Ложа прессы

Кадр из фильма “Купи меня”Пресс-центр в этом году переехал из Театра киноактера на Поварской (там теперь академия Никиты Михалкова) в “Октябрь” на Новом Арбате. В просмотровом зале 180 мест, а аккредитовано более тысячи журналистов. О чем думали организаторы фестиваля, им одним ведомо. Но о тех, кто фестиваль освещает, не думали точно.

Когда выйдет этот номер “ЭС”, ММКФ подведет итоги. О них и о других фильмах программы в следующем номере.  

Напомним…

ФИЛЬМЫ ОСНОВНОГО КОНКУРСА

“АПРЕЛЬСКИЙ СОН ДЛИНОЙ В ТРИ ГОДА”, режиссер Рютаро Накагава, Япония

“ЖЕЛТАЯ ЖАРА”, режиссер Фикрет Рейхан, Турция

“ЗВЕЗДАЧИ”, режиссер Койсо-Канттила, Финляндия

“КАРП ОТМОРОЖЕННЫЙ”, режиссер Владимир Котт, Россия

“КУПИ МЕНЯ”, режиссер Вадим Перельман, Россия

“ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ”, режиссер Адриан Гойгингер, Германия/Австрия

“МЕШОК БЕЗ ДНА”, режиссер Рустам Хамдамов, Россия

“ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК”, режиссер Ким Понхан, Республика Корея

“ПРЕИСПОДНЯЯ”, режиссер Фенар Ахмад, Дания

“СЕЛФИ”, режиссер Виктор Гарсия Леон, Испания

“СИМФОНИЯ ДЛЯ АНЫ”, режиссеры Эрнесто Ардито, Вирна Молина, Аргентина

“УТОПЛЕННИК”, режиссер Мустафа Сарвар Фаруки, Бангладеш/Индия

“ХОХЛАТЫЙ ИБИС”, режиссер Лян Цяо, Китай

ЖЮРИ ОСНОВНОГО КОНКУРСА

Иранский режиссер Реза МИРКАРИМИ (Главный приз 38-го ММКФ за фильм “Дочь”); итальянская актриса Орнелла МУТИ (“Любовь Свана”, “Укрощение строптивого”, мини-сериал “Граф Монте-Кристо”); художник, драматург, режиссер Александр АДАБАШЬЯН (Россия); испанский режиссер Альберт СЕРРА (“Смерть Людовика XIV”); режиссер и продюсер из Финляндии Йорн Йохан ДОННЕР (“Воскресенье в сентябре” получило приз за лучший режиссерский дебют в Венеции, среди продюсерских работ – “Фанни и Александр” Ингмара Бергмана); киноэксперт Бригитта МАНТЕЙ (Германия).

ЖЮРИ КОНКУРСА ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ ФИЛЬМОВ

Режиссеры неигрового кино Кристиан Фрай (Швейцария), Алексей Ханютин (Россия), Джеро Юн (Республика Корея).

“ОПЕРА”. Режиссер Жан-Стефан Брон. Франция/Швейцария.

Конкурс документального кино.

Опера де Пари, Опера Гарнье (по имени архитектора Шарля Гарнье), Опера Бастилии. Это все она – Парижская национальная опера. Один из лучших театров мира. И несколько слов из “другой оперы”: в подвале дворца Гарнье обитал легендарный “призрак оперы”, сочиненный Гастоном Леру.

Но не о призраках, не о тайнах и мистических персонажах снял швейцарский режиссер Жан-Стефан Брон этот документальный фильм. А о живой жизни, волнующей, притягивающей и затягивающей в свой водоворот. О музыке – а как же без нее. О творческом закулисье. О рабочих моментах, хлопотах, заботах целого мира, невидимого публике. Однако не замкнутого в себе, а отзывающегося на происходящее вне его стен.

Директор Парижской оперы Стефан Лисснер проводит летучку накануне открытия сезона. Необходимо уладить множество насущных проблем – рассадить почетных гостей, провести переговоры со спонсорами, встретить самого Президента, проводить его в ложу, а еще прием и прочее, прочее. Потом директор будет вести переговоры с бастующей накануне премьеры труппой, а бастует она практически перед каждой премьерой – за повышение зарплаты, против сокращений. “Ну, не могу я идти против Минкульта, который предлагает уволить еще двадцать человек”, – в отчаянии бросает Лисснер. А когда забастовка грянет по всей стране, придется заменять спектакли концертными вариантами.

