Олег Кудряшов выпустил в ГИТИСе еще один курс, который мог бы сделать честь любому театру, если бы тот согласился его усыновить (как в свое время принял старших “кудряшей” – и горя не знает – Театр Наций). У “кудряшей”-2014 замечательные дипломные спектакли. Гитары, аккордеоны, баяны, контрабасы поют в их руках, подвластные чуть ли не каждому студенту. На иностранных языках говорят, как на родном. Поэтические ритмы осмыслены и присвоены, точно это биение сердец. Каждая роль так идет исполнителю, точно для него написана. Словом, перед нами отлично выученная и подобранная труппа – хоть сейчас новый театр открывай.
Но один спектакль стоит у них особняком – в него хочется возвращаться, как в дом, где тебе всегда было хорошо, и уйти невозможно, хоть и время позднее (продолжительность четыре с половиной часа). Название спектаклю дала татуировка ВОЛК на пальцах сибирского паренька, но увековечил он не имя или блатную кричалку, а изумление перед открывшейся ему истиной: Вот Она, Любовь, Какая!
Как когда-то с постановкой предшественников “История мамонта” по роману Алексея Иванова “Географ глобус пропил”, нынешние кудряши тоже оказались первооткрывателями романа “Десять посещений моей возлюбленной” писателя Василия Аксенова из сибирского села Ялань, которого иногда называют Аксеновым-Яланским, чтобы не путать со знаменитым тезкой-однофамильцем. Поставила “В.О.Л.К.а” Светлана Землякова. Игрался спектакль в знаменитой 39-й аудитории ГИТИСа, где родилось немало студенческих шедевров и даже театров. Впрочем, возвращаться пока некуда – птенцы гнезда Олегова разлетелись кто куда. И смогут ли они собираться ради “В.О.Л.К.а”, настолько же неизвестно, как неведомо, соберутся ли через десять лет в Ялани герои “Десяти посещений” – выпускники местной школы. Жизнь, как река Ялань, неумолимо уносит все то, что было дорого, с чем успел сродниться до изменения состава крови. Будь то умирающая, отрезанная от мира (мотоцикл – хоть и роскошь, а единственное средство передвижения) сибирская деревня-красавица, будь то актерское братство, какое может быть только в альма-матер. А может, просто юность.
Молодые актеры, точно на машине времени, переместились на сорок лет назад. Конечно, по дороге они собрали множество “сувениров” (говор, одежда, предметы, приметы, походка) и решили, как орешки отщелкали, массу актерских задач на органичность и перевоплощение: многие играют сразу по две роли, старика и молодого. Но поводом к их путешествию стало не антропологическое любопытство, не поиск черных пятен советского прошлого или гламурная идеализация советских духовных скреп. А поиск общего, единого, настоящего – так бы и сказать “жизни человеческого духа”, но больше подходит – рождение души.
Аутентичная подлинность и театральная условность прекрасно уживаются в “В.О.Л.К.е” – от языка до сценических решений. Василий Аксенов (Яланский) создал особый стиль, своего рода “деревенский постмодернизм”. Он препарирует язык слой за слоем, приглашая нас понаблюдать за процессом растворения терпких архаизмов в “глобальном” русском языке (“Яму гумагу кто-то настрочил… добропыхатель”, – говорит, например, о Емельяне Пугачеве, как о старом знакомом, дремучий яланский дед Иван).
Старшеклассник Олег Истомин, лирический герой автора, явно не равнодушен к этим языковым метаморфозам: “Чудно они у нас в Ялани разговаривают. “Разболокаться”. “Давеча”. “Тажно”. “Лонись”. “Вечор”. Мы – по-другому. Я иногда и маму поправляю. Она – смеется: не знаю кто, а я-то, мол, по-русски. Ага, по-русски. По-чалдонски. По-русски вон – по радио. И – телевизору”. Рваный, со множеством точек и инверсий, язык аксеновского романа напоминает лихую езду на мотоцикле по кочкам и бездорожью, а иногда, когда разгонится, взмывает почти до поэзии: “Загорать не стали. Рыжему нельзя – как со змеи, с него сползает шкура. Потом болеет. Лечит его мать. Гусиным жиром. А мне уж некуда – как голенище”. Исполнители “В.О.Л.К.а”, и особенно Павел Пархоменко – Олег Истомин, эту особенность уловили, прочувствовали. Ведь она позволяет свободно, как по мосту через реку Урал, гулять из театральной “Европы” в театральную “Азию”: от представления к проживанию и обратно.
На сцене – никакой бутафории, все натуральное. Целомудренные девочки в вызывающе коротких платьицах, отцы в сапогах с заправленными брюками, мальчики в клешах (один, чтобы девчонки заметили, вшивает в них гирлянду из лампочек и светится, как спутник в космосе, в полутьме деревенского клуба), тенниски, дождевики и – апофеоз советской легкой промышленности – синие тренировочные с ремнем.
Скворечник, он же доска со шкалой роста, которая Олегу давно уже мала: вырос “птенец”, вот-вот улетит из гнезда.
Огромный радиоприемник, что часто ловит речи инопланетян – загадочный Китай отсюда ближе столицы нашей родины, помехи в эфире не дадут об этом забыть. Патефон с ворохом пластинок: под них молодежь танцует в клубе “на пионерском расстоянии”. Каждый сам себе ди-джей – подходит и ставит “медляк” или свинг, в зависимости от настроения.
Экран-простыня с мерцанием кино (ради него, мерцания, вдоль первого ряда тихо подползает один из участников, чтобы помахать рукой перед проектором – что ж, маленьких ролей действительно нет).
