На “Арлекине”, как и на “Золотой Маске”, есть лауреаты, известные до начала конкурсной программы. Специальная премия СТД РФ “За весомый вклад в развитие детского театра в России” в этом году присуждена Кемеровскому театру для детей и молодежи.

Наши собеседники Григорий ЗАБАВИН и Ирина ЛАТЫННИКОВА – директор и главный режиссер коллектива, завоевавшего признание далеко за пределами своего города. Этот дружный тандем существует уже тринадцать лет.

– Вам вручена уже вторая статуэтка Арлекина. Первую вы получили за “Волшебное кольцо” в 2013 году и на грант фестиваля поставили спектакль “Что случилось с крокодилом”. Какую роль Национальная премия сыграла в судьбе театра?

Григорий Забавин. Участие в фестивале, награда нас очень поддержали. Благодаря “Арлекину” мы почувствовали уверенность в себе, в том, что мы делаем. Начальники в городе стали к нам по-другому относиться, осо-знали, что к театру, начинавшемуся как полупрофессиональная студия, пришло российское признание. Вскоре нас пригласили на Детский Weekend “Золотой Маски”, на “Большую перемену” в Москву и в Воронеж. Из Воронежа мы отправились в Пермь на “Арт-Каникулы”. Там нас увидели немецкие коллеги и пригласили в Берлин с “Крокодилом”.

Ирина Латынникова. Многое начиналось здесь, на “Арлекине”. Ощущение себя в профессии, в театральном пространстве. Впечатления, полученные в Петербурге, очень дороги.

Г.З. Очень важно попасть в контекст. Энергетический заряд, полученный на “Арлекине”, до сих пор не израсходован.

– Фестиваль развивается, обрастает новыми проектами. Что из того, что вы видели за прошедшую неделю, кажется вам перспективным и поможет в дальнейшей работе?

Г.З. Полезной была режиссерская лаборатория “В театр на самокате”. Самой интересной показалась “Волна” – спектакль-променад по книге Тода Штрассера (драматург Элина Петрова, режиссер Иван Заславец). Мне бы хотелось иметь такую экспериментальную работу в репертуаре.

– Одна из акций фестиваля называлась «Эхо “Арлекина”» и была посвящена вашему театру. Давайте расскажем читателю об основных вехах его истории.

Г.З. История нашего театра достаточно типична. Он организован в 1991 году. Тогда же родилось много театров, в том числе детских. На протяжении двадцати с лишним лет мы много разговариваем, и в этих разговорах выкристаллизовывается общая идея, художественная платформа. Актеры высказывают свое мнение о том, что и как мы будем делать.

– То есть в вашем театре все творческие вопросы решаются коллегиально.

Г.З. Да. А такие проекты как “Ночь в театре” (мы с Хабаровским ТЮЗом первыми начали осуществлять подобную акцию), квесты со зрителями сочиняют сами актеры. Это их инициатива. После фестиваля “Арт-Каникулы”, организованного Татьяной Тихоновец, появилась статья Марии Смирновой-Несвицкой, где она написала про нас: “На сцене виден сговор”. Вот это слово “сговор” мне очень понравилось. Не во всяком театре существует сговор между всеми, кто в нем работает.

– Когда смотришь ваши спектакли, понимаешь, что они являются продукцией театра-дома. Всегда есть опасность, что коллектив единомышленников – недолговечен. В вашем театре он сохраняется, что радует. Как происходит омоложение труппы?

И.Л. Когда мы начинали, в театре было лишь одно поколение, в связи с чем очень скоро появились профессиональные проблемы. Сейчас в труппе сосуществуют три поколения. Взрослая команда работает более серьезно, осознанно, что позволяет ставить сложные, глубокие вещи.

– Как собиралась труппа? Откуда появились актеры?

И.Л. Кто-то уже работал здесь тринадцать лет назад, когда мы пришли в театр, кого-то мы привели с собой. В город Кемерово никто не приезжает. Наши актеры выросли здесь, закончили наш Институт культуры. Оттуда же приходит к нам молодежь – мы не боимся брать новых людей.

Г.З. И прощаться не боимся. Но расстаемся без ссор, без конфликтов. Конечно, больно, что не удалось привлечь артиста на свою сторону. Но в труппе имеется костяк, “шайка”, те, на кого мы можем положиться.

– Какие спектакли определяют программу театра?

И.Л. В наше время происходит кризис идей. Кризис экономический. Кризис смыслов. Возникает вопрос: как и чем жить? Мы стоим на распутье. Тем не менее на сцене идут спектакли, которые мы считаем основой репертуара. Это “Электра” Жана Жироду, “Королева красоты” Мартина МакДонаха.

– На “Арлекине” мы видели целый ряд социальных проектов. Они сегодня существуют во многих театрах и постепенно из “терапевтических” акций вырастают в произведения искусства. Как пример могу привести “Колино сочинение” Яны Туминой, недавно удостоенное “Золотой Маски”, а год назад ставшее событием “Арлекина”.

Г.З. В нашей афише есть спектакль “Папа”. Он состоит из воспоминаний самих артистов. Мы не называем его социальным проектом, но именно “Папа” особенно лично воспринимается зрительным залом.