Цены на билеты растут, и с этим надо разбираться: “На “Богему” с 2002 по 2015-й цены выросли на 91 процент. 230 евро – не каждый может себе позволить. А на двоих уже больше 500. Мы должны, с одной стороны, сохранить элитарность, а с другой – доступность”.

Парижская национальная опера это еще и Академия. И здесь в фильме пролегает русский след. В Академию по конкурсу прошел Михаил Тимошенко. Родом из деревни под Оренбургом. Учился в музыкальной школе Веймара, теперь – Париж. Занят в Опере Бастилии в “Дон Карлосе”, “Борисе Годунове”. С Тимошенко связана в фильме отдельная глава – параллельная основному сюжету, но вливающаяся в него, в жизнь самого театра.

А еще здесь – школа для младших. Мальчишки и девчонки. Будущие музыканты. Они и сейчас многое могут. Выпускной концерт. Волнение, испуг, слезы, слезы, объятья, радость…

Стефан Лисснер заходит в директорскую ложу – понаблюдать за выходом на сцену быка в оперном спектакле “Моисей и Арон”. Да, да, настоящего быка. Чтобы этот матерый красавец не взбрыкнул от звуков музыки, музыку ему включают на полную мощь еще до спектакля. Да какую – Шенберга! Пусть привыкает.

– Хочу раскатистую “р”.

Не получается.

– Ну, разозлитесь…

Опять не получатся.

– Раскатистая “р”… Сочнее са-р-р-делька получится…

Дирижер выясняет отношение с оперным солистом.

А это с хором:

– На четвертом такте уходите ниже.

Не получается.

– Что такое! Все хоры в мире опаздывают, только наш торопится.

Тяжелое дыхание, намокшие майки – репетиция балета.

Уборщицы приводят в порядок зал. Гримерные, прачечная, глажка белоснежных рубашек. Для вагнеровских “Мейстер-зингеров” понадобится четыре пары носков. “Хватит ли?” – вопрошает костюмерша. Беспокойное хозяйство.

Наконец, по театру из аппаратной разносится:

– Тридцать минут до начала премьеры.

И вот долгожданное – в предвкушении чистого искусства:

– Поехали!

Спектакль начинается.

За “Оперу” на фестивальной пресс-конференции отчитывался продюсер Филипп Мартен. Продюсер не просто востребованный, он, можно сказать, нарасхват, на его счету порядка семидесяти картин – игровых и документальных.

– Идея фильма появилась, когда на должность директора Парижской оперы собирались назначить Стефана Лисснера. С ним лично я не был знаком, но много лет следил за его работой. Знал о нем, как о человеке требовательном, имеющем репутацию в каком-то смысле провокатора и взрывателя установившихся норм. Именно Лисснер предложил кандидатуру Бенжамена Мильпье на должность руководителя балетной труппы. Поэтому мне было интересно снять фильм в тот момент, когда с приходом новой команды происходили изменения и в коллективе, и в отношениях.

Я предложил господину Лисснеру снять этот фильм, хотя знал, что он не раз отказывал в съемках в театре, отказывал еще и во время своего руководство миланским Ла Скала. Но, возможно, его убедили две вещи. Во-первых, ему уже 60 лет, и он понимал, что после окончания контракта в Опера де Пари, уйдет на пенсию. Во-вторых – выбор в качестве режиссера Жан-Стефана Брона. Лисснер видел другие работы Брона и, видимо, почувствовал, что это будет не просто фильм, а взгляд художника на Опера де Пари.

Однако надо понимать, что если директор разрешил снимать, это не означает, что мы может снимать везде, где хотим. Опера де Пари – место, где собрались сильные личности, и это накладывает определенные обязательства.   Есть люди, которые не хотят, чтобы их снимали, и никто не может их заставить. Поэтому режиссеру пришлось быть “усыновленным” театром, еще за полгода до начала съемок он находился в стенах Опера де Пари, наблюдал, и за ним наблюдали, привыкали друг к другу. А главное в работе режиссера-документалиста – сделать так, чтобы о нем забыли.

