Возлюбить человека

Фото В.СУХАНОВОЙВесной этого года ученики Римаса Туминаса в Театральном институте имени Бориса Щукина представили свои дипломные спектакли на Новой сцене Театра имени Евг. Вахтангова. Мы попросили четверых молодых режиссеров рассказать, чему научил их Мастер, как они готовили выпускные работы, что кажется им важным в собственных постановках.

 

Гульназ Балпеисова

«В Париже»

Для своего дипломного спектакля Гульназ Балпеисова выбрала несколько рассказов Ивана Бунина, посвященных трагической любви. Главным среди них стал «В Париже», по названию которого получила имя постановка.

Главное, чему научил нас Римас Владимирович, – это видеть человека, знать его, понимать его. Вчитываться в автора, в его культуру, жизнь, боль. Начинать с рассказа истории, пусть сначала это будет просто и примитивно. И еще помнить – режиссер на последнем месте.

Готовя спектакль, поначалу я задумывала использовать только «Солнечный удар» и «Мадрид» Бунина. Потом дала задание актерам, спросила: что у вас болит, что вам интересно? Они приносили другие рассказы, так добавились «В Париже», «Ида» и «Муза». «Ида» подсказала сценографию: кафе. Там сидят четыре человека, один из них рассказывает историю. Почему один? Пусть все расскажут. Это связало рассказы воедино. Так постепенно из 15 минут спектакль вырос в два с половиной часа. Развивался как ребенок от эмбриона до большого жизнедействующего организма. За год работы над постановкой я поняла, что такое терпение, открыла прекрасных артистов и приобрела друзей. Были и сложности: так как любовь – тема близкая, не каждому актеру хотелось ее вскрывать. Но просто играть – недостаточно для Бунина. Надо выйти душевно оголенным, ведь если артисту не больно – зрителю неинтересно. В итоге, мы раскрыли друг друга, нашли эти рассказы в наших жизнях. В частности, история «В Париже» мне близка, потому что так же скоропостижно умер мой отец.

Вообще, в текстах меня больше всего интересует человеческая боль – желательно сердечная. Любовь у Бунина невозможная, она должна быть утерянной и тогда становится ценной. В этом ее магия. Ухватил на секунду счастье – и вдруг уже стоишь с пустыми руками, а то, что испытал, превратилось в рассказ. Я хотела бы, чтобы эта невозможная любовь в моем спектакле помогла людям спросить себя: может быть, я делаю что-то не так? – и измениться, ведь на сцене – закрытая история, а наша жизнь продолжается.

В спектакле есть момент, больше всего отзывающийся в моей душе, – сцена в кинотеатре из рассказа «В Париже». Одинокие люди за сорок. Мужчина в первый раз за долгое время приглашает на свидание женщину, они сидят рядом, ему дико неинтересно кино, ему интересна Она. В сердцах этих людей уже есть необъяснимое вещество, которое мы привыкли называть «любовью». Но многолетнее одиночество мешает сделать первый шаг. Когда зрители расходятся, Она просто кладет на его руку свою, как бы говоря: «Я здесь, я с тобой, хоть мне и страшно». Минут десять они молчат, не смотрят друг на друга, боясь своего чувства. Рассказывают о жизни, быте… И мне нравится эта Тишина, которая в спектакле стоит рядом с почти буффонадой, криком души персонажей из других рассказов.

 

Хуго Эрикссен

«За закрытыми дверями»

Жан-Поль Сартр в пьесе «За закрытыми дверями» описывает нескончаемую беседу трех попавших после смерти в ад людей. В аду нет ни чертей, ни раскаленных сковородок – вместо этого герои пьесы мучают друг друга жестокими словами.

Римас Владимирович поэтически воспринимает реальность. Говорит, надо красиво жить – нащупать красоту в существовании, соответствовать своим представлениям о прекрасном. Театр для него – праздник, к которому мы идем, не зная, что ждет в конце пути. Праздник – не безудержное веселье, а состояние духа, в первую очередь красота, момент гармонии и приятия жизни, ощущение того, что все осмысленно, что жертвы не напрасны.

Работа над спектаклем для меня – это и попытка что-то высказать, и возможность открыть новые техники, приблизиться к пониманию театра в целом. В отличие от русской драматургии, где занимаются душой, в пьесах Сартра мы следим за развитием мысли во времени. Мне было важно заставить актеров от полифонии прийти к общему высказыванию: «Ад – это другие». Почему? Проблема в кризисе коммуникации – незлобные люди из-за неумения вступить в диалог отстаивают лишь свои интересы и приводят друг друга в тупик. Один из героев задается вопросом: «а что, если попробовать друг другу помочь?». Ответа в спектакле нет. Я люблю открытые финалы: театр должен задавать вопросы, а не отвечать на них.

Этот спектакль – вызов себе, попытка сознательного создания аскетичной постановки, которая строилась бы исключительно на актерской игре. Я прошел через творческий ад, мучительные репетиции – поиск языка, манеры существования. Провел столько времени с этими персонажами, что они превратились в мою странную семью. Спустя множество репетиций я приблизился к пониманию ритма спектакля, и теперь он простроен практически по миллиметру. Композитор Василий Михайлов создал прекрасную развивающуюся систему лейттем, она придает мысли эмоциональное наполнение. Звук, актерское существование и световая партитура находятся в плотном диалоге. Сценография Марии Белогорцевой сознательно условна – зеркально зрительному залу стоят ряды стульев. Это и отражение зала, и заброшенный кинотеатр, где герои смотрят фильм о своей жизни, и зал ожидания – места свободны для вновь прибывших.