И.Л. Когда делали спектакль, мы собирались и каждый из актеров рассказывал очень откровенные, иногда очень грустные истории своего детства. Одна из наших актрис (ей уже 89 лет) поведала историю об идеальном отце. Но чем моложе участники, тем все более хрупкой кажется связь между папами и детьми. Безотцовщина – черта времени, к несчастью.

Г.З. Мы очень хотели уйти от назидательности. Реальные исповеди бывают болезненными, и зрители чрезвычайно остро на них реагируют. Ирина Николаевна Латынникова сказала артистам, что надо играть так, чтобы после этого спектакля матери, не разрешающие детям видеться с отцами, должны позволить им встречаться, отцы, которые годами не видят своих детей, должны начать общаться. Дети, поссорившиеся с родителями, должны без промедления позвонить им.

И.Л. Необходимо восстанав-ливать разрушенные связи, самые главные связи в жизни человека. Конечно, мы пытались выстраивать логику спектакля. Появился главный герой, организующий все повествование. Его играет актер, который категорически отказывался участвовать в этом спектакле. Как потом выяснилось, он никогда не видел своего отца. В отличие от тех, у кого-то остались хоть какие-то детские воспоминания, у него таковых нет.

Г.З. Мы думали: сыграем спектакль пару раз. Но “Папа” живет уже несколько лет и пользуется огромной популярностью. Люди идут и идут на эту постановку.

И.Л. Для нас это очень интересный и важный опыт. Совершенно ясно, что мы совпали в своих размышлениях с аудиторией.

– В афише ваш театр ставит для “Папы” возрастное ограничение – 12+. Какие еще спектакли адресованы подросткам?

И.Л. Одна из самых больших проблем: что играть для подростков? Мы попробовали сделать спектакль “Смотреть после десяти” по книге шведского писателя Ульфа Старка “Умеешь ли ты свистеть, Иоханна?”. Самое главное – договориться со зрителем. Мы разговариваем с ребятами до, после и внутри спектакля. Это не просто интерактив, а сотворчество.

Г.З. Спектакль начинается с того, что артист выходит в фойе и беседует со зрителями о том, что за удивительная штука – смартфон и что можно благодаря ему делать. Дети “накидывают” ведущему названия многих функций гаджета, занимающего в их жизни большое место. Это волнующая тема. Потом мы ведем их на сцену, и там они попадают в совершенно иную ситуацию. Ведущий вызывает артистов и начинает знакомить с ними публику. Актеры уже в костюмах, но еще не “в образах”. Ведущий называет их по именам.

И.Л. Хочется, чтобы дети посмотрели на театр совсем другими глазами. История начинается, но время от времени останавливается, и тогда артисты, отстраняясь от ролей, вступают в диалог со зрителем: “Как вы думаете, что произойдет дальше?”. Публика предлагает варианты. У главного героя нет дедушки, а у его друга есть. Друзья отправляются в дом престарелых, и там герой встречает старика, у них завязывается дружба. Мальчишки выводят старика на улицу, куда он много лет не выходил, а тот, в свою очередь, учит друзей делать и запускать воздушного змея. Возникают теплые, человеческие отношения. Заканчивается история тем, что дедушка уходит из жизни, а главный герой понимает, что потерял очень дорогого человека.

Г.З. После спектакля учителя пришли к нам с рекламацией: почему финал такой грустный?

– Знакомый упрек. Слышала от режиссеров, что учителя и родители нередко бывают в претензии, что театр расстраивает детей, вместо того, чтобы приносить удовольствие. Хотя, вероятно, эти претензии – лишь малая часть проблем сегодняшнего театра.

Г.З. Безусловно. Фестивалей стало меньше. Нет денег их проводить. И у нас стало меньше денег. Вопиющий пример: мы не смогли поехать на фестиваль в Подмосковье после того, как я подсчитал, сколько будет стоить проезд артистов, провоз декораций. Оказалось, поездка обойдется театру в миллион. Мы не могли себе такого позволить. Между тем театр обязательно должен двигаться в пространстве, видеть себя на фоне других.

– Каким вы видите ближайшее будущее вашего театра?

Г.З. Смысл существования театра в долгосрочной перспективе. Плоды и семена, брошенные в зрительный зал, не прорастут через полчаса. Результаты могут сказаться лет через десять. Если сегодня в городе закрыть театр – ничего не поменяется. Но что будет с городом через 15-20 лет?

Я люблю Кемерово. Это не очень большой город. Мне хотелось бы сделать все для того, чтобы он становился все менее провинциальным.

– Вы ведь играющий директор. Это обстоятельство не мешает обеим профессиям?

Г.З. Актерство помогает мне в директорской работе, оно помогает тесному общению с труппой. На сцене лучше видны какие-то просчеты монтировщиков, работников цехов, ты замечаешь, что у декорации откололся угол, и так далее.

Мы с Ириной Николаевной вместе 13 лет. Период этот отчасти закончен. Нужно искать новые смыслы, новые подходы, новые методы. Мы попробовали в нескольких спектаклях нащупать что-то, чего раньше не делали. О результатах говорить еще рано.