– С людьми творческих профессий вне их творчества часто бывает очень сложно. И вам пришлось влезать “под кожу”, чтобы увидеть их в состоянии не только прекрасном, в котором мы их видим на сцене, но и ужасном. Насколько тяжело было именно личное общение?

– Понадобилось много времени, чтобы их “приручить”. Режиссер создал атмосферу доверия.

– В фильме мы видим, что театр подвергается давлению буквально со всех сторон. Государство снижает финансирование, профсоюзы выдвигают разные требования, объявляют забастовки и так далее. Вам пришлось вникать в финансовые проблемы?

– Когда мы пришли в Опера де Пари, там были большие сложности. С приходом нового директора и началом нового сезона театр постигла серия забастовок, многие ожидаемые премьеры были отменены. И то, что вы видите в фильме, лишь часть того, что происходило на самом деле. Представьте себе: четыре часа, а в семь тридцать должен начаться спектакль, и не известно начнется ли он, все зависит от результата переговоров с представителями профсоюза. Забастовки были связаны с тем, что Минкульт Франции сильно давил на руководство театра, настаивал на проведении сокращений. Требовал в течение четырех-пяти лет уволить около 200 сотрудников.

Стефан Лисснер считает, что нельзя сокращать бюджет на культуру, на искусство, и выпускать спектакли более низкого качества. Наоборот – если государство сокращает финансирование, нужно делать выдающиеся спектакли, которые привлекут больше зрителей.

Мы пришли в театр в тот момент, когда там накалилась атмосфера, урезался бюджет, а при этом готовился амбициозный, дорогостоящий проект – “Моисей и Арон”. Так что надо было экономить и одновременно искать дополнительные источники финансирования.

– А нет ли у вас планов снять такой же фильм о Большом театре России? Посоветуйтесь с Министерством культуры.

– Я снял фильм о Станиславском. Посмотрите. А про Большой? Пока не знаю.

– Один из спектаклей в Опера де Пари – “Снегурочка” Римского-Корсакова в постановке Дмитрия Чернякова…

– Я видел “Снегурочку” месяц назад. Большой успех. Черняков – выдающийся режиссер. Помню его “Евгения Онегина” в Опера Гарнье. Мы с нетерпением ждем его “Кармен” на музыкальном фестивале в Экс-ан-Прованс. Думаю, у Стефана Лисснера есть тяга к русской культуре, он ее особенно чувствует.

“ПОСЛЕДНИЙ ВАЛЬС”. Режиссер Юлия Бобкова. Россия. Конкурс документального кино.

Картина дебютантки Юлии Бобковой (выпускницы мастерской Сергея Мирошниченко во ВГИКе) – об удивительном композиторе и не менее удивительном человеке Олеге Каравайчуке. Про него ходили и продолжают ходить легенды и предания. Пусть ходят. Несомненно одно – его музыка летит и томит, щемит и пронзает. Она на градусы повышает температуру “Коротких встреч” и “Долгих проводов” Киры Муратовой, “Монолога” и “Чужих писем” Ильи Авербаха, “Женитьбы” Виталия Мельникова, “Черной курицы…” Виктора Греся, “Летней поездки к морю” Семена Арановича и его незавершенного фильма “Agnus Dei”.Олег Каравайчук в фильме "Последний вальс"

О себе Олег Николаевич сказал однажды: “Я легко играю, я виртуоз – сверх, а непринужденность игры принимается людьми за высокую артистичность. Но я абсолютно безартистичен! Поэтому надеваю на себя наволочку, чтобы внешний артистизм не соединяли с моей музыкой. Если у меня при этом будет открыто лицо, они мою мелодию по-другому воспримут. А мне важно, чтобы человек воспринимал не артиста, с гениальным артистизмом играющего гениально артистическую музыку, а чистые ноты”.