В пьесе отсутствуют зеркала, и каждый герой лишен возможности воспринять себя иначе как через другого – это отбирает их идентичность, они становятся представлениями окружающих о самих себе. Кому-то я сопереживаю в моменты их человеческой боли. В частности, Гарсэну, когда он, осмеянный, вдруг становится маленьким мальчиком и говорит: «Война закончилась, жена умерла, а я вошел в историю…».

 

Анатолий Шульев

«Король умирает»

Абсурдистский театр представлен пьесой Эжена Ионеско «Король умирает». Весь сюжет драматург передал в названии, и помимо умирания короля в пьесе ничего не происходит. Анатолий Шульев взял на себя сложную задачу наполнить жизнью бессобытийную пьесу.

Римас Владимирович – чрезвычайно харизматичный, талантливый человек, даже, наверное, гений. Мне очень помогли его странные беседы, хотя первое время я их не понимал. Он тихо разговаривал, как бы сам с собой, про свою жизнь, но иногда произносил очень важные фразы, и часто во время репетиций я вспоминаю их. Туминас научил нас любить человека, интересоваться его судьбой. До этого актеры для нас были равноценны декорациям, свету, звуку, эффектам. Он сказал: «не занимайтесь этим – в самый сложный момент это вам не поможет. Вы проиграете. Самый сильный инструмент в ваших руках – это актер». Однажды Римас Владимирович произнес такую фразу: я жил-жил и думал, что я в главной роли, а оказался в массовке.

Когда я выбирал пьесу для постановки, мне хотелось напомнить зрителям о смерти, но не скорбно, жутко, а в игровой форме. Показать, что можно жизнь прожить за последние полтора часа так, что это будет сильнее и интереснее, чем предыдущие сто тысяч лет, поэтому я выбрал «Король умирает». Мы с актерами много работали этюдным способом, разбирая обстоятельства: человек оказался перед угрозой смерти. Чего ему не хватает? Что он хочет вспомнить? Через музыку, ситуацию, предмет, предложенные мной, актеры пытались найти то, что им важно пережить в этом спектакле. Мы придумали историю страсти между доктором и королевой. Какое-то время это работало, а потом перегорело. Мне кажется, за год подготовки три или четыре варианта спектакля мы полностью пережили, это довольно тяжело. Зато за это время я научился работать с лишенными действий пьесами, строить их на внутренней игре персонажей.

Когда я выпустил следующий спектакль, я понял, что «Король…» для меня уже остался в прошлом. Я прихожу на него – и понимаю: вот тут мы не доделали, тут чего-то не хватает… но он остался, сам по себе развивается. Я до сих пор люблю сцену, когда все герои уходят, остается только король со служанкой, рассказывающей о своей нелегкой жизни. Король становится очень человечным, и его жалеешь. Кроме того, я люблю стражника. Кажется, что он дурак дураком, но я ему завидую, потому что на самом деле он самый умный. Он знает, что погибнет, но не боится этого.

 

Владимир Бельдиян

«Актерская гибель»

В рассказе Антона Чехова «Актерская гибель» описана смерть несостоявшегося провинциального актера Щипцова, вдруг усомнившегося в правильности выбранного жизненного пути. В прошлом артист, а теперь режиссер Владимир Бельдиян поставил этот спектакль в знак прощания с актерской карьерой.

Когда в Вахтанговском театре готовилась постановка Юрия Любимова «Бесы», где я играл Шигалева, мне приходилось много сидеть – как во время репетиций, так и на спектакле. Я вспомнил «Актерскую гибель»: вот так же сидит Щипцов, уже старенький, его многие артисты не узнают, вокруг молодые лица. Какая-то актриса на него накричала: он сел на ее шляпу. Щипцов чувствует себя лишним. Подумалось об этом, а потом еще: как он читал стихи, когда поступал в театр, как он эту жизнь пропел, все прошло. Он же сам говорит: «Ни жены, ни детей. Не идти бы в актеры, а в Вязьме жить! Пропала жизнь!». Страшные слова. И жалко того ребенка, который, не зная этого, в начале жизненного пути выбирал профессию. Больше всего мне нравится первая сцена: спектакль начинается с поклонов, веселой музыки, улыбок. Когда публика начинает хлопать в такт музыке – вдруг происходит что-то, действие останавливается как сон. Я вижу, что в этот момент зритель понимает, что испытывает Щипцов.

Мы быстро сформулировали, что поставим поминки, на которые сам Щипцов и пришел: хочет еще раз всех услышать, дослушать. Герои обманывают его, говорят кучу слов хороших – о мертвеце либо хорошо, либо ничего, – параллельно напаивая «касторкой», как они ее называют – на самом деле, это алкоголь сомнительного качества. Все действие происходило на сцене, на сцене Щипцова и отпевали. Но ведь так и есть – у нас прощаются с актерами на сцене. Они лежат на возвышении, им приносят цветы, хлопают. Тут и придумывать ничего не надо. Сцену выстроили наподобие цирка: по кругу пустые трибуны старого провинциального театра. Еще мне казалось, что когда Щипцов умирает, луна заглядывает ему в окно – такая большая-большая. Надули белый шарик. Лежит Щипцов один на сцене – и луна влетает. Пролетела мимо пустых стульев, к нему. Лопнула. Но это театр, начинается следующая сцена.

Материал подготовила Илона ЛУАРСАБОВА

Фото В.СУХАНОВОЙ
«Экран и сцена»
№ 14 за 2016 год.