Владимира Раннева называют одним из ведущих современных композиторов. В последнее время он все больше становится известен как автор, пишущий оперы и музыку к спектаклям. Этот разговор состоялся в связи с премьерой спектакля режиссера Максима Диденко «Собачье сердце» в санкт-петербургском театре «Приют комедианта». В конце ноября в Москве, на сцене Электротеатра Станиславский, прошла премьера его оперы «Проза» на основе текстов Юрия Мамлеева и Антона Павловича Чехова. Владимир Раннев создает абсолютно авторскую оперу, выступая сразу в трех ипостасях: либреттиста, автора музыкальной партитуры для восьми голосов а capella и режиссера-постановщика.

– Совсем недавно была сыграна премьера спектакля «Собачье сердце» в «Приюте комедианта», это первая ваша большая работа с режиссером Максимом Диденко. Какие он ставил перед вами задачи?

– Никаких задач Максим не ставил. У нас был предварительный и доверительный, под водку-селедку, разговор о жизни, о театре, о Булгакове. Уже тогда некоторые точки соприкосновения были найдены. Потом я ходил на репетиции, присматривался, прислушивался. Какие-то вещи оговаривались заранее – тексты песен и список танцевальных номеров, составленный драматургом Максимом Федоровым и хореографом Владимиром Варнавой. И одно условие было поставлено: музыка или звуковое оформление должны сопровождать спектакль постоянно. В результате, там есть только одна реплика, произносимая в тишине: «У самих револьверы найдутся».

– Интереснее писать музыку, когда характеры уже созданы режиссером или когда дана полная свобода?

– Зависит от того, от кого ты несвободен. Если от близкого тебе по духу постановщика или, скажем, далекого от тебя, но убедительного в своих идеях и мастерстве, то эта несвобода интересна, поучительна и обогащает. Это непростой процесс встраивания в чужое, не теряя своего.

– Максим Диденко настаивает на присутствии композитора на репетициях?

– Никто ни на чем не настаивает, это же не офис и не казарма. Тут потребность в тех или иных действиях композитора – посещение репетиций или работа на дому – зависит от стремления выполнить свою работу добросовестно и, по возможности, талантливо. Конечно, чтобы попасть в химию спектакля, нужно следить за процессом его появления на свет и знать не только то, что будет в итоге, но и то, от чего отказались, что переделали или что появилось по ходу. Поэтому чем больше композитор варится в этом бульоне, тем лучше для результата. Максим раза два сказал мне, что какие-то мои идеи не совсем «прилипают» к сценическому целому, в остальном же работалось легко и бодро. Вообще, я открыл для себя, что Диденко – тонкий и даже рафинированный художник, хотя критики чаще ограничиваются эпитетами вроде «драйвовый».

– Музыка в «Собачьем сердце» могла быть не подчинена основной теме, быть к ней контрапунктом?

– Скорее нет. У Максима не такой театр. Все составляющие его театрального языка спаяны, все работает подчеркнуто аффектированно и динамично.

– Скоро у вас премьера в Электротеатре – опера «Проза». Расскажите, пожалуйста, как возникла эта идея.

– У Юрия Мамлеева есть очень мощный рассказ «Жених». Я давно подступался к нему. И после участия в пятичастном оперном сериале «Сверлийцы» в Электротеатре, когда Борис Юхананов решил снова поработать с композиторами-«сверлийцами», появилась возможность реализовать эту идею здесь же. У меня уже было понимание, как это должно быть поставлено, поэтому я неожиданно для себя оказался и режиссером. Когда я принес Боре макет спектакля, он – на что я почти не рассчитывал – утвердил меня как постановщика. Все сложилось на редкость благополучно, учитывая, что я, мягко говоря, не монстр театральной режиссуры. Особенное везение в том, что исполняет «Прозу» вокальный ансамбль N’Caged – на мой взгляд, самый виртуозный и самый мастеровитый российский вокальный коллектив. И второе везение – хор Электротеатра, который, как оказалось, умеет творить чудеса.

– Вы композитор и режиссер этой оперы, а кто еще в вашей творческой команде?

– Музыкальный руководитель проекта Арина Зверева, сценограф Марина Алексеева и художник по свету Сергей Васильев. Наконец, Наташа с Димой из постановочной части Электротеатра, которые в процессе работы стали полноправными соавторами постановки. Я только сейчас вдруг понял, что даже не знаю их фамилий. (Наталья Авдонина, Дмитрий Довченко. – О.К.) Наконец, Сергей Карлов — наш главный соавтор, без инженерных разработок которого декорация не могла быть создана. С ним же мы строили макет, еще на том этапе, когда многие сомневались в реалистичности нашей затеи.

– Какие особенности у режиссера-композитора?

– Могу привести в качестве примера Хайнера Гёббельса. Мы с ним странно познакомились. На премьере «Сверлийцев» я два вечера подряд видел перед собой серебристую шевелюру. Во второй вечер этот человек обернулся и первым поздравил меня с премьерой. А потом, уже на банкете, нас познакомил Борис Юхананов. Конечно, было приятно, что он два раза приходил на мою оперу, ведь я его фанат. Гёббельс пренебрегает нормальным, ожидаемым театром, реализует свои странные и порой безумные затеи, не озабочен реакцией зрителя. Каждый спектакль – движение в новом направлении. Но главное – это театр, устроенный по законам построения музыкального материала: временные отношения, темы, взаимодействие звука и пауз, разработочные принципы развития. Многие режиссеры пренебрегают музыкальной грамматикой, чтобы, не дай бог, зритель не заскучал.

– Можно ли назвать место в России, помимо Электротеатра, где ведется системная пропаганда авангардной оперы, авангардных музыкальных спектаклей?

– Думаю, что нет. У Бориса Юхананова очень хороший вкус, он чувствует современную музыку. Конечно, немаловажно, что музыкальный руководитель Электротеатра Дмитрий Курляндский – композитор с очень правильно работающей головой. Но он ничего бы не сделал, если бы Юхананов не понимал, что в новой музыке есть мощный потенциал высказывания, не чувствовал бы специфику музыкального языка, не шел бы на риск. Борис Юхананов может отличить настоящее от банальности или, наоборот, от выхолощенного академизма. И весь этот процесс, происходящий в Электротеатре, – а вы просто посчитайте количество музыкальных проектов и количество премьер, – уже не вычеркнуть из истории современной русской музыки.

– Как по вашему ощущению, за последние пару лет зритель Электротеатра изменился?

– Я живу в Питере и не всегда могу попадать на музыкальные проекты Электротеатра, но мне кажется, что это место становится намоленным у целевой аудитории. Меняются люди, относившиеся к современной академической музыке с осторожностью или даже предубеждением. В результате сложное искусство выходит из сферы гурманского наслаждения в просветительскую область. Сложное становится нормальным, естественным. Мир сложен, и понимать его нужно сложными инструментами.