В фильме звучит последний вальс Каравайчука – год назад его не стало. Кого-то, мягко говоря, удивят его слова о том, что вальс лучше всего сочинять на кладбище, но он пояснит: “потому что кресты степенны”. Раз-два-три, раз-два-три… Небо над Комарово, пригородом Петербурга, облака плывут, дрова в печке горят, а утром пойдет снег. Раз-два-три, раз-два-три… Бурелом, развалившиеся беседки, старые дачные домики, а по соседству – новейшие коттеджи, высоченные заборы, камеры слежения, охрана. “Сочинять среди заборов тяжелее…” Или вот еще: “Поэтический комфорт человек меняет на практический комфорт”.

Каравайчук и Комарово неразделимы. Здесь его дом. Здесь жили Ахматова, Уланова, Мравинский, Шостакович, Смоктуновский, Стругацкие, Евгений Шварц. Его круг. Теперь по дороге к заливу движется черный “Ягуар” с новыми хозяевами новой жизни. Меняется время, изменяется пространство. Нынешнее Комарово для Каравайчука – боль, потеря живого, “лабиринт тюрьмы”. Проходя по поселку, срывается, уходит, возвращается, ласкает сруб ели, стоявшей около его дома и спиленной – мешала возведению особняка.

“Последний вальс” – не фильм-воспоминание о композиторе, а послание нам, сегодняшним, забывающим, кто мы, так и не осознающим, зачем явились в этот мир. “Если я скажу, откуда беру музыку, то тот, кто мне дает, перестанет давать”. Вслушайтесь…

А вот, что рассказали о “Последнем вальсе” автор сценария и режиссер Юлия Бобкова и продюсер Станислав Ершов.

– Как, каким образом возник замысел фильма?

Юлия БОБКОВА: Началось все с легендарных просмотров во ВГИКе, с “Коротких встреч” Киры Муратовой, где звучала музыка Олега Каравайчука. Я ее запомнила. Через какое-то время наш вгиковский преподаватель Ксения Кузнецова принесла видео с Олегом Николаевичем и сказала: “Посмотрите на этого человека, посмотрите на его технику и услышьте звук”. На видео Каравайчук играл в наволочке, но   меня удивило не столько это, а то, как он работает с инструментом, с музыкой. Мы сразу же поехали снимать. Снимали его концерты, познакомились со звукорежиссером Олега Николаевича Борисом Алексеевым. Борис помог нам приблизиться к нашему герою, поскольку к нему просто так невозможно было подойти, он достаточно сложный. И так все продолжалось и продолжалось – два года.

– Картина финансировалась за счет краундфандинга.

Станислав ЕРШОВ: Борис Алексеев и Фонд Каравайчука достойны аплодисментов. Их помощь была существенной. По поводу краундфантинга. Очень приятно, что люди, огромное количество людей, откликнулись и пожертвовали деньги на производство фильма. Мы благодарны сайту “Планета”, они здорово помогли, чтобы все раскрутилось и вызрело.

У нас уже анонсированы два больших предпремьерных показа. Один состоится в Петербурге, в подведомственном мне кинотеатре, который находится в отеле Англетер, второй – в Москве, в кинотеатре “Пионер”.

Мое появление в этом проекте весьма забавное и отчасти грустное. Может, кто знает о моей активности в Москве в 2000-х. Но так получилось, что я сбежал из столицы в Петербург, живу в Комарово, на границе Репино и Комарово, в курортном районе на Карельском перешейке. Уникальные места. И звонок от коллег, партнеров, что мне даже никуда ездить не надо, вышел из дома и уже на съемочной площадке находишься, оказался последним камушком на чашечке весов, склонившей меня к истории с “Последним вальсом”.

Не могу похвастаться длительным общением с Олегом Николаевичем Каравайчуком. Мы познакомились, обсуждали будущий фильм. К сожалению, Олег Николаевич 13 июня прошлого года ушел в иной, более лучший мир. Поэтому были несколько нарушены и начальный план, и идея, им предложенная. Фильм задумывался не о нем, а о Комарово. Вообще, о Комарово трудно кратко и при этом ясно и понятно высказаться: ну что – посмотрите налево, посмотрите направо, вот будка Ахматовой, как она сама ее называла, “зеленая будка”. Надо было придумать, как все уложить в полтора часа и грамотно рассказать.

