Алексей Бородин: «Путь важнее, чем цель»


Фото М.МОИСЕЕВОЙАлексей Бородин принадлежит к тем уникальным деятелям театра, о ком другие театральные люди не злословят. Если ему и завидуют, то исключительно белой завистью, ведь Бородин – безо всяких премий и наград, а их, конечно же, у него много – является человеком, олицетворяющим честь и достоинство нашего сегодняшнего театрального сообщества. А еще он обладает талантом и любовью к делу, которое точнее всего будет назвать «строительство театра». Этим Алексей Бородин занимается всю свою жизнь. Российским Академическим Молодежным театром руководит с 1980 года, а до этого был главным режиссером Кировского ТЮЗа, во главе которого встал через пять лет после окончания ГИТИСа у Юрия Завадского. Алексей Бородин – прирожденный худрук. Почему? Пусть в канун своего 75-летия он расскажет об этом сам.

«Экран и сцена» поздравляет Алексея Владимировича с юбилеем!

Я нормальный человек. У меня, как и у всех людей, есть комплексы. Мой самый большой – комплекс ответственности. Каждый раз, когда в голову приходит мысль что-то изменить, уйти, бросить, меня останавливают не привычка или вялость, или нежелание менять насиженное место, а ответственность.

Я хорошо помню, как однажды много часов ходил по своему кабинету, ходил и смотрел на паркет, и этот паркет меня остановил. Остановила ответственность перед ним. Это ужасно глупо звучит, но я даже перед стенами чувствую ответственность, и мне кажется, что я им что-то должен. Как и всему Молодежному театру. Даже не говорю про историю самого здания – про то, что здесь было до МХАТа Второго, и сам МХАТ Второй, конечно, и Центральный Детский театр, который я помню очень хорошо, потому что он приводил меня в изумление и восторг. Тут работали Мария Кнебель, Анатолий Эфрос, ставили пьесы Виктора Розова, здесь играли потрясающие артисты-гиганты… Вот прямо здесь – на этой сцене. Для меня все это очень важно, я чувствую, что должен продолжать.

Так сложилось, что РАМТ, мой театр, театр, который я воспринимаю как свой, строится уже очень много лет, а театр – это люди. Иногда я думаю: может быть, им будет лучше, если вместо меня придет кто-то другой? А потом понимаю – нет, не лучше. Наивные рассуждения, но они мне дают силы двигаться дальше.

А еще захватывает идея о сквозном действии театра. Мне же, на самом деле, просто очень интересно существовать именно так: когда путь важнее, чем цель. Этого не испытаешь, если не руководишь театром. Это не про чувство власти. Когда меня позвали сюда, у меня за плечами было шесть счастливейших лет в Кировском ТЮЗе, – там я тоже руководил, вел театр, собирал людей, двигал дело вперед. Вот моя задача, вот моя работа. Двигать дело. Идти к цели, которая недостижима. Это же шикарно! Всю жизнь стремиться к недостижимой мечте. Особенно в сочетании с тем, что творческий человек ни в коем случае не должен считать себя состоявшимся – иначе конец. Эта тема меня неизменно волнует, отсюда моя самокритичность, иногда излишняя. Лучше бы, конечно, она превращалась в самоиронию, потому что самокритичность прибивает, придавливает, а самоирония – чувство очень созидательное.

Конечно, сомнения посещают! Только они не должны слишком часто посещать, иначе дело остановится. Кстати, иногда так складывается, что просто некогда сомневаться, и это тоже неплохо. Тем более что постоянно надо делать вид, что все знаешь и не сомневаешься.

