс-ан-Провансе. Пандемия показала, как важно нашим театрам научиться снимать спектакли. Сегодня, как мне кажется, пока только Александринка показывает качественные трансляции онлайн. Валерий Фокин в самом начале карантина объявил о программе создания спектаклей в интернет-пространстве. Сейчас СТД работает над проектом (им руководит Игорь Овчинников), который поможет театрам осуществлять качественную съемку спектаклей.

– Сделать эти записи совершенными – задача первостепенная. Есть, как мне кажется, способ, конечно, половинчатый, но, важный: я бы сопровождал видеоспектакли небольшими предисловиями тех, кто их видел и может объяснить, чем они были для того момента, когда создавались.

– Идея прекрасная. Сегодня она очень актуальна. Ведь мы пока не знаем, сколько времени продлится эпидемия. Сегодня театр в сети – востребован. Он подчас имеет бОльшую аудиторию, чем обычно, тем паче сейчас, когда Роспотребнадзор настаивает на неполных залах. “Балтийский дом” предлагает два формата: онлайн и оффлайн. Конечно, обидно, что мы не можем, как раньше в это время, очутиться на Петроградской стороне.

– Когда в начале XVIII века приехал играть в Москве немецкий театр Кунста и Фюрста, они показывали в театральной хоромине несколько спектаклей и среди них – пьесу Кальдерона “Сам у себя под стражей” под очень смешным названием “Самый свой тюрьмовый заключник”. Теперь-то мы хорошо знаем, что такое быть “тюрьмовыми заключниками” по своему добровольному выбору.

В заключение не могу не поделиться только что полученным сильнейшим театральным впечатлением. Под занавес фестиваля “Балтийский дом” организовал прямую трансляцию новой работы Дмитрия Крымова “Все тут”. Скажу коротко: это было истинное театральное счастье.

Каждый год Сергею Шубу приходиться бороться, убеждать питерское начальство выделить необходимую сумму на фестиваль, который делает честь Петербургу и петербургской культуре. Чем дальше развивается фестиваль, чем больше он завоевывает международную репутацию, “Балтийский дом” становится событием мирового уровня, одним из главных театральных форумов по эту сторону российской границы.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 21 за 2020 год.