Стивен Содерберг, которого по заслугам называют одним из самых умных режиссеров Голливуда, после своего пятидесятилетия собрался с Голливудом попрощаться. Важный возраст, не менее важное решение: Содерберг сказал, что не видит смысла оставаться там, где люди с деньгами могут обращаться с режиссерами так, как им заблагорассудится. Добавил: “Я просто уже не понимаю ту формулу, согласно которой режиссер заведомо не понимает, чего хочет зритель, хотя режиссер это и есть своего рода первый зритель”. Еще добавил, что его аудитория за последнее время перестала ходить в кинотеатры и устроилась у телевизоров, оттого и он теперь займется производством телепроектов и театральных постановок. В этом году выйдет телефильм для канала HBO под названием “За канделябрами”, история пианиста-скандалиста Владзиу Валентино Либераче, который носил немыслимые наряды, украшенные блестками и фальшивыми бриллиантами, а также имел прозвище “Мистер Шоу-бизнес”: об этих одеждах и о пристрастии к канделябрам спустя полвека после расцвета Либераче вспоминают намного чаще, чем о том, что он виртуозно играл на фортепиано.

Для телевидения Содерберг уже снимал, но первый его проект после ухода из Голливуда можно будет рассматривать как еще одно программное заявление, где среди прочих смыслов будет, например, и такой: что есть нынешняя фабрика грез, как не россыпь блесток и фальшивых бриллиантов, как не набор эксцентричных особенностей, за которыми не видно, хорошо человек делает свое дело или нет.

С любопытством хочется отнестись и к его прощальному фильму, точке в отношениях с Голливудом, “Побочному эффекту”, который уже назвали психологическим триллером, достойным Хичкока. Это, мягко говоря, не совсем так, но зато в “Побочном эффекте” отчетливо проявлено несколько идей, для голливудских продюсеров и прочих обитателей этого усеянного фальшивыми бриллиантами места достаточно обидных. Первая: властители мыслей и душ человеческих озабочены только презренными деньгами, ради них забывают не только о тонкости и деликатности своей профессии, но и о самом ее смысле. Вторая еще проще: все сволочи. Да, и еще одна: мир сошел с ума – трудно иначе прочитать посыл последних кадров, где камера, показав, как девушка глядит в зарешеченное окно психиатрической лечебницы, начинает медленно ползти по стенам этого мрачного заведения, и становится видно, какая она высокая и огромная, эта психушка. А рядом с больницей пролегает шоссе, по которому едут, застревая в небольших пробках, машины, и сидящие в них люди, по всей видимости, ничем не отличаются от тех, кто живет за оконными решетками.

Несложный ход. Но когда уходишь откуда-то обиженный – а Содерберг, судя по его тону, на продюсеров и на меняющуюся киноситуацию обижен – не до изысков. Его последняя работа не из тех картин, что завораживают и пугают, она не только проста, но и предсказуема. Привычный для режиссера нелинейный сюжет и классические признаки фильма-нуар вроде лица, показанного сквозь мутное стекло, и льющегося дождя в данном случае выглядят как вишенки на торте, который неожиданно для едоков оказался пресным и морковным.

Властители дум и душ у Содерберга психиатры, а они, как известно, не только ведут со своими пациентами беседы, но и имеют право выписывать им таблетки. Эти таблетки производят фармакологические компании, заинтересованные в том, чтобы их продукция продавалась получше – для чего заказывают сувенирную продукцию, развешивают в метро рекламу, устраивают обеды для врачей и предлагают врачам на этих обедах выгодные контракты. Два пожилых неглупых партнера доктора Бэнкса (Джуд Лоу) от предложенного контракта, включающего в себя испытание новых лекарств, благоразумно увиливают, Бэнкс же соглашается. Его красавица-жена только что потеряла выгодную работу, а за свежекупленную квартиру на Манхэттене надо платить, равно как и за частную школу прелестного пасынка – у психиатров тоже бывают свои блестки, хотя украшать ими свои костюмы им и не положено.