Мое любимое чувство в театре – что мне есть чему учиться. Вот тут становится интересно, весело и азартно. Когда я попал на спектакль «Старосветские помещики» Миндаугаса Карбаускиса в МХТ, я понял, что смотрю и учусь. Я учусь постоянно, в этом счастье. У режиссера Кати Половцевой, которая только вчера показывала отрывок – заявку на новый спектакль на нашей Маленькой сцене, – мне есть чему учиться, и я этому безумно обрадовался. Я ведь именно поэтому преподаю в ГИТИСе. Понятно, что можно было бы уже и прекратить, но срабатывает эгоизм: я очень много беру у своих студентов. Безусловно, я и отдаю много, но беру все-таки больше. Открытость ребят, их дар, энергия мне абсолютно необходимы. И то, что у нас в театре очень много молодежи, чрезвычайно важно, потому что это питательная среда – для каждого, и в первую очередь для меня.

У нас всех есть корни, слава богу, что мы их помним, ценим и храним. Но все время должно происходить обновление – мое личное, иначе я перестану пропускать через себя время, в котором живу, и тогда уж точно не смогу ставить спектакли. Ведь не я двигаюсь во времени, а время проходит через меня. Но для обновления надо уметь смотреть на себя новым взглядом, надо каждый сезон начинать как первый. Как только возникает ощущение, что ты из предыдущего сезона тащишь что-то в следующий, – всё, ничего не выйдет, или получится плохо. Надо с нуля, с самого начала уметь начинать, оставляя всю тяжесть позади. Разумеется, приходится постоянно делать над собой усилие.

Каждое утро надо заново начинать жить. И это тоже усилие. Ведь ночью мы засыпаем, умираем, а утром набираемся мужества снова жить. Обязательно. Это в 20-30 лет никакого мужества не надо, чтобы жить, а в более взрослом возрасте – да, нужно. День – это огромное пространство, и его надо пройти, не растерять себя, не разболтаться, не растечься. В романе «Домби и сын» моего любимого Диккенса сестра главного героя все время произносит: «Сделайте над собой усилие». Я часто говорю и себе, и другим: «Сделайте над собой усилие». Хуже нет, чем эта усталость, которая рождает привычку, вялость. К жизни нельзя привыкать! Мне очень важно все вещественное, но привыкать к этому опасно, потому что тогда теряешь возможность обновления.

Моя задача как худрука – сделать так, чтобы артистам и вообще людям было бы здесь, в театре, интересно. Именно поэтому мы и наполняем все наши пространства событиями – чтобы обуздывать это бесконечно разлетающееся броуновское движение. Для этого нужны рядом близкие и сильные люди. Их приходится искать, находить с ними контакт, удерживать рядом с собой – в стенах театра. Чем? – Замыслами. Репетициями. Спектаклями.

Режиссеров, как и пьесы, для своего театра я выбираю абсолютно субъективно. Мне самому должно быть интересно. Тогда есть надежда, что увлекутся и те, кто работает над спектаклем. И, может быть, результат окажется важным для тех, кто придет в театр.

Сейчас я работаю над пьесой Майкла Фрейна «Демократия». Она продолжает очень важную для меня тему – разговор о том, что мы разучились слушать и слышать друг друга, уважать друг друга и просто отвыкли общаться, обмениваться мнениями. Меняться в зависимости от того, что только что услышали. Останавливаться. Думать. Размышлять. Ведь именно то, что сегодня в нашем обществе не владеют умением вести диалог, и провоцирует бесконечное топтание на месте, повторение одних и тех же ошибок, невозможность справиться с одними и те же проблемами. Причем тема эта в пьесе Фрейна наслаивается на другую: имеет ли право человек менять мир соответственно своим убеждениям и вере, даже если они абсолютно благие. Непременно ли он погорит на этом?

Риски с этой пьесой – огромные. Но у меня всегда почему-то именно так получается: и с трилогией «Берег утопии» Тома Стоппарда, в идею постановки которой мало кто верил, а она идет девятый сезон при полных залах, и с «Нюрнбергом» по сценарию Эбби Манна, здесь тоже ведь был огромный риск. Да, пожалуй, со многими моими спектаклями. И каждый раз, приступая к новой работе, я думаю: «Насколько все было бы проще, если бы я взялся за «Кошкин дом»».

Записала Катерина АНТОНОВА
Фото М.МОИСЕЕВОЙ
«Экран и сцена»
№ 11 за 2016 год.