Комарово, как вы знаете, заповедник гениев, титанов, которые жили, творили, проводили время в этом замечательном месте. Один из них – Олег Николаевич. И идея, которую он высказал и которая отчасти реализована в фильме, заключалась в том, что на какие-то знаковые имена он напишет оригинальную музыку, и это будет такое документально-музыкальное путешествие по Комарово. Но с уходом Олега Николаевича история немножко трансформировалась. Про него можно и нужно сказать гораздо больше. Знаю, что сейчас в производстве находятся картины, связанные с его именем.

Для нас же опорной точкой было попадание в Комарово и не просто попадание: собрались, походили, посмотрели, погуляли, насладились – безусловно, и это тоже. Но главное, что из места уходит неосязаемая энергия, разрушаются традиции, уходит спокойствие, уходит творчество, появляются многоэтажные особняки, заборы, колючая проволока. В общем, все как-то не для людей. Я имею в виду душевный комфорт, творческий комфорт, дающие базу для того, чтобы люди что-то делали.

Вот, например, нынешний Кубок конфедераций… У нас в Петербурге из-за него на три недели закрыли наш кинотеатр, поскольку он находится в штабном отеле, где расположилось все руководство, и нежелательно появление чужих людей. И наш фильм о том, что комфорт, в том числе душевный, творческий, уходит из многих мест. И в Комарово потеря этого комфорта, потеря этого состояния, ощущения весьма заметна.

Юлия БОБКОВА: Важно отметить, как мне помогал мой герой. В фильме много знаков, которые он посылал нам во время съемок. И кольца на дереве, на срубленной на его участке ели – их ровно 88, столько лет было Олегу Николаевичу. И дождь пошел, когда приехали снимать, и капли, падающие с неба на эти кольца, словно прощальные слезы. И в последнем эпизоде, задуманном как последний полет героя над его родными местами, над Комарово, мы неожиданно обнаружили на крыше дома Олега Николаевича крест. Такие символические послания приходили к нам на каждом этапе создания фильма. То есть мы отталкивались от того, чем делился с нами наш герой, какие знаки он нам присылал.

– Вам удалось показать вашего героя тепло и искренне. Он живет сегодняшним днем, и для него та реальность, которая его окружает, важнее, чем воспоминания о прошлом…

Юлия БОБКОВА: Авторы фильмов о личностях такого масштаба, как правило, опираются на историю всей жизни человека. Мы же осознанно сделали акцент на мнение Олега Николаевича о сегодняшнем дне. Он высказывает очень острые, очень правильные мысли. И получается не просто художник в образе художника, который ходит, играет, поет, создает гениальную музыку, он – мыслитель. Жестко, по делу оценивает нашу эпоху. И мне показалось важным раскрыть его отношение к сегодняшнему дню. Даже через перформанс с Босхом, который он создавал с Борисом Алексеевым. Мы видим, что картины Босха – зеркало, то есть Олег Николаевич предлагает зрителю посмотреть на то, что это мы, мы все сегодня.

– Вы – человек из другого мира, не заставший того мира, который дорог Каравайчуку, как вы себя ощущаете?

Юлия БОБКОВА: Отчасти мне близка позиция моего героя, меня тоже многое не устраивает, мне тоже хочется вернуться домой, туда, где наши корни, вернуться к чему-то важному именно для духовной жизни, духовного развития. Сегодня, по-моему, этого не хватает. Все меньше остается пространства, чтобы просто слушать музыку, видеть образы, писать, создавать кино, творить. Так что я осталась там – в Комарово…

– Как вы работали с вашим героем?

Юлия БОБКОВА: Еще раз повторю – мне помог звукорежиссер Олега Николаевича Борис. Он настраивал его на совместную работу. Мы успели снять два его последних концерта. Были моменты, когда начинали снимать, а Олег Николаевич уходил. И вот нашлась съемка оператора Сергея Михайловича Ландо, сделанная, в том числе и в Комарово. Мы включили кадры 2014 года в фильм. И, опираясь на эти кадры, стали доснимать какие-то дополнительные пластические фрагменты, образы, и, конечно же, очень помогала музыка.