Незадолго до этого обеда у Бэнкса появляется новая пациентка – девушка Эмили (Руни Мара); чуть ли не все, кто ее видит, сравнивают с раненой птичкой. Впервые психиатр видит ее действительно раненой – Эмили направляет свою машину в стену гаража, на которой висит большая табличка с надписью “Выход”, и оказывается в больнице с легким сотрясением. Начав работать с Эмили, Бэнкс выясняет, что ее муж недавно вышел из тюрьмы, где отбывал срок за финансовые махинации, а теперь у нее депрессия, она плачет на вечеринках, чуть не бросилась под поезд метро и совсем не хочет секса.

Девушке становится чуть лучше, когда в ход идут таблетки-антидепрессанты, но у них оказывается побочный эффект в виде лунатизма. В первый раз глубоко спящая Эмили накрывает ночью стол для ужина и разливает молоко. Во второй раз берет нож и несколько раз втыкает его в своего мужа (Ченнинг Татум), и тот умирает. Проходит суд, всплывает грязная история, случившаяся с Бэнксом в студенческие годы, выходят газеты и телепередачи, осторожные партнеры сообщают психиатру, что хотят работать с ним дальше, пациенты намекают, что собираются поискать другого врача. Практика под угрозой, жена забирает пасынка и уходит, мысль о расставании с квартирой на Манхэттене невыносима. Доктор собирает в кулак свою волю и начинает действовать – налаживает контакт с предыдущим психиатром Эмили, Викторией Сиберт (врача играет Кэтрин Зета-Джонс, которая по непонятным причинам говорит в русском озвучании с ярко выраженным “аканьем”, что страшно раздражает). С первого появления в кадре этой дамы Содерберг дает понять, что человек она алчный и неприятный (Виктория много говорит об антидепрессантах и мало  о пациентке), у нее отталкивающее выражение лица, и ближе к финалу, когда вскроются уже ее финансовые махинации, это вряд ли станет для кого-либо откровением.

Более того, откровением не станет и то, что ни одной раненой птички, которую можно было бы пожалеть, в картине не окажется: женщины, опять же согласно принципам нуара, в своем зле будут поизощреннее, но и мужчины от них не отстанут. А доктор Бэнкс, тоже отнюдь не паинька, окажется-таки в выигрыше, вернув красавицу жену и отстояв и квартиру, и частную школу.

В некоторых аннотациях к картине Стивена Содерберга “Побочный эффект” упоминаются душевные терзания врача, который вынужден идти на сделку с совестью. Но делать этого не приходится никому из главных героев, потому что совесть как таковая у них отсутствует: всех интересуют деньги и только деньги. “Побочный эффект” – отстраненный рассказ о том, как вор у вора дубинку украл, при этом мастерски выполненный, потому что в профессионализме Содербергу отказать невозможно, и тем, кого интересует прежде всего форма, картина предоставит некое количество радостей. Например, удивительный кадр, в котором женская туфелька, снятая со стороны подошвы, жмет на педаль газа. Или голоса телеведущих, которые вещают Бэнксу об Эмили-убийце, прорываясь через веселый диалог его жены и пасынка: “Берем кабачок или спаржу? Кабачок или спаржу?”

Однако форма в данном случае – как форма таблеток: они могут быть круглыми или вытянутыми, большими или маленькими, цветными или белыми, называться просто или заковыристо и так далее. Но если они при этом не выполняют своего основного предназначения, то они его не выполняют, и сцена из фильма, где Бэнкс говорит, что вколет Эмили “сыворотку правды”, а вкалывает обычный солевой раствор, рифмуется с самой картиной. Это тоже отчасти о тухлом Голливуде, где на зрителя не надо тратить дорогостоящие сложносочиненные препараты, он и соленой водичкой давно обходится. Другое дело канал HBO – и удачи Содербергу с его историей про Либерачи, у которого душевных терзаний было столько, что на мильон точно хватит.

 

 

Жанна СЕРГЕЕВА