Столы и лавки, пахучие яйца и лук в салате.
Ну и главный объект – красный мотоцикл “Юпитер”, двухцилиндровый, с автономной подачей топлива, о чем, задыхаясь от волнения, однажды расскажет Олег Тане (Мария Фомина), и она возликует – кажется, любит!
Во втором действии почти ничего этого не остается – лишь лавки-столы с едой (куда ж без них), а вместо мотоцикла и клуба вырастает забор с веревками для белья или мокрых фотографий и лампой инфракрасного излучения – публика от сорока ностальгически вздохнет, вспоминая свои бдения в ванных над проявляющимися фотографиями. Жизнь предлагает выбор, а взамен начинает отбирать возможности: направо пойдешь – налево и прямо уже не попадешь, упрешься в этот безликий забор. Пройдено. Половодье чувств, обморок первого поцелуя, горечь первой близости, внезапная острая нежность к другой посреди первой любви – и пойди разберись, что сильнее. Шок от того, какая хрупкая штука – жизнь: невозможность осознать, как это – “космос есть, а Лёхи нет”, одноклассника, пустившего себе пулю в лоб… Все это пройдено и не вернется никогда. Уход в армию Олега Истомина, когда одноклассники выбирают пути-дороги-институты, это еще и попытка продлить безбрежность возможностей, избежать предопределенности.
Быт спектакля собран из домашнего подбора, душа же его сложена из песен. Из рук в руки переходят гитары, аккордеон, баяны, а для ударника сойдет что угодно. Ободзинского, Высоцкого, Битлз, пойманных с лету, из эфира (какие ноты, помилуйте) играет местный ансамбль БИС (Балахнин, Истомин, Сотников), по нотке, по аккорду, по английскому словечку отгадывая “музыку сфер”. А рядом мается рас-каленный от вечной влюбленности и неприкаянности Рыжий (Дмитрий Соколов) – душа так и просит усилить трио БИС до квартета и улететь вместе с песней, да Бог не дал слуха, и “боги” из БИСа безжалостно, как бывает безжалостна только юность, гонят его прочь.
Как гонят и тихоню Лёху (Данила Чванов), который робко подбирает казачью “Кукушку” на стареньком баяне-половинке. Последней каплей окажется резкая фраза матери, и Лёха не станет разменивать боль на целую жизнь – пойдет и пальнет в себя из ружья. С этого выстрела в счастливую гармонию олегова существования хлынула селевым потоком невыносимая сложность бытия. А Лёха все-таки споет свою “Кукушку”, да еще и в дуэте с главным певуном Ялани Олегом Истоминым. Только звать его будут уже не Лёха, и обернется он весельчаком-шофером, который не знает, менять ли ему свободу на женитьбу. Да так и не узнает – останется безногим инвалидом после аварии. Мистика!
Поют в “В.О.Л.К.е” и труднейшую полифонию – в хор, исполняющий старинную погребальную песню, вдруг острым фальцетом врывается голос местного татарчонка (Искандер Шайхутдинов) и сливается с русской песней – потрясающее по силе и мастерству музыкальное доказательство общей судьбы разных народов. Поют и “старые песни о главном” под аккордеон Вовки Балахнина (Алексей Золотовицкий) – без пафоса и без насмешки. Вместе с ними – ненавязчиво, пунктиром – в ткань спектакля вплетается история страны. Родители этих старшеклассников – отцы с простреленными ногами и простреленными душами, матери, валившие лес на сталинских лесоповалах. Кто-то приучен не любить Америку (здоровый хохот зала сопровождает ворчание отца Олега в исполнении Юрия Лободенко, тяжело переживающего высадку американцев на Луну). Кто-то, напротив, из всех испытаний вынес веру в Бога, как мать Олега (очень точная в старушечьих причитаниях и гневе Екатерина Агеева) и ее брат (Алексей Сергеев), почти святой от груза пережитой боли – его сын Степан тоже не выдержит испытание любовью и сочинит себе мучительную гибель. Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина. Отцы прошли через ад, чтобы выжить. А дети легко уходят в смерть, если убили любовь, отказываясь от любых компромиссов. Вот она, любовь, какая.
На главного героя Олега Истомина она обрушивается со всей силой молодости и чистоты – и растекается на два потока. Женственность и жертвенность. Огонь и вода. Земля и небо. И редкое попадание в эти образы обеих актрис.
Таня (Мария Фомина) – натянутая, звенящая струна любви, слишком живая, мятущаяся – про таких старики говорят “бедовая”. Вторая половинка тела, которое не способно врать. Пульсация жизни в ней почти невыносимая – потому и не может выдержать одиночество и дождаться из армии Олега: “Много, Олег. Три года – слишком много”.
Галя (Анастасия Мытражик) – нежность, ум, доброта, тонкость. Общие книжки и общие мысли – настолько общие, что даже страшно. И тоже вторая половинка – только души. В спектакле о ее конце остается лишь несколько фраз: умерла при родах, сына назвала Олегом. Но в них все – гордость и боль, брак с кем-то нелюбимым, и последняя вспышка любви: имя сына – единственное, что соединяет с любимым человеком. Но зато навсегда.
После пожара в РАТИ Мастерской Олега Кудряшова сильно помог Театр имени Маяковского – в его репетиционном зале вышла дипломная работа “Лакейская”, а потом была включена в репертуар. Очень вероятно, что спектакль “В.О.Л.К.” ожидает та же судьба.
Ольга ФУКС
«Экран и сцена», спецвыпуск № 1 за 2014 год.