– В последних кадрах фильма вы показали заброшенный дом Каравайчука. В каком состоянии он сейчас? Что с ним будет?

Станислав ЕРШОВ: Дом в таком же состоянии, в каком вы его видите в фильме. Стоит заколоченный. Но так случилось, что сам фильм еще в процессе его создания повлиял на судьбу наследия Олега Николаевича. Родственников, наследников у него нет. Его творческое наследие должно было отойти государству. Что, наверное, правильно. Но вдруг появилось некое наследственное дело, и оно, естественно, вызвало серьезное беспокойство. Во многом благодаря Нотариальной палате Санкт-Петербурга и Минюсту России было инициировано разбирательство. И буквально несколько дней назад мы получили письмо из Минюста с благодарностью за то, что съемочная группа фильма “Последний вальс” предприняла активные действия в отношении сохранения наследства Олега Николаевича. К сожалению, это удел многих одиноких стариков, которые уходят из жизни. Мы начали бить в набат и остановили незаконные действия.

Я очень надеюсь, что дом Каравайчука будет сохранен. Есть идея создания в Комарово его музея с небольшим концертным залом. Надеюсь, наш фильм добавит в эту историю резонанса, правильных настроений, внимания, и к идее музея можно будет вернуться. Сейчас все в подвешенном состоянии. Но подвешено в позитиве.

– Как вы планируете дальнейшую судьбу “Последнего вальса”?

Станислав ЕРШОВ: Фильм поддержал телеканал “Культура”, заявки на участие поданы на кинофестиваль в Лейпциге и на “Флаэртиану”. Из российских фестивалей – ближайший в августе в Выборге. Рассчитываем и на кинопрокат.

“КУПИ МЕНЯ”. Режиссер Вадим Перельман. Россия. Основной конкурс.

Почему этот фильм взяли в конкурс ММКФ – для меня загадка. Неужели российское кино не произвело на свет ничего более художественного?!

Три девушки: две – провинциалки, одна – москвичка, студентка филфака, пребывают в поисках счастья. А оно, это счастье, никак не встречается на их пути. Вот и приходится, мечтая о благородном принце, отдаваться первому встречному. “Купи меня”, и этим все сказано. Купи за Porsche, за деньги, за роскошное платье.

Интеллектуалка Катя, получившая грант на поездку в Париж для изучения архивов Владислава Ходасевича (!), прямо в аэропорту меняет французские дали на эмиратские, где “симпатичные шейхи”. А потом вместе с подельницами оказывается в замызганной съемной квартире на столичной окраине. Под крылом богатой мамаши – душно, а здесь – простор для воображения. Строки Ходасевича она произносит, даже когда ее насилует в подъезде один из первых встречных. По замыслу авторов строки эти соответствуют ее состоянию: “Упади – упади – упади!”

В ролях трех героинь – актрисы Юлия Хлынина, Анна Адамович, Светлана Устинова. Ничего не скажешь – играют самоотверженно.

Режиссер Вадим Перельман и сценарист Дарья Грацевич (предыдущее их сотворчество – телесериал “Измены”) результатом довольны. На пресс-конференции один из продюсеров (а их у фильма одиннадцать, в том числе Федор Бондарчук) так объяснил мотивы, движущие Катей: “Девочка-филолог попадает внутрь произведений, которые читает, фантазирует, но зачастую филологи не представляют себе ответственности за поступки, которые совершают. И нам было интересно за этим наблюдать”. За филологов обидно!

Если кто не помнит, был такой фильм “Точка”. Режиссер Юрий Мороз. Жесткий фильм. Рискованный. Болезненный. О трех провинциалках (их сыграли Виктория Исакова, Анна Уколова, Дарья Мороз), которых страшные жизненные обстоятельства привели в Москву, на “точку”. Страшные обстоятельства, а не страсть к поэзии Серебряного века.

В “ложе прессы” дежурила Елена УВАРОВА

Кадр из фильма “Купи меня”

«Экран и сцена»
№ 12 за 